Генри принимал участие в боях в Нормандии и был тяжело ранен: близ Шербура его настигло пять немецких пуль. Одна попала в живот, одна – в правое бедро, и три – в пах. Генри потерял много крови, и никто не верил, что он выживет. В своем письме Генри писал:
Но они не сдались. Действовали быстро. Эти медики спасли мне жизнь.
Его перевезли в полевой госпиталь, а потом переправили в Англию. Раны затягивались, но Генри в течение нескольких недель находился без сознания. Сестры ухаживали за ним и ждали конца, однако однажды утром он открыл глаза и заговорил.
Я этого не помню, но мне сказали, что я спросил, где нахожусь, и попросил воды.
Вскоре он был переведен в госпиталь для выздоравливающих в графстве Уорик, а осенью оказался на транспортном судне, направлявшемся в Америку.
Силья мечтала о возвращении мужа с самого момента его отбытия на фронт. Она представляла, как при виде ее глаза Генри вспыхнут обожанием, как он заключит ее в объятия, зароется лицом в ее волосы и вдохнет исходящий от нее аромат.
– О, куколка, как я по тебе скучал, – скажет он, и глаза Сильи наполнятся слезами.
Корабль Генри прибыл в Нью-Йорк ненастным ноябрьским днем. Силья знала, что муж не сможет сразу отправиться вместе с ней домой. После высадки на берег ему надлежало пройти все необходимые процедуры, а это могло занять несколько дней. И все же она взяла с собой на пирс Микаэлу и Руби в надежде, что сможет увидеть его хоть одним глазком. Женщинам показалось, что они ждали целую вечность. Не в силах стоять на одном месте, Силья ходила взад и вперед, притопывая по каменному пирсу подобно танцору на важном просмотре. Руби бегала вокруг, гоняя чаек, а Микаэла, неуклюже переваливаясь, следовала за ней. Наконец по трапу начали спускаться люди.
В толпе солдат Силья разглядела Генри, опиравшегося на трость, выкрикнула его имя и подняла вверх дочь. Генри повернулся к ним, слабо помахал рукой и направился вместе с товарищами к поджидавшим на пирсе автобусам.
Через два дня он приехал в Алку. Силья предложила его встретить, но Генри отказался.
– Я в состоянии добраться до дома самостоятельно, – сказал он по телефону. – А ты жди меня вечером.
Заметив его, медленно бредущего по Сорок третьей улице с тростью в руке и с вещевым мешком за плечами, она бросилась вниз по лестнице, выбежала во двор и воскликнула:
– Генри!
Муж чмокнул ее в щеку, порывисто обнял одной рукой за плечи и веселым, но усталым голосом произнес:
– Привет, Силья.
Она настолько ошалела от счастья, что крепко обняла мужа, совершенно не подумав о его состоянии. Генри вдруг начал заваливаться, и Силья разжала объятия и сделала шаг назад. Опершись на трость, Генри восстановил равновесие, и взгляды супругов встретились.
– Прости, – прошептала Силья.
Генри, ничего не говоря, посмотрел на жену так, словно никак не мог взять в толк, кто она такая.
На крыльце дома появилась Микаэла, державшая на руках Руби.
– Познакомься с дочерью, – произнесла Силья. – И с моей матерью Микаэлой.
Микаэла протянула зятю девочку, глаза Генри расширились от восхищения, и в душе Сильи блеснул луч надежды.
– Она красавица, – прошептал он и пощекотал девочку под подбородком. – Привет, красавица Руби.
А затем неуклюже протянул Микаэле левую руку, так как правой сжимал трость.
– Мэм.
Микаэла кивнула и пожала руку зятя.
– Идемте в дом, Генри.
Развернувшись, она зашагала вверх по лестнице. Генри и Силья молча последовали за ней.
Ночью Силья попыталась вызвать мужа на разговор.
– Расскажи мне, что случилось, – прошептала она. – Расскажи, где ты был и что делал, когда тебя ранили.
В тусклом свете, лившемся из окна, Генри повернулся к жене.
– Силья, – его голос звучал спокойно и решительно, – я скажу это только один раз и больше повторять не буду: я не хочу говорить о том, что случилось. И больше никогда меня об этом не спрашивай.
– Хорошо, в этом нет необходимости. – Пальцы Сильи скользнули к резинке его пижамных штанов. На эту новую атласную пижаму Силья потратила уйму денег. – Мы можем заняться чем-нибудь еще.
Однако Генри оттолкнул руку жены и зло произнес:
– Не можем. И никогда больше не будем.
– Никогда… не будем? – Силья покачала головой. – Что ты хочешь сказать?
Генри поморщился.
– Ты знаешь… куда именно… попали пули. – Он раздраженно поджал губы. – Мне сказали, что тебе известно, чего ожидать. Тебя ведь проинформировали?
Силья нахмурилась. У нее и правда состоялся весьма неловкий телефонный разговор с военной медсестрой.
– К тому времени как он вернется домой, с ним все будет в порядке, – заверила Силью медсестра. – Если не сразу, то со временем уж точно. Дома ведь… и стены помогают.
– Я понимаю, – ответила Силья, прижимая трубку к уху и наблюдая за Руби, складывавшей на ковре кубики с буквами.
– Просто будьте с ним терпеливы, дорогая, – по-матерински тепло продолжала сестра. Силья даже представила, как та потрепала бы ее по руке, не разделяй их расстояние. – Подарите ему свою любовь и привязанность. Ведь именно это нужно нашим парням, вернувшимся с войны и пытающимся стать прежними.
Теперь, сидя рядом с Генри в кровати, Силья сказала:
– Мне сказали, что все будет хорошо.
Но ведь ей сказали не это, верно? Силья пропустила мимо ушей предупреждение медсестры относительно времени, требующегося на выздоровление, ведь она была уверена, что все будет замечательно после того, как Генри окажется в ее объятиях.
– Прости, что поторопила тебя, Генри. Мне не стоило. – Она с надеждой посмотрела на мужа. – Но, может быть, скоро… в следующую ночь…
Генри откинулся на подушки.
– Силья, я ужасно устал и больше не желаю об этом говорить. Спокойной ночи.
С этими словами он отвернулся.
И тогда Силья сделала то, что и должна была сделать прежде всего, – дала ему время. На протяжении нескольких недель она не поднимала вопрос о супружеских отношениях и всячески показывала свою любовь, но делала это ненавязчиво – легонько целовала мужа в покрытую щетиной щеку по возвращении с занятий и нежно пожимала его плечо, желая спокойной ночи. Однако Генри реагировал натянуто и безразлично, никогда не отвечал жене взаимностью и не проявлял нежности.
Иногда Генри снились кошмары. Он выкрикивал неизвестные Силье имена – Уолтерс! Ченнинг! – а потом покрывался потом и начинал метаться по кровати. Ей оставалось лишь осторожно трясти его за плечи до тех пор, пока он не просыпался, уставившись на нее невидящим взглядом.
– Все хорошо, – мягко говорила Силья. – Ты дома, Генри. Ты в безопасности.
Ей ужасно хотелось заключить его в объятия, крепко прижать к себе и утешить, как оцарапавшего коленку ребенка, однако, когда Силья тянулась к нему, Генри хрипло говорил:
– Извини. Я в порядке. Ложись спать. – Затем поворачивался к жене спиной и отодвигался от нее как можно дальше.
И все же Силья цеплялась за слова медсестры как утопающий за соломинку, уверяя себя, что со временем все наладится.
На смену осени пришла зима. Дорожка к дому скрылась под слоем снега и замерзла. С фронта приходили новости о том, что армия Гитлера доживает свои последние дни, а Силья все ждала, что Генри положит конец холодности и отчуждению и однажды прижмется к ней, неуверенно возьмет за руку и шепотом спросит, готова ли она попробовать… Но этого так и не случилось.
Одной морозной январской ночью Силья снова подняла болезненную тему, пытаясь узнать, не стало ли Генри лучше. Лицо мужа приобрело кислое выражение.
– Мне не стало лучше, иначе я бы тебе сказал. Если же я ничего не говорю, значит, тема закрыта. – Он отвернулся и натянул одеяло до подбородка.
Силья была поражена тем, что Генри даже не хочет ничего обсуждать. Памятуя о той страсти, которую они испытывали друг к другу до его отъезда в Европу, она попросту не могла поверить, что муж сделает вид, будто ничего и не было.
Неужели его раны настолько серьезны? Но ведь он сам ее учил, что близость может принимать различные формы. Силья знала, что война меняет людей, но совсем не ожидала, что перемены окажутся настолько радикальными.
Неужели Генри разлюбил ее? Возможно. Но если он больше ее не любил, то зачем к ней вернулся?
Когда Силья задала мужу этот вопрос, он вздохнул и посмотрел на нее как на неразумное дитя.
– Ты моя жена. И мать моего ребенка. – Во взгляде Генри вспыхнул гнев. – Знаешь, сколько хорошеньких англичанок я встречал? Ты хотя бы понимаешь, как соблазнительны такие встречи для мужчины на войне? Ты знаешь, сколько парней попросило у своих жен развода, находясь за океаном? Но я не собираюсь этого делать, Силья, что бы ни произошло. Брак – это навсегда.
– Конечно, – согласилась Силья, – и я так рада, что ты говоришь это…
– И еще, – перебил ее Генри, – подумай о том, сколько мужчин вернулось домой в мешках для трупов. К тебе же муж вернулся живым. А ты только и делаешь, что жалуешься.
– Я не жалуюсь, – возразила Силья. – Я просто хочу… – И осеклась.
Генри с вызовом посмотрел на нее.
– Чего же именно?
– Я хочу… чтобы мы были счастливы, – пробормотала она. – Так же, как до твоего отъезда…
– Если хочешь быть счастливой, начни с того, что прекрати ныть, – отрезал он. – Будь благодарна судьбе за то, что имеешь.
Но они не сдались. Действовали быстро. Эти медики спасли мне жизнь.
Его перевезли в полевой госпиталь, а потом переправили в Англию. Раны затягивались, но Генри в течение нескольких недель находился без сознания. Сестры ухаживали за ним и ждали конца, однако однажды утром он открыл глаза и заговорил.
Я этого не помню, но мне сказали, что я спросил, где нахожусь, и попросил воды.
Вскоре он был переведен в госпиталь для выздоравливающих в графстве Уорик, а осенью оказался на транспортном судне, направлявшемся в Америку.
Силья мечтала о возвращении мужа с самого момента его отбытия на фронт. Она представляла, как при виде ее глаза Генри вспыхнут обожанием, как он заключит ее в объятия, зароется лицом в ее волосы и вдохнет исходящий от нее аромат.
– О, куколка, как я по тебе скучал, – скажет он, и глаза Сильи наполнятся слезами.
Корабль Генри прибыл в Нью-Йорк ненастным ноябрьским днем. Силья знала, что муж не сможет сразу отправиться вместе с ней домой. После высадки на берег ему надлежало пройти все необходимые процедуры, а это могло занять несколько дней. И все же она взяла с собой на пирс Микаэлу и Руби в надежде, что сможет увидеть его хоть одним глазком. Женщинам показалось, что они ждали целую вечность. Не в силах стоять на одном месте, Силья ходила взад и вперед, притопывая по каменному пирсу подобно танцору на важном просмотре. Руби бегала вокруг, гоняя чаек, а Микаэла, неуклюже переваливаясь, следовала за ней. Наконец по трапу начали спускаться люди.
В толпе солдат Силья разглядела Генри, опиравшегося на трость, выкрикнула его имя и подняла вверх дочь. Генри повернулся к ним, слабо помахал рукой и направился вместе с товарищами к поджидавшим на пирсе автобусам.
Через два дня он приехал в Алку. Силья предложила его встретить, но Генри отказался.
– Я в состоянии добраться до дома самостоятельно, – сказал он по телефону. – А ты жди меня вечером.
Заметив его, медленно бредущего по Сорок третьей улице с тростью в руке и с вещевым мешком за плечами, она бросилась вниз по лестнице, выбежала во двор и воскликнула:
– Генри!
Муж чмокнул ее в щеку, порывисто обнял одной рукой за плечи и веселым, но усталым голосом произнес:
– Привет, Силья.
Она настолько ошалела от счастья, что крепко обняла мужа, совершенно не подумав о его состоянии. Генри вдруг начал заваливаться, и Силья разжала объятия и сделала шаг назад. Опершись на трость, Генри восстановил равновесие, и взгляды супругов встретились.
– Прости, – прошептала Силья.
Генри, ничего не говоря, посмотрел на жену так, словно никак не мог взять в толк, кто она такая.
На крыльце дома появилась Микаэла, державшая на руках Руби.
– Познакомься с дочерью, – произнесла Силья. – И с моей матерью Микаэлой.
Микаэла протянула зятю девочку, глаза Генри расширились от восхищения, и в душе Сильи блеснул луч надежды.
– Она красавица, – прошептал он и пощекотал девочку под подбородком. – Привет, красавица Руби.
А затем неуклюже протянул Микаэле левую руку, так как правой сжимал трость.
– Мэм.
Микаэла кивнула и пожала руку зятя.
– Идемте в дом, Генри.
Развернувшись, она зашагала вверх по лестнице. Генри и Силья молча последовали за ней.
Ночью Силья попыталась вызвать мужа на разговор.
– Расскажи мне, что случилось, – прошептала она. – Расскажи, где ты был и что делал, когда тебя ранили.
В тусклом свете, лившемся из окна, Генри повернулся к жене.
– Силья, – его голос звучал спокойно и решительно, – я скажу это только один раз и больше повторять не буду: я не хочу говорить о том, что случилось. И больше никогда меня об этом не спрашивай.
– Хорошо, в этом нет необходимости. – Пальцы Сильи скользнули к резинке его пижамных штанов. На эту новую атласную пижаму Силья потратила уйму денег. – Мы можем заняться чем-нибудь еще.
Однако Генри оттолкнул руку жены и зло произнес:
– Не можем. И никогда больше не будем.
– Никогда… не будем? – Силья покачала головой. – Что ты хочешь сказать?
Генри поморщился.
– Ты знаешь… куда именно… попали пули. – Он раздраженно поджал губы. – Мне сказали, что тебе известно, чего ожидать. Тебя ведь проинформировали?
Силья нахмурилась. У нее и правда состоялся весьма неловкий телефонный разговор с военной медсестрой.
– К тому времени как он вернется домой, с ним все будет в порядке, – заверила Силью медсестра. – Если не сразу, то со временем уж точно. Дома ведь… и стены помогают.
– Я понимаю, – ответила Силья, прижимая трубку к уху и наблюдая за Руби, складывавшей на ковре кубики с буквами.
– Просто будьте с ним терпеливы, дорогая, – по-матерински тепло продолжала сестра. Силья даже представила, как та потрепала бы ее по руке, не разделяй их расстояние. – Подарите ему свою любовь и привязанность. Ведь именно это нужно нашим парням, вернувшимся с войны и пытающимся стать прежними.
Теперь, сидя рядом с Генри в кровати, Силья сказала:
– Мне сказали, что все будет хорошо.
Но ведь ей сказали не это, верно? Силья пропустила мимо ушей предупреждение медсестры относительно времени, требующегося на выздоровление, ведь она была уверена, что все будет замечательно после того, как Генри окажется в ее объятиях.
– Прости, что поторопила тебя, Генри. Мне не стоило. – Она с надеждой посмотрела на мужа. – Но, может быть, скоро… в следующую ночь…
Генри откинулся на подушки.
– Силья, я ужасно устал и больше не желаю об этом говорить. Спокойной ночи.
С этими словами он отвернулся.
И тогда Силья сделала то, что и должна была сделать прежде всего, – дала ему время. На протяжении нескольких недель она не поднимала вопрос о супружеских отношениях и всячески показывала свою любовь, но делала это ненавязчиво – легонько целовала мужа в покрытую щетиной щеку по возвращении с занятий и нежно пожимала его плечо, желая спокойной ночи. Однако Генри реагировал натянуто и безразлично, никогда не отвечал жене взаимностью и не проявлял нежности.
Иногда Генри снились кошмары. Он выкрикивал неизвестные Силье имена – Уолтерс! Ченнинг! – а потом покрывался потом и начинал метаться по кровати. Ей оставалось лишь осторожно трясти его за плечи до тех пор, пока он не просыпался, уставившись на нее невидящим взглядом.
– Все хорошо, – мягко говорила Силья. – Ты дома, Генри. Ты в безопасности.
Ей ужасно хотелось заключить его в объятия, крепко прижать к себе и утешить, как оцарапавшего коленку ребенка, однако, когда Силья тянулась к нему, Генри хрипло говорил:
– Извини. Я в порядке. Ложись спать. – Затем поворачивался к жене спиной и отодвигался от нее как можно дальше.
И все же Силья цеплялась за слова медсестры как утопающий за соломинку, уверяя себя, что со временем все наладится.
На смену осени пришла зима. Дорожка к дому скрылась под слоем снега и замерзла. С фронта приходили новости о том, что армия Гитлера доживает свои последние дни, а Силья все ждала, что Генри положит конец холодности и отчуждению и однажды прижмется к ней, неуверенно возьмет за руку и шепотом спросит, готова ли она попробовать… Но этого так и не случилось.
Одной морозной январской ночью Силья снова подняла болезненную тему, пытаясь узнать, не стало ли Генри лучше. Лицо мужа приобрело кислое выражение.
– Мне не стало лучше, иначе я бы тебе сказал. Если же я ничего не говорю, значит, тема закрыта. – Он отвернулся и натянул одеяло до подбородка.
Силья была поражена тем, что Генри даже не хочет ничего обсуждать. Памятуя о той страсти, которую они испытывали друг к другу до его отъезда в Европу, она попросту не могла поверить, что муж сделает вид, будто ничего и не было.
Неужели его раны настолько серьезны? Но ведь он сам ее учил, что близость может принимать различные формы. Силья знала, что война меняет людей, но совсем не ожидала, что перемены окажутся настолько радикальными.
Неужели Генри разлюбил ее? Возможно. Но если он больше ее не любил, то зачем к ней вернулся?
Когда Силья задала мужу этот вопрос, он вздохнул и посмотрел на нее как на неразумное дитя.
– Ты моя жена. И мать моего ребенка. – Во взгляде Генри вспыхнул гнев. – Знаешь, сколько хорошеньких англичанок я встречал? Ты хотя бы понимаешь, как соблазнительны такие встречи для мужчины на войне? Ты знаешь, сколько парней попросило у своих жен развода, находясь за океаном? Но я не собираюсь этого делать, Силья, что бы ни произошло. Брак – это навсегда.
– Конечно, – согласилась Силья, – и я так рада, что ты говоришь это…
– И еще, – перебил ее Генри, – подумай о том, сколько мужчин вернулось домой в мешках для трупов. К тебе же муж вернулся живым. А ты только и делаешь, что жалуешься.
– Я не жалуюсь, – возразила Силья. – Я просто хочу… – И осеклась.
Генри с вызовом посмотрел на нее.
– Чего же именно?
– Я хочу… чтобы мы были счастливы, – пробормотала она. – Так же, как до твоего отъезда…
– Если хочешь быть счастливой, начни с того, что прекрати ныть, – отрезал он. – Будь благодарна судьбе за то, что имеешь.