Роуса вздрагивает и кричит: «Кто там?», но никто не отвечает. В ушах звенит, и она зажимает их ладонями. Но мысль о том, что Анна где-то рядом, невыносима. Роуса отбрасывает щетку и выбегает на холод.

Нынче звезд не видно. Хельгафедль и другие горы соединили небо с землей и поглотили съежившиеся дома.

У Роусы стучат зубы, но лучше уж замерзнуть, чем вернуться к этим звукам.

Она вдруг вспоминает, как любовалась северным сиянием в Скаульхольте вместе с Паудлем. На земле лежал иней, и они обхватили друг друга руками и прижались к теплым овечьим бокам, чтобы согреться. Роусу внезапно осеняет: почему же она раньше об этом не подумала? Дрожа, она поспешно преодолевает сотню шагов, отделяющих ее от хлева. Она побудет с лошадьми. Когда мужчины приведут овец и коров, она скажет, что хочет помочь им успокоить скот.

В хлеву сквозняк, но от лошадей исходит тепло. В сгущающейся темноте слышно, как они размеренно жуют сено, беспокойно переступают ногами и фыркают, когда им в ноздри попадает пыль. Знакомые, дружелюбные звуки. Никакого безумия.

Роуса обвивает руками шею Хадльгерд и чешет ее грязную холку. Хадльгерд скалится и, положив морду Роусе на плечо, вытягивает верхнюю губу в попытке лизнуть ее спину. Роуса улыбается. Так лошади выражают свою привязанность друг к дружке. Она зарывается лицом в горячую шею Хадльгерд и вдыхает пряный запах травы и лошадиного пота.

Вдруг Хадльгерд напрягается. Каждый ее мускул каменеет, уши настораживаются, напряженно ловя звуки с улицы.

По дорожке кто-то идет.

Пьетюр и Йоун!

Но они должны привести овец и коров, а стука копыт не слышно. И если бы Хадльгерд узнала знакомые шаги, она бы успокоилась и вновь принялась за свое сено. Однако и она, и Скальм вдруг срываются с места и сбивают Роусу с ног. Та падает, больно вывихнув запястье, но тут же вскакивает, вся дрожа. Обе лошади замерли в дальнем углу хлева и смотрят на дверь, насторожив уши и раздувая ноздри.

Инстинкт подсказывает Роусе, что надо спрятаться за спинами лошадей и переждать опасность, но она заставляет себя крадучись подойти к дверям. Тишина. Перестав дышать, она открывает одну из дверей. В лицо ей тут же ударяет порыв студеного ветра, и на носу тает первая увиденная ею в Стиккисхоульмюре снежинка.

Ни шагов, ни теней.

Роуса закрывает глаза. Довольно уже этих глупостей. Нужно возвращаться в дом. Йоун ясно дал понять, что не нуждается в помощи со скотиной. Она напишет маме новое письмо и уж на сей раз точно отправит его на юг.

Снег валит гуще, и ветер, вздыхая, теребит платье Роусы, пока она пробирается по тропинке обратно к дому.

Проходя мимо землянки, она слышит новые звуки – уже не шаги, а приглушенные голоса. Она так и застывает на месте.

Роуса и думать забыла о землянке. Темная, холодная, она виднеется шагах в пятидесяти от дома. Роуса ни разу не замечала, чтобы Йоун оттуда что-нибудь брал. Это пустое и мрачное строение с просевшей крышей, которая, чего доброго, еще обрушится прямо на голову, как только Роуса отворит дверь.

Но сегодня оттуда сочится свет. И кто-то перешептывается внутри.

Кто стал бы вламываться в землянку ее мужа? Бродяги с гор? Любой честный человек постучится в дом, а не станет прятаться в землянке, точно какой-нибудь преступник. Это ее воображение породило новые несуществующие звуки. Роуса подавляет всхлип. Нужно отыскать Йоуна.

Она поворачивается и хочет было бежать в поле, но тут же врезается в кого-то и растягивается на тропинке.

– Извини. – Голос низкий, мужской. Чужие сильные руки поднимают ее с земли, крепко стискивая ее запястья.

– Пусти! – визжит она.

– Роуса!

Роуса кричит и брыкается, но напавший на нее человек, который почему-то знает ее имя, не выпускает ее и упорно повторяет:

– Роуса! Ну же, Роуса, тише!

Дверь землянки распахивается, и их крики перебивают мужские голоса:

– Роуса! Что стряслось? В чем дело?

И тут она окончательно погружается в пучину кошмара. Откуда здесь Йоун и Пьетюр? Весь мир сжимается, и Роуса замирает, как напуганная лошадь: каждый мускул напряжен до предела, и она в любой миг готова пуститься наутек.

Йоун и Пьетюр вырывают ее из рук чужака. Начинается драка, кулаки с глухим хрястом врезаются во что-то мягкое. Пьетюр, взвыв, хватается за свое плечо. Йоун чертыхается и зажигает лучину. Чужака рывком поднимают на ноги, и в дрожащем оранжевом свете Роуса наконец видит его лицо. Это невозможно, и тем не менее это он.

Паудль.

Даже в полутьме она замечает, как он криво ухмыляется, вытирая кровь с разбитых губ.

– Славный прием ты мне оказала, Роуса. – Поморщившись, он потирает бок. – У приятеля твоего мужа удар что надо. Я еще неделю дышать нормально не смогу.

Пьетюр, согнувшись пополам, держится за плечо и стонет.

Роуса оборачивается к Паудлю, который растирает ушибленную челюсть и подносит рукав к губам, чтобы остановить кровь.

– Зачем ты здесь? – Она хочет обнять его, но боится, что он исчезнет и в ее дрожащих руках останется пустота. – Как ты…?

– Ты его знаешь? – стальным голосом перебивает Йоун.

– Да, Паудль был… Он… – Роуса трет глаза. – Мы выросли вместе, – неловко заканчивает она.

– Мы были как брат и сестра, верно, Роуса? – Он обнимает ее за плечи, и все ее существо пронзает трепет, наполняя ее жизнью.


Она молча кивает. Брат и сестра.

Пьетюр выпрямляется, хоть лицо его по-прежнему искажено болью, и вывихнутая рука безвольно повисает вдоль тела. Здоровой рукой он подносит мерцающий огонек к лицу Паудля.

– Ты! Я тебя видел неделю назад. В Скаульхольте. Ты интересовался Роусой. И расспрашивал меня.

– Расспрашивал тебя? – грозно переспрашивает Йоун.

Пьетюр переступает с ноги на ногу.

– Только о хуторе. Да и он ведь совсем мальчишка.

– Этот мальчишка последовал за тобой сюда, – цедит Йоун. – Этот мальчишка больше недели шел пешком или добирался на купеческих подводах – и все из-за того, что ты ему рассказал.

– Ничего я ему не рассказывал! – срывающимся голосом возражает Пьетюр. Его вывихнутая рука дрожит.

– Что-то ты ему, несомненно, рассказал, – шипит Йоун сквозь зубы и поворачивается к Паудлю. – Грядет суровая зима, и у меня нет времени принимать гостей, уж извини. Назавтра ты отправишься обратно в Скаульхольт. Быть может, в ту сторону как раз поедет какой-нибудь торговец.

Лицо Паудля омрачается, и Роуса не в силах удержаться:

– Я позабочусь о нем, Йоун. Он не станет отвлекать тебя от дел. Я буду…

Слова Йоуна бьют наотмашь:

– Ты будешь молчать!

Роуса отшатывается. Паудль резко набирает в грудь воздуха. Она чувствует, как он напрягается.

Нет, не надо, прошу! Она бросает на него отчаянный взгляд, и он, встретившись с ней глазами, скупо кивает.

– Я только хотел сказать, – уже мягче продолжает Йоун, – что у тебя и без того дел полно. Ты совсем умаешься, elskan. – Ласковое слово звучит как угроза.

Роуса хочет возразить, но тут с напускной беззаботностью встревает Паудль:

– Я вам хлопот не доставлю. Я умею латать крыши, но в Скаульхольте работы мало. Вот я и решил попытать счастья здесь, научиться рыбачить и торговать.

Роуса прекрасно видит, что это ложь, но лицо Паудля так и сияет невинной улыбкой. Еще в Скаульхольте он умел убеждать женщин, что вовсе не грабил их курятники, даром что рукава у него так и раздувались от спрятанных в них яиц.

Йоун хмурится.

– Я очень быстро учусь, – торопливо добавляет Паудль. – Мне любая работа по плечу.

– У меня уже есть помощник.

– Но тебе нужно стольких людей кормить, особенно теперь, когда ты посылаешь провизию еще и в Скаульхольт. А у нас с едой всегда туго. Мои соседи Снорри и Маргрьет на двоих уплетают столько хлеба, что хватило бы пятерым. Отъедаются к зиме, а я голодаю. – И он похлопывает себя по плоскому животу.

Зачем же ты лжешь? На мгновение у Роусы мелькает надежда, что Паудль проделал весь этот путь, чтобы спасти ее. Тут она недоуменно сводит брови: даже если это и впрямь так, увезти ее от мужа он все равно не сможет. Такое бывает только в сагах. Она наивна в своих мечтах, как дитя.

– Значит, ты явился просить еды? – спрашивает Йоун. – Я отсылаю в Скаульхольт достаточно.

– Я не попрошайка. Я хочу выучиться новому ремеслу. А ты многого добился, и сноровки тебе не занимать – лучше тебя я никого не знаю.

Роуса прячет улыбку.

Пьетюр одаривает гостя сердитым взглядом:

– Поучись какому-нибудь другому ремеслу у себя в Скаульхольте.

Но Паудль улыбается как ни в чем не бывало.

– О твоих умениях я тоже наслышан, Пьетюр. Позвольте же мне остаться. Со мной вы запасете вдвое больше съестного на зиму. Вы и думать забудете, что я тут. Места я займу меньше, чем тень, – но зато это будет тень, которая ловит рыбу.

Йоун и Пьетюр оба невольно улыбаются, и Роуса выдыхает. Пожалуйста. Пожалуйста.

Однако Йоун со вздохом почесывает бороду.

– Я не могу…

Дрожа, Роуса делает шаг вперед и дотрагивается до его руки. Он замирает.

– Он проделал долгий путь, Йоун.

Он переводит взгляд на ее ладонь.

Она сильнее сжимает его локоть.