Что, собственно говоря, я сам и попытался сделать.
Глава 11
Итоговый экзамен
Должен признаться, мой интерес к проблемам интеллекта коренится куда глубже, чем я пока вам рассказал. В третьем классе я не умел читать. Помню, сижу я на уроке в третьем классе Уиттиерской школы, а миссис Браунинг подходит к моей парте и просит меня прочесть несколько предложений в книжке. А потом указывает на конкретное слово и говорит, чтобы я произнес его.
«Тхе», – читаю я.
«Зе», – поправляет она меня, и тут что-то словно щелкает: в этот момент я научился правильно читать определенный артикль.
Я рос в Тинеке, что в Нью-Джерси, в 1960-х годах, и был, как вежливо выражалась миссис Браунинг, «медленным» ребенком. На одном родительском собрании она так и сказала моей маме: «Ваш Дэниел медленно учится». На обеде в школе я сидел за одним столом – простите за слово – с тупыми детьми. И на уроках чтения и математики входил в так называемую медленную группу.
Но в четвертом классе мне на помощь пришел Человек-Паук. Мой лучший друг по имени Дэн Фейгельсон, который жил в нашем квартале и к детскому садику уже запоем читал книжки, увлекся «Человеком-Пауком» и другими комиксами Marvel в компании с еще одним мальчиком. А потом они вместе еще и принялись рисовать собственные комиксы. В ответ на такое подлое похищение моего лучшего (и, признаться, единственного) друга я тоже начал читать комиксы и жуткими каракулями строчить свои, с позволения сказать, литературные опусы. Вскоре мы с Дэном Фейгельсоном, весьма довольные, проводили дни в работе над новыми шедеврами, а о нахальном нарушителе прав собственности я больше не слышал. Мы даже убедили отца Дэна, доктора Фейгельсона (царство ему небесное) снять по нашему сценарию научно-фантастический фильм «Красная Рысь против Человека-Невидимки»!
К шестому классу я стал круглым отличником.
Что же произошло? Была ли права миссис Браунинг, называя меня в третьем классе «медленным» учеником, а я, начав читать и рисовать комиксы, просто вдруг резко поумнел? Действительно ли Человек-Паук сделал для меня то же, что и шахматы для юной шахматистки Джули Вискаино?
В воскресенье 13 января 2013 года я шел по холодной улице в библиотеку Миннеаполиса, чтобы повторно сдать тест IQ для вступления в Mensa. От своей исходной цели получить после трех с половиной месяцев тренинга балл, достаточный, чтобы претендовать на членство в почетном обществе умников, я уже отказался, ибо еще в ноябре, сдав тест в первый раз, узнал, что и так имею на это полное право. К моему немалому удивлению, на первом тесте IQ я набрал 136 баллов, оказавшись среди 2 процентов умнейших людей. (Любопытно, кстати, что этот показатель практически идентичен IQ, если рассчитать его на основе всех баллов, полученных мной в далеком 1975 году на стандартизированных тестах, которые используются для отбора в «топовые» американские университеты.) Теперь у меня была другая цель – узнать, не стал ли высокий балл на первом тесте лишь счастливой случайностью и смог ли я его повысить.
Через несколько недель после возвращения домой в Нью-Джерси я получил конверт. Открыв его, я увидел, что по результатам второго теста в Mensa мой балл IQ повысился – но всего на одну жалкую единичку, со 136 до 137. По некоторым оценкам, этого хватало, чтобы переместить меня из второго в первый процент умнейших. Но я был разочарован. После всего, что я делал с собой на протяжении трех с лишним месяцев, не свидетельствовал ли столь незначительный результат о том, что тренинги для мозга не работают?
Вскоре я опять вылетел в Сент-Луис, где Майк Коул еще раз провел МРТ-сканирование моего мозга, а я еще раз пережил ужас в жутком туннеле его аппарата. Спустя несколько недель он по электронной почте сообщил, что никаких изменений в межнейронных связях моей префронтальной коры с остальным мозгом обнаружено не было. Этот итог особенно сильно разочаровал меня, потому что именно в то время, когда я уже совсем потерял надежду подвергнуть свой мозг стимулирующему воздействию электрического тока, Фелипе Фрегни, адъюнкт-профессор неврологии Гарвардского университета и директор Лаборатории нейромодуляции при Реабилитационной больнице Сполдинг, наконец согласился на трехдневный курс по 20 минут на один сеанс. Как я и ожидал, во время процедуры я почувствовал нечто большее, нежели легкое покалывание в месте наложения аппликаторов на мой череп, но уже на следующий день моя эффективность на N-back подскочила до рекордного показателя. Обычно Фрегни подвергал испытуемых воздействию тока в течение не менее чем пяти дней, а самым эффективным исследователь и его коллеги считали десятидневный курс. Но у нас с Фрегни было только три дня, ибо мне предстояло ехать сдавать повторный тест для Mensa, и ученый сразу предупредил, что долгосрочный эффект будет, скорее всего, совсем незначительным.
И все же, сидя в кафетерии реабилитационной больницы после прохождения всего трехдневного курса, я имел отличный шанс поразмышлять о разнице между «реабилитацией» и «самосовершенствованием». Раньше в тот же день на седьмом этаже больницы я видел молодого парня, который учился ходить на высокотехнологичном протезе. «Шаг, еще шаг», – все время говорил шедший рядом с молодым человеком тренер. И вот, сидя в кафе, я подумал: а разве то, что пытался сделать я, так уж сильно отличается от того, чему хочет научиться этот человек? Разве каждый из нас не балансирует между худшим и лучшим, борясь с самим собой, независимо от того, каких успехов добивается по сравнению с другими людьми?
Итак, мне оставалось только пройти заключительные тесты на подвижный интеллект, которые согласился провести в Мэриленде Бушкюль; встречи были назначены на вторник 15 января и среду 16 января. Сидя за рулем автомобиля, мчавшегося по платной магистрали Нью-Джерси, я прокручивал в уме все, через что прошел за последнее время.
С медитативным сосредоточением ничего не вышло. Ну откуда у человека может взяться такая уйма свободного времени?
А вот игра на лютне произвела на меня очень хорошее впечатление. Всего за три месяца я научился самостоятельно читать табулатуры, чтобы заучивать новые пьесы, и даже смог сыграть несколько вещей, которые, как по мне, звучали очень даже красиво. Я с удивлением смотрел, как быстро движутся пальцы обеих моих рук, как будто они принадлежат кому-то другому. Я просто поверить не мог, что достиг такого прогресса, что лютня в моих руках звучит столь прекрасно. Это было поистине потрясающе – добиться того, о чем ты мечтаешь с 20 лет.
Что касается никотинового пластыря, то тут понять, был ли какой-то эффект, оказалось крайне трудно. По правде говоря, до тех пор пока я не закончил всю тренинговую программу и не начал писать эту книгу, я никакого эффекта не почувствовал. По крайней мере, ничего, что можно было бы сравнить с чашкой хорошего кофе. Однако должен сказать, что как только я по-настоящему погрузился в процесс написания, мне определенно начало казаться – впрочем, возможно, это был эффект плацебо, – что в те дни, когда я прикреплял пластырь, работа шла более споро и продуктивно, нежели когда я такого не делал. Может, это было только в моей голове, но я действительно могу вспомнить пару конкретных дней, когда буксовал или бесцельно ходил по кругу, а потом вдруг понимал, что забыл налепить пластырь. Точно я вам, конечно, не скажу, но за что купил, за то и продаю.
Если говорить об «учебном лагере» нашей дорогой Пэтси, то он так до конца и оставался для меня сущим адом. Я довольно быстро накопил сил и выносливости, чтобы почти не отставать от прочих членов нашей группы, но и они соглашались с тем, что эти занятия всегда ад. Однако я наконец впервые за последние пять лет достиг веса меньше 86 килограммов. И когда я 25 мая 2013 года бежал пятимильный забег в Спринг-Лейке, мое время по сравнению с предыдущим годом сократилось больше чем на десять минут. Значительно улучшились также средний уровень сахара в крови и гемоглобин A1C.
На тренинге Lumosity мой исходный «индекс эффективности мозга», как они это называют, на 12 октября 2012 года составлял 274, а в последний день тренинга, 5 февраля 2013 года, достиг максимального уровня – 1135, то есть увеличился более чем в четыре раза. По сравнению с другими людьми в моей возрастной группе мои позиции также существенно улучшились – из исходной 43-й процентили я перешел аж в 93-ю. Увеличение оказалось настолько резким, что я решил, будто меня дурят – только чтобы я и другие подобные мне неофиты чувствовали себя счастливыми и довольными. Не то чтобы фальсифицировались цифры, ведь я мог каждый день видеть, как повышение эффективности в решении каждой конкретной задачи приводит к очередному незначительному увеличению моего общего балла. Но у меня создалось впечатление, что как только на определенном уровне особо трудной игры я буксовал или сваливался вниз, тренинг весьма своевременно предлагал мне новые игры, и я начинал быстро наращивать свой балл. Кроме того, как мне кажется, программа начисляла по нескольку баллов за каждый день игр независимо от наличия или отсутствия какого-либо прогресса. Возможно, все это имеет смысл, если ваша задача заключается в том, чтобы поддерживать мотивацию людей, заставляя их продолжать пользоваться вашим платным продуктом. Однако идея, что мой мозг после прохождения тренинга начал работать более чем в четыре раза эффективнее, чем в самом начале, или что я благодаря этому стал в четыре раза умнее, конечно же, просто нелепа.
И, наконец, двойной N-back. Тут мои достижения оказались вполне сопоставимыми с тем, что Джегги и Бушкюль обнаружили у категории старше 50: сначала, в октябре, мне, как и всем остальным, было ужасно трудно освоить даже уровень «2 назад», а к январю я регулярно доходил до «5 назад». Это оказалось намного сложнее, чем решить любую задачу с сайта Lumosity, и требовало гораздо большей целеустремленности и мотивации – качеств, просто необходимых любому профессиональному писателю. Обычно мои успехи четко зависели от моего настроения и от того, насколько хорошо я в тот день выспался, но иногда, когда я чувствовал себя плохо, уставал или раздражался, мой балл становился лучше, а в другие дни, когда я был всем доволен и полон сил, напротив, ухудшался. А в последние несколько недель я вообще забуксовал на месте и до уровня «6 назад» так и не добрался. Это напомнило мне о том, что в детстве я много играл в баскетбол и боулинг, но сколько-нибудь заметных успехов ни на том, ни на другом поприще так и не снискал. В играх у меня мало что получалось, как, впрочем, и в большинстве состязательных занятий; вот почему подростком я почти не занимался спортом. Лишь в 20 лет начал бегать трусцой, и то потому, что это не требовало абсолютно никаких навыков.
Но разве не так и учит нас жизнь? Еще детьми и подростками мы понимаем, что у нас хорошо получается, и стараемся заниматься именно этим. Окончив среднюю школу, большинство из нас стараются как можно быстрее отделаться от всего, в чем мы явно не преуспеваем. Те, кто ненавидел в школе литературу, абсолютно прекращают читать, а те, для кого пыткой были уроки физкультуры, всю остальную жизнь упорно избегают спорта. До тех пор пока я не решил пройти все описанные выше тренинги, я оставался всего лишь журналистом; я много писал и много читал, потому что тут я действительно хорош, это мое. И одной из главных истин, которую я узнал благодаря своей тренинговой программе, было то, что меня заставили заниматься тем, что у меня никогда не получалось. Я обнаружил, что это освобождает и вдохновляет, и если я действительно в результате развил свои когнитивные способности, то наверняка – по крайней мере отчасти – потому, что мне пришлось учиться чему-то новому. Причем независимо от того, были ли эти занятия и упражнения разработаны психологами специально для развития интеллекта.
И вот я подъехал к Мэрилендскому университету, расположенному неподалеку от Вашингтона, где Мартин Бушкюль подверг меня очередным полутора дням пыток. А потом мне пришлось ждать. И через две недели исследователь прислал мне по электронной почте мои результаты.
Плохая новость заключалась в том, что тест на «развертки», в котором мне следовало определить, как плоское изображение фигуры будет выглядеть в собранном, трехмерном виде, я безнадежно провалил; если в первый раз я решил эту задачу верно в 23 процентах, то во второй всего в 13 процентах случаев. И сравните мой результат со средним показателем студентов по данным предыдущих исследований Бушкюля и Джегги – 65 процентов правильных ответов.
Так что до тренинговой программы я был глупее, чем эти ребята, а после нее стал вообще тупым.
При решении задач на пространственные связи и прохождении теста BOMAT мой балл до и после тренинга остался неизменным: 37 и 67 процентов соответственно. Первый тест я прошел лишь чуть-чуть хуже среднестатистического студента, а BOMAT – даже немного успешнее.
С прочими тремя тестами дела обстояли значительно лучше. В выполнении заданий типа «цифра-символ» я поднялся с 36 до 40 процентов, а в тесте на осязательное восприятие – с 40 до 55 процентов, сравнявшись со средним баллом студентов. И при тестировании с использованием «золотого стандарта» оценки подвижного интеллекта, прогрессивных матриц Равена, мой результат вырос с 67 до 78 процентов, оказавшись всего на один балл меньше, чем у студентов.
Итак, подведем итоги. Даже учитывая необъяснимый постыдный провал в тесте на «развертки», в целом мой балл в абсолютных показателях вырос на 3 процента. Однако правильнее было бы оценивать эти изменения пропорционально, ибо если вы начали с трех баллов, а закончили шестью, то трехпроцентное увеличение в абсолютных показателях будет экстраординарным, а если в начале вы набрали 97 баллов, а в конце 100 – ничтожным. Так вот, при таком пропорциональном подходе с применением тщательно разработанных мер подвижного интеллекта мой общий балл вырос на 6 процентов. А по результатам теста Равена, самой лучшей меры подвижного интеллекта, на целых 16,4 процента.
Означает ли это, что я стал умнее на 3 процента, на 6 или на 16? Выбирайте сами, но в любом случае мой подвижный интеллект улучшился.
Впрочем, что с того? Это всего лишь какие-то баллы по результатам тестирования. В конце концов, для всех нас лучшим тестом наших когнитивных способностей является тот, для которого вообще не существует тестового ключа. Он называется жизнью.
С 1986 по 1989 год Мэрилин Вос Савант значилась в Книге рекордов Гиннеса как обладательница самого высокого официально зарегистрированного IQ среди всех женщин мира. Он составлял у нее 190 баллов. И знаете, чем она занималась с тех пор? Писала статьи для колонки советов «Спросите Мэрилин» в журнале Parade. Правда-правда.
Если рассчитывать интеллект по нашим реальным делам и успехам, то сейчас вы держите в руках наивысшую меру моего собственного. Мои дни тренинга были заполнены целеустремленными, сложными заданиями и упражнениями самых разных видов. «Учебный лагерь». Лютня. N-back. Lumosity. (Кстати, мой редактор утверждает, что в этот период мои послания по электронной почте воспринимались на удивление энергичными!) Задачи оказались непростые, но решать их было весело и интересно. Я научился лучше ладить с женой и дочкой. Я больше не обнаруживал, садясь в машину, что забыл дома портфель. За минувшее время я совершил с десяток поездок на научные конференции в разные уголки страны – только вообразите все эти бронирования билетов, прокатных автомобилей и отелей! – но ни разу не испытал ни стресса, ни состояния психологической перегрузки, которых боялся, ввязываясь в авантюру. И потом, я написал книгу. Возможно, это прозвучит как банальное хвастовство, но знаете, что я вам скажу?
Я чувствую, что действительно стал умнее.
Благодарности
Первым делом я хочу поблагодарить Альберто Косту; именно он в декабре 2009 года убедил меня, что исследования (его собственные и других ученых) в области развития когнитивных способностей людей с синдромом Дауна напрасно игнорируются СМИ и заслуживают большего внимания широкой аудитории. Я также хочу поблагодарить прекрасных жену и дочь Альберто – Дейзи и Тихе, а также все семьи, принимающие участие в его исследованиях, за то, что они впустили меня в свою жизнь. Спасибо также Фэй Эллис, редактору Neurology Today, за то, что она когда-то предложила мне написать мою первую статью на эту тему, и за многие другие задания, готовя которые, я получил возможность изучить чудесный мир современных неврологических исследований. Три с лишним года спустя Фэй редактировала рукопись этой книги; тем же занимались научный репортер-фрилансер Мюррей Карпентер и моя подруга Лидия Голуб.
Айлина Сильверман из New York Times Magazine поручила мне написать о работе Косты и отредактировала мой очерк, равно как и следующий материал, посвященный исследованиям Джегги и Бушкюля. Именно после знакомства с моим рассказом о Косте Дженнифер Рудольф Уолш, глава литературного отдела William Morris Endeavor, решила обратиться ко мне с предложением, от которого я никак не мог отказаться. А тамошний агент Джей Мандель, взяв меня под крыло, отнесся ко мне с большим вниманием и подписал со мной контракт, о котором мечтает каждый писатель. Да и вообще в WME все просто потрясающие, в том числе Трейси Фишер, Лиззи Томпсон, Джулианна Вурм и неподражаемый Ари Эмануэль.
Кэролайн Саттон, главный редактор Hudson Street Press, призналась мне, что давно знала: кто-то должен написать книгу на эту тему. Ее энтузиазм, внимание и мудрость стали для меня истинным источником вдохновения.
Спасибо Памеле Вайнтрауб из журнала Discover, которая поручила мне подготовить статью о никотине; на данном материале частично базируется мой отчет об использовании этого препарата в качестве усилителя когнитивной деятельности, представленный в главе 5. Памела – один из лучших научных редакторов из всех, кого я знаю.
Мне удалось привлечь к написанию этой книги многих исследователей, и все они, безусловно, заслуживают огромной благодарности, но особенно хочется выделить Сюзан Джегги и Мартина Бушкюля, которые не только согласились протестировать мой подвижный интеллект до и после программы когнитивного тренинга, но и вытерпели огромное множество моих приездов и интервью – по телефону, лично и по электронной почте. Также я хочу поблагодарить Рэнди Энгла, которого я люблю и безмерно уважаю, хоть и не разделяю его глубоко негативного отношения к когнитивным тренингам. Огромное спасибо Майку Коулу и Тодду Брэйверу из Вашингтонского университета за то, что они нашли время и средства на МРТ-сканирование моего мозга до и после тренинговой программы. Фелипе Фрегни из Гарварда согласился провести мне трехдневный курс транскраниальной электростимуляции головного мозга. Линда Готтфредсон пригласила меня принять участие в ежегодной встрече Международного общества исследователей в области интеллекта. Кейт Салливан, директор Центра мозгового фитнеса, и Луи Френч, глава отделения черепно-мозговой травматологии Национального военно-медицинского центра имени Уолтера Рида в городе Бетесда, разрешили мне встретиться и поговорить с их пациентами. А Гарольд Хокинс из Управления военно-морских исследований позволил мне присутствовать на внеочередном собрании его грантополучателей, о котором я подробно рассказал в главе 10. Я также хотел бы поблагодарить всех тех исследователей, чьи имена не упоминаются в этой книге, но которые со мной беседовали, присылали описания своих экспериментов и иным образом помогали освоить чрезвычайно трудную тему когнитивных тренингов.
Мне очень жаль, что не хватило места и я не смог включить в эту книгу рассказы четверых раненых солдат, которые встретились со мной в Медицинском центре имени Уолтера Рида и поделились своими живыми рассказами о том, как они преодолевают последствия черепно-мозговых травм. Так вот, сейчас я обращаюсь к Джесси Кенту Флетчеру, капралу корпуса E4 морской пехоты ВМС США, потерявшему в Афганистане ноги, но не честь и мужество; мастер-сержанту Джилл Вестейн, которая играла на гобое в оркестре ВВС США до тех пор, пока ей на голову не упал крюк с военного транспортного самолета, и которая благодаря тренингу восстановила свои когнитивные способности – но, увы, не прежде отличный слух; Октавио Тапии, рядовому первого класса армии США, который героически трудится над преодолением последствий артериовенозной мальформации в мозгу; и Коди Бэнксу, служившему командиром отделения в корпусе морской пехоты США до 3 июля 2011 года, когда в афганском городе Салам-Базар сработало самодельное взрывное устройство, в результате чего Коди получил серьезную черепно-мозговую травму, с последствиями которой борется по сей день. Я искренне благодарю вас за героическую службу своей стране и за то, что вы согласились ответить на все мои дотошные вопросы.
Мне хотелось бы также отметить безграничную доброту Мими Чесслин и уже покинувшего этот мир Чарльза Фейгельсона, родителей моего друга детства Дэна. В далекие 1960-е годы, когда я был маленьким мальчиком, они всегда старались, чтобы я чувствовал себя желанным гостем в их замечательном доме, где на столе в большой комнате стояла мраморная шахматная доска, на стене висела копия Модильяни, фонограф играл Бетховена, а на длиннющих полках тянулись ряды книг. Все это, вне всякого сомнения, сыграло огромную роль в моем превращении из «медленного ученика» в профессионального писателя.
Значительная часть этой книги создана либо в просторном главном читальном зале Rose Нью-Йоркской публичной библиотеки, либо в ее святая святых, зале 300, где хранится коллекция произведений искусства, графики и фотографий Уоллака. Спасибо тамошним библиотекарям и охранникам за то, что они расширили рабочее пространство моего разума.
И, наконец, я, как всегда, хочу сказать слова благодарности моей семье, живущей в штатах Мэн и Флорида; моим друзьям в Нью-Джерси и за его пределами; моей красивой, талантливой и бесконечно доброй жене Элис, которая вот уже более двух десятков лет делит со мной острые ощущения и трудности жизни внештатного журналиста; и нашей прекрасной дочери Энни, чья сила и блеск ослепляют меня. Вам – вся моя любовь и огромное искреннее спасибо.
* * *
notes
Сноски
1
Гоулман Д. Эмоциональный интеллект. Почему он может значить больше, чем IQ. – М.: Манн, Иванов и Фербер, 2013.
2
Гладуэлл М. Гении и аутсайдеры. Почему одним все, а другим ничего? – М.: Манн, Иванов и Фербер, 2014.
3
Таф П. Как дети добиваются успеха: любознательность, оптимизм, настойчивость, сила характера. – М.: Эксмо, 2013.