– Два с половиной, матушка, и ни копейки меньше.
– Никакой казны не хватит, – прошептал Николай Михайлович.
– Не хватит, – согласился император, – а даже если бы и хватило, то потратить крестьянам все равно их негде. Да и не деньги нужны на селе. Нужна земля, семена, удобрения, машины, инвентарь, скот, мануфактура, школы, больницы… Одним словом, требуется не рыба, а удочка. И не одна. И еще: у крестьян должно появиться то, чего не было вообще никогда – выбор! Места жительства, рода занятий и той же земли. Только тогда, Сандро, есть надежда, что твои матросы будут смотреть в спину офицерам не так кровожадно… Впрочем, лично для тебя у меня есть специальное поручение – из наличных сил Черноморского флота сформировать эскадру и перебросить ее на Дальний Восток. Справишься?
Император подошел к великому князю, положил руку ему на плечо и доверительно полушепотом произнес:
– На Дальнем Востоке найдешь своего делового партнера Безобразова, из-за которого ты лишился имения Ай-Тодор, и передашь ему, что он задолжал казне уйму денег. Ревизоры назовут точную сумму, а строители расскажут, что и где он должен построить за свой счет уже до лета. В случае отказа сотрудничать разрешаю расстрелять на месте.
Стряхнув с плеча великого князя невидимую пылинку, император вновь обратился ко всем присутствующим.
– Попытка государственного переворота выявила еще одно слабое место империи, – и осекся, увидев глаза и выражение лиц августейшего семейства. – Хотя – нет. Пожалуй, об этом в следующий раз…
Как любой механизм имеет свои пределы модернизации, так и царская семья имела свой лимит реформирования и восприятия реформ. Поэтому сегодня император так и не решился сказать «родственникам», что угрозой для существования империи в какой-то момент стал сам монарх, точнее монархия, как единственный и неповторимый орган правления. За чопорностью и надменностью августейшей фамилии жили своей жизнью страх, растерянность и непонимание, что происходит в этом мире и как с этим жить дальше. Может, и хорошие, но абсолютно случайные люди, исключительно в силу рождения вынесенные на самую вершину политической иерархии, они не имели главного – мотива для сумасшедшей гонки за быстро изменяющимися геополитическими обстоятельствами. Наделенные влиянием и властью, но обделенные системным мышлением и объективной информацией, точнее – не желающие ее слышать и видеть, Романовы готовы были мобилизоваться исключительно для сохранения личного статуса, а этого было уже катастрофически недостаточно для выживания государства в целом. Августейшим особам просто не могла прийти в голову мысль, что абсолютизм в какой-то момент превратится из объединяющего фактора в дезинтеграционный, и рано или поздно все равно придется делать мучительный выбор: или сжимать державу до размеров средневекового княжества, что сделала после Второй мировой войны Британия, или революционно реформировать систему управления страной. Причем меняться даже в мелочах, так как текст гимна «Боже, царя храни!» совсем по-разному воспринимался в христианской Рязани и в магометанской Бухаре. При всем личном патриотизме, «Перводержавную Русь православную, Боже, храни!» сильно не с руки было петь почти половине населения, исповедующего другие религии. И это только внешний атрибут. А сколько было еще внутренних, незаметных, но раздирающих страну на части ограничений, умолчаний и надежд, будто само рассосется. По крови немецкая Голштейн-Готторопская династия Романовых до начала XX века никакого нового интеграла для своей империи так и не изобрела. И не изобретет, потому что это выходит за личные рамки возможного, не умещается ни в одной августейшей башке. Простейший постулат – «только изменив свою страну, вам не придется ее менять» – для царской семьи был недоступен в принципе. Поэтому и закончили они самодержавную карьеру кто в эмиграции, кто в расстрельных списках. Так бывает. Про машины и механизмы говорят: предел регулирования…
К сожалению, самой большой проблемой было отсутствие готового рецепта и у самого императора. Ну не вводить же институт «всенародно избранного царя путем равных, свободных и тайных выборов». Во-первых, любые смены лиц на троне допускаются только в результате отречения или смерти, а во-вторых, с помощью умело поставленной пропаганды можно заставить выбрать даже ишака… Гитлер пришел к власти вполне демократическим путем. Американцы с успехом продемонстрировали: чтобы победить на выборах, вовсе не обязательно их выигрывать. Дураков заведомое большинство, поэтому демократия априори ущербна. Так что проблема эффективности и преемственности государственного управления лежит за пределами избирательных технологий. И эти пределы еще предстоит определить. А пока, пользуясь благоприятной ситуацией, надо решать германский и крестьянский вопросы. Германский – проще, поэтому его – в первую очередь!
В это же время в Берлине
Вильгельма мучила головная боль. Она появлялась каждый раз, когда на кайзера сваливалась противоречивая информация или ситуация менялась настолько быстро, что он не успевал на нее реагировать. Сейчас происходило и то, и другое.
Сначала более чем удачная сделка с Никки, потом более чем странное заключение врача, положенное ему на стол бароном фон Гольштейном, известие о революции в России, внезапно разгоревшейся на пустом месте и так же неожиданно погасшей, делегация прусского дворянства с петицией о Мемеле и дикая суета британцев вокруг всех этих событий.
Боясь пропустить что-то важное и зная свой вспыльчивый нрав, Вильгельм пригласил на встречу с рейхсканцлером Бюловым автора программы развития флота – Альфреда фон Тирпица. Раз речь идет о Британии, без участия военных моряков обойтись не получится.
– Любые посулы англичан насчет колоний не стоят и выеденного яйца, если германский флот не сравнится с британским по силе, – уверенно заявил адмирал. – Все, что они сегодня могут нам дать в Африке и на Тихом океане, завтра легко отберут обратно, и мы ничего не сможем им противопоставить, ваше величество. Поэтому в предложениях Лондона я вижу только одно – развернуться лицом на восток, завязнуть там и полностью подставить им спину.
– Вы считаете, что мы там можем завязнуть? – усмехнулся кайзер.
– Во время войны, ошибочно называемой Крымской, Россию атаковали с трех сторон. В результате на Балтийском, Азовском, Белом и Баренцевом морях, а также на Камчатке и Курилах союзники позорно ретировались, а всего один город Севастополь коалиция мучительно штурмовала триста пятьдесят дней, полностью истощив свои силы и потеряв инициативу. Нет, ваше величество, поход на восток против самой большой армии в Европе – это авантюра. Англичане хотят одним выстрелом убить двух зайцев – взаимно обескровить нас и русских, чтобы затем добить оставшегося в живых и стать полновластными хозяевами Евразии. Война России с Германией не нужна ни России, ни Германии. Она нужна Англии!
– Альфред, такое впечатление, что вы читали письмо!
– Какое письмо?
– Полученное мной из Петербурга. Наш агент в России сообщает, что это копия доклада царю. Вот полюбопытствуйте: «Жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств. Будущее Германии на морях, то есть там, где у России, по существу наиболее континентальной из всех великих держав, нет никаких интересов. Заморских колоний у нас нет и, вероятно, никогда не будет, а сообщение между различными частями империи легче сухим путем, нежели морем. Избытка населения, требующего расширения территории, у нас не ощущается, но даже с точки зрения новых завоеваний, что может дать нам победа над Германией? Познань, Восточную Пруссию? Но зачем нам эти области, густо населенные поляками, когда и с русскими поляками нам не так легко управляться. Зачем оживлять центробежные стремления, не заглохшие по сию пору в Привислинском крае, привлечением в состав Российского государства беспокойных познанских и восточнопрусских поляков, национальных требований которых не в силах заглушить и более твердая, нежели русская, германская власть?
Совершенно в том же положении по отношению к России находится и Германия, которая, равным образом, могла бы отторгнуть от нас, в случае успешной войны, лишь малоценные для нее области, по своей населенности мало пригодные для колонизации: При-вислинский край, с польско-литовским, и Остзейские губернии с латышско-эстонским, одинаково беспокойным и враждебным к немцам населением.
В силу всего изложенного заключение с Германией вполне приемлемого для России торгового договора, казалось бы, отнюдь не требует предварительного разгрома Германии. Вполне достаточно добрососедских с нею отношений, вдумчивого взвешивания действительных наших экономических интересов в различных отраслях народного хозяйства и долгой, упорной торговли с германскими делегатами, несомненно, призванными охранять интересы своего, а не нашего отечества. Скажу более, разгром Германии в области нашего с нею товарообмена был бы для нас невыгодным.
Разгром ее, несомненно, завершился бы миром, продиктованным с точки зрения экономических интересов Англии. Эта последняя использует выпавший на ее долю успех до самых крайних пределов, и тогда мы в разоренной и утратившей морские пути Германии только потеряем все же ценный для нас потребительский рынок для своих, не находящих другого сбыта продуктов. В отношении к экономическому будущему Германии интересы России и Англии прямо противоположны друг другу…»[41]
– Ну что ж, так оно и есть, – кивнул адмирал, возвращая кайзеру бумагу.
– Да нет, Альфред! Так его и нет, – передразнил адмирала монарх. – Германии тесно в своих границах. Ей жизненно необходимо пространство – Lebensraum! А нас зажимают гигантскими тисками с запада – Франция и Англия, с востока – Россия, не давая ни единого шанса расправить плечи и вздохнуть полной грудью!
– Ваше величество, – осмелился подать голос рейхсканцлер, – но мы же можем перевернуть шахматную доску!
– Это как? – ошеломленно спросил сбитый с толку Вильгельм II.
– Адмирал предположил, что Англия хочет столкнуть нас лбами с русскими, чтобы потом добить ослабленного победителя и стать монопольным властителем в Евразии. Но эта же стратегия верна и в обратную сторону! Если Англия вдруг насмерть сцепится с Россией в той же Азии, Индии, Китае, мы сможем сами совершить то, что собирается сделать Британия.
Кайзер остановился, задумался, после чего его лицо расплылось в довольной улыбке.
– Граф! Вы, кажется, только что сделали серьезную заявку на титул князя![42] Телеграфируйте Никки! Я хочу его видеть в любое время в любом месте!.. Нет, телеграфируйте, что я уже выехал по направлению к Варшаве!
Инженеры
– Шайсе! – инженер Георг Шеффер, неловко повернувшись в тесном купе, больно ушиб колено и плюхнулся на бархатное сиденье, досадуя на собственную неуклюжесть и виновато улыбаясь попутчику – русскому генералу, благодаря которому его жизнь сделала крутой пируэт к неизвестному, пугающему, но чертовски любопытному будущему.
Новый партнер, а с прошлой недели – ангел-хранитель совладельца и главного управляющего заводов Фридриха Фишера, русский ученый-механик, преподаватель, инженер-генерал Николай Павлович Петров снисходительно улыбнулся и углубился в чтение технической документации. Приличная ее стопка, как Эверест, высилась на столике по соседству с чаем в граненых стаканах, в фирменных подстаканниках российских железных дорог.
«Ишь, как нервничает, – подумал про себя профессор Технологического университета, краем глаза наблюдая за перемещениями беспокойного немца. – Хотя я, наверно, тоже бы мандражировал при столь стремительных переменах в своей судьбе».
«Ишь, какой спокойный, – с завистью в это же время думал Шеффер. – Ну да. Это же не его выдергивают из привычной жизни и везут в страшную, непонятную страну, о которой ходят слухи, будто сошедшие из книги про странствия Гулливера».
Правда, насчет устоявшейся жизни Георг, конечно, кривил душой. Она была таковой, пока был жив его начальник, учитель и основатель компании Фридрих Фишер. В 1883 году этот беспокойный баварец изобрел шаровую машину, позволявшую шлифовать металлические заготовки до абсолютно круглого состояния, а в 1896-м подал заявку на строительство нового завода в Швайнфурте, способного выдавать десять миллионов шариков в неделю. Тогда вся будущая жизнь Шеффера действительно казалась простой и безоблачной. Проблемы начались вместе со скоропостижной и неожиданной смертью Фишера в 1899 году. Трагедия совпала с общим экономическим кризисом в Европе. Старые контракты расторгались. Новые не подписывались. Не оплачивались уже выполненные поставки. Склад, забитый готовой продукцией, из потенциального Эльдорадо превратился в мину замедленного действия. Неоплаченные счета копились с немыслимой скоростью, и в речах кредиторов сочувственные нотки все чаще сменялись раздраженными.
Осиротевший завод, лишившийся своего главного локомотива и новатора, стремительно пикировал, и казалось, что уже ничто не спасет 400 опытных сотрудников и самого Шеффера от незавидной участи банкротов и безработных. На безрадостном фоне этих событий в кабинете баварского заводоуправления и появился русской генерал со своими необычными предложениями – за счет русской императорской казны выкупить долги завода и его обесценившиеся акции, выплатить задержанную зарплату, демонтировать оборудование и перевезти его вместе со всем персоналом в Россию, в город с непроизносимым названием Тшеляпинск, где снова собрать и запустить уже к весне 1901 года под обязательство военного ведомства выкупить готовую продукцию на пять лет вперед. Последнее, что определило судьбу Шеффера, было решение профсоюза, проголосовавшего за переезд в Россию. Представители Metallarbeiter Gewerkschaften были впечатлены предложенным трудящимся восьмичасовым рабочим днем, страховкой от несчастного случая и акциями завода, закрепляемыми за рабочими в соответствии с их трудовым стажем. И вот теперь Георг Шеффер, как заведенный, бродил по пульмановскому вагону поезда «Берлин—Москва», разглядывая пролетающие мимо заснеженные пейзажи, резко отличающиеся от родной Баварии, и думал: «Есть ли еще в Европе хоть один такой же сумасшедший, согласившийся на путешествие за тридевять земель в царство снегов и медведей?»
* * *
Точно такие же мысли посещали Ауреля Стодолу[43], бессменного руководителя собственной турбомашинной лаборатории, вполне успешного и востребованного даже в эти непростые времена эксперта-теплотехника, захваченного «в плен» и перенесенного на русские просторы не экономическим кризисом, а исключительно обаянием, энергией и потрясающей ненавязчивой обходительностью русского американца – Александра Павловича Гавриленко, преподавателя Императорского технического училища, успевшего за свои сорок лет поработать и в Новом, и в Старом Свете, прошедшего весь путь от подмастерья до директора производства, умеющего удивительным образом создавать деловую и вместе с тем семейную атмосферу в руководимом им коллективе.
Благодаря этому неординарному, интересному человеку Аурель не только появился на берегах Невы, но как-то стремительно и очень естественно влился в компанию азартных учеников Гавриленко – Кирша, Гриневецкого и совсем молодых Брилинга и Мазинга[44], увлеченно колдующих над моделью двигателя, весьма отдаленно напоминающего первородную самоделку Шухова.
– Господа инженеры решили повторить опыты Парсонса? – осторожно поинтересовался при первой встрече Стодола.
– Совсем нет, – даже слегка обиделся самый горячий – Бриллинг. – Турбина Парсонса работает на реактивной тяге, а наша модель – комбинированная, активно-реактивная. Головная часть высокого давления заменена двухвенчатым диском. В результате уменьшились потери на утечке пара через зазоры в лопаточном аппарате, турбина стала проще и экономичнее.
– Установка колеса с двумя скоростями в качестве первой ступени давления дает явные преимущества по сравнению с турбиной, имеющей только реактивные ступени, – поддержал своего ученика Гриневецкий. – Это позволило сократить число ступеней, а следовательно, уменьшить длину турбины, дало возможность количественного регулирования расхода пара путем подбора числа работающих сопел без понижения начального давления, ну и уменьшило осевое давление в реактивных ступенях.
– На «столе», в микроварианте все работает идеально, – присоединился к диалогу Кирш, – а вот масштабировать модель и спроектировать турбину мощностью в сто мегаватт пока не получается…
– Поэтому очень надеемся на вашу помощь, – закончил за всех Гавриленко, аккуратно придвигая Ауре-лю стул.
– Сколько-сколько? – не поверил своим ушам Стодола.
– Сто мегаватт – это минимально необходимая мощность для теплоэлектростанций, которые нам предстоит сконструировать и запустить в производство, – кивнул Гриневецкий. – Без них уже спроектированные металлургические и машиностроительные заводы родятся инвалидами.
– И сколько времени отпущено на создание такого монстра? – осведомился Аурель.
– Как говорит государь, должно быть «еще вчера». Впрочем, он не только говорит. Идея активно-реактивной турбины тоже принадлежит ему, – Гавриленко хитро подмигнул Стодоле.
– Знаете что, господа, – задумчиво произнес словацкий конструктор, – я, пожалуй, приму предложение работать с вами только ради того, чтобы своими глазами увидеть, как самодержавный монарх лично участвует в работе инженеров и даже предлагает оригинальные технические решения.
* * *
Совсем не так благостно и мирно проходили дискуссии оружейников.
– Этот ковбой доведет меня до седых волос, – кипятился казачий хорунжий Токарев. – Я же человеческим языком говорю: его мотающийся рычаг делает всю конструкцию громоздкой, как бабушкин сундук. А он заладил, как попугай: «тайминг-тайминг» – и ни в какую!
Нахохлившийся, как воробей, Браунинг всем своим видом выражал намерение до конца отстаивать свою точку зрения.
– Мистер казак не понимает, что улучшать что-либо можно до бесконечности, – на причудливой помеси языка Шекспира с языком портовых рабочих Филадельфии сварливо возразил оружейный мастер. – Но если мы будем постоянно что-то переделывать на бумаге, то никогда не доберемся до мастерских!
– Ну и кто эту дуру на себе таскать будет? – горячился Токарев. – Сколько пудов в этой «картофелекопалке», ежели с боекомплектом? Это ж пароконной повозки не хватит!
– Если под полудюймовый патрон, может, и не хватит, – согласно кивнул Федоров, – а если под обычный – винтовочный, то в три пуда уложимся.
– Предлагаю компромисс, – взял слово старший по должности и по званию ученый секретарь опытной комиссии Офицерской стрелковой школы Николай Михайлович Филатов. – Чтобы не нарушать плановые сроки, предлагаю изготовить действующий образец под винтовочный патрон, не меняя конструкцию мистера Браунинга, и назвать его «пехотным». Морскую модель попробуем делать со всеми дополнениями, предложенными Федором Васильевичем. Моряки, в отличие от инфантерии, не требуют от нас такой стремительности в разработках, а значит, мы можем позволить себе некую вольность. Только давайте сами установим какие-то рамки и определим тот набор новаций, которыми мы намерены заниматься.
– Нужно попробовать заменить фиксацию затвора перекосом его задней части на фиксацию поворотным зацепом за казенную часть ствола, – что-то рисуя в своем блокноте, задумчиво протянул Федоров, – тогда станет возможно уменьшить длину затвора и ствольной коробки.
– Полумера, – фыркнул хорунжий. – У мистера Браунинга – подвижный ствол. Это чуть снижает отдачу, зато резко повышает массу подвижных частей, что ухудшает устойчивость конструкции, требует большей жесткости как ствольной коробки, так и станка. Я же предлагаю подвижный газовый поршень при неподвижном стволе. Отдача целиком будет гаситься ствольной коробкой и станком, но общая масса подвижных частей сразу уменьшится, поэтому систему не будет так сильно раскачивать. Соответственно, суммарная масса тела пулемета и станка уменьшится.
– Рычажный привод с подвижным стволом придуман не просто так, – Браунинг окончательно перешел на английский, чем сразу выключил Токарева из дискуссии. – Если сделать так, как хочет господин казак, длинный газоотводный патрубок забьется уже на первой сотне выстрелов.
– Мистер Браунинг опасается, – перевел Токареву реплику американца Федоров, – что из-за высокого нагарообразования существующих порохов тебе свою модель пулемета, Федор Васильевич, придется чаще чистить, чем стрелять из нее.
– Это если снаряжать патроны французским порохом, – запальчиво возразил Токарев, – а если использовать пироколлодий Дмитрия Ивановича?
– Делай, Федор! Твори! – Филатов снисходительно потрепал казака по плечу. – Царь-батюшка приказал ни в чем твои конструкторские фантазии не ограничивать, но к Пасхе должна быть готова работающая модель!.. Ну что ты ерзаешь? Что еще?
– Владимир Григорьевич, – смущенно обратился к Федорову хорунжий, – а вы не могли бы перевести, что Браунинг говорил про опыты с картечницей Гатлинга?
– Никакой казны не хватит, – прошептал Николай Михайлович.
– Не хватит, – согласился император, – а даже если бы и хватило, то потратить крестьянам все равно их негде. Да и не деньги нужны на селе. Нужна земля, семена, удобрения, машины, инвентарь, скот, мануфактура, школы, больницы… Одним словом, требуется не рыба, а удочка. И не одна. И еще: у крестьян должно появиться то, чего не было вообще никогда – выбор! Места жительства, рода занятий и той же земли. Только тогда, Сандро, есть надежда, что твои матросы будут смотреть в спину офицерам не так кровожадно… Впрочем, лично для тебя у меня есть специальное поручение – из наличных сил Черноморского флота сформировать эскадру и перебросить ее на Дальний Восток. Справишься?
Император подошел к великому князю, положил руку ему на плечо и доверительно полушепотом произнес:
– На Дальнем Востоке найдешь своего делового партнера Безобразова, из-за которого ты лишился имения Ай-Тодор, и передашь ему, что он задолжал казне уйму денег. Ревизоры назовут точную сумму, а строители расскажут, что и где он должен построить за свой счет уже до лета. В случае отказа сотрудничать разрешаю расстрелять на месте.
Стряхнув с плеча великого князя невидимую пылинку, император вновь обратился ко всем присутствующим.
– Попытка государственного переворота выявила еще одно слабое место империи, – и осекся, увидев глаза и выражение лиц августейшего семейства. – Хотя – нет. Пожалуй, об этом в следующий раз…
Как любой механизм имеет свои пределы модернизации, так и царская семья имела свой лимит реформирования и восприятия реформ. Поэтому сегодня император так и не решился сказать «родственникам», что угрозой для существования империи в какой-то момент стал сам монарх, точнее монархия, как единственный и неповторимый орган правления. За чопорностью и надменностью августейшей фамилии жили своей жизнью страх, растерянность и непонимание, что происходит в этом мире и как с этим жить дальше. Может, и хорошие, но абсолютно случайные люди, исключительно в силу рождения вынесенные на самую вершину политической иерархии, они не имели главного – мотива для сумасшедшей гонки за быстро изменяющимися геополитическими обстоятельствами. Наделенные влиянием и властью, но обделенные системным мышлением и объективной информацией, точнее – не желающие ее слышать и видеть, Романовы готовы были мобилизоваться исключительно для сохранения личного статуса, а этого было уже катастрофически недостаточно для выживания государства в целом. Августейшим особам просто не могла прийти в голову мысль, что абсолютизм в какой-то момент превратится из объединяющего фактора в дезинтеграционный, и рано или поздно все равно придется делать мучительный выбор: или сжимать державу до размеров средневекового княжества, что сделала после Второй мировой войны Британия, или революционно реформировать систему управления страной. Причем меняться даже в мелочах, так как текст гимна «Боже, царя храни!» совсем по-разному воспринимался в христианской Рязани и в магометанской Бухаре. При всем личном патриотизме, «Перводержавную Русь православную, Боже, храни!» сильно не с руки было петь почти половине населения, исповедующего другие религии. И это только внешний атрибут. А сколько было еще внутренних, незаметных, но раздирающих страну на части ограничений, умолчаний и надежд, будто само рассосется. По крови немецкая Голштейн-Готторопская династия Романовых до начала XX века никакого нового интеграла для своей империи так и не изобрела. И не изобретет, потому что это выходит за личные рамки возможного, не умещается ни в одной августейшей башке. Простейший постулат – «только изменив свою страну, вам не придется ее менять» – для царской семьи был недоступен в принципе. Поэтому и закончили они самодержавную карьеру кто в эмиграции, кто в расстрельных списках. Так бывает. Про машины и механизмы говорят: предел регулирования…
К сожалению, самой большой проблемой было отсутствие готового рецепта и у самого императора. Ну не вводить же институт «всенародно избранного царя путем равных, свободных и тайных выборов». Во-первых, любые смены лиц на троне допускаются только в результате отречения или смерти, а во-вторых, с помощью умело поставленной пропаганды можно заставить выбрать даже ишака… Гитлер пришел к власти вполне демократическим путем. Американцы с успехом продемонстрировали: чтобы победить на выборах, вовсе не обязательно их выигрывать. Дураков заведомое большинство, поэтому демократия априори ущербна. Так что проблема эффективности и преемственности государственного управления лежит за пределами избирательных технологий. И эти пределы еще предстоит определить. А пока, пользуясь благоприятной ситуацией, надо решать германский и крестьянский вопросы. Германский – проще, поэтому его – в первую очередь!
В это же время в Берлине
Вильгельма мучила головная боль. Она появлялась каждый раз, когда на кайзера сваливалась противоречивая информация или ситуация менялась настолько быстро, что он не успевал на нее реагировать. Сейчас происходило и то, и другое.
Сначала более чем удачная сделка с Никки, потом более чем странное заключение врача, положенное ему на стол бароном фон Гольштейном, известие о революции в России, внезапно разгоревшейся на пустом месте и так же неожиданно погасшей, делегация прусского дворянства с петицией о Мемеле и дикая суета британцев вокруг всех этих событий.
Боясь пропустить что-то важное и зная свой вспыльчивый нрав, Вильгельм пригласил на встречу с рейхсканцлером Бюловым автора программы развития флота – Альфреда фон Тирпица. Раз речь идет о Британии, без участия военных моряков обойтись не получится.
– Любые посулы англичан насчет колоний не стоят и выеденного яйца, если германский флот не сравнится с британским по силе, – уверенно заявил адмирал. – Все, что они сегодня могут нам дать в Африке и на Тихом океане, завтра легко отберут обратно, и мы ничего не сможем им противопоставить, ваше величество. Поэтому в предложениях Лондона я вижу только одно – развернуться лицом на восток, завязнуть там и полностью подставить им спину.
– Вы считаете, что мы там можем завязнуть? – усмехнулся кайзер.
– Во время войны, ошибочно называемой Крымской, Россию атаковали с трех сторон. В результате на Балтийском, Азовском, Белом и Баренцевом морях, а также на Камчатке и Курилах союзники позорно ретировались, а всего один город Севастополь коалиция мучительно штурмовала триста пятьдесят дней, полностью истощив свои силы и потеряв инициативу. Нет, ваше величество, поход на восток против самой большой армии в Европе – это авантюра. Англичане хотят одним выстрелом убить двух зайцев – взаимно обескровить нас и русских, чтобы затем добить оставшегося в живых и стать полновластными хозяевами Евразии. Война России с Германией не нужна ни России, ни Германии. Она нужна Англии!
– Альфред, такое впечатление, что вы читали письмо!
– Какое письмо?
– Полученное мной из Петербурга. Наш агент в России сообщает, что это копия доклада царю. Вот полюбопытствуйте: «Жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств. Будущее Германии на морях, то есть там, где у России, по существу наиболее континентальной из всех великих держав, нет никаких интересов. Заморских колоний у нас нет и, вероятно, никогда не будет, а сообщение между различными частями империи легче сухим путем, нежели морем. Избытка населения, требующего расширения территории, у нас не ощущается, но даже с точки зрения новых завоеваний, что может дать нам победа над Германией? Познань, Восточную Пруссию? Но зачем нам эти области, густо населенные поляками, когда и с русскими поляками нам не так легко управляться. Зачем оживлять центробежные стремления, не заглохшие по сию пору в Привислинском крае, привлечением в состав Российского государства беспокойных познанских и восточнопрусских поляков, национальных требований которых не в силах заглушить и более твердая, нежели русская, германская власть?
Совершенно в том же положении по отношению к России находится и Германия, которая, равным образом, могла бы отторгнуть от нас, в случае успешной войны, лишь малоценные для нее области, по своей населенности мало пригодные для колонизации: При-вислинский край, с польско-литовским, и Остзейские губернии с латышско-эстонским, одинаково беспокойным и враждебным к немцам населением.
В силу всего изложенного заключение с Германией вполне приемлемого для России торгового договора, казалось бы, отнюдь не требует предварительного разгрома Германии. Вполне достаточно добрососедских с нею отношений, вдумчивого взвешивания действительных наших экономических интересов в различных отраслях народного хозяйства и долгой, упорной торговли с германскими делегатами, несомненно, призванными охранять интересы своего, а не нашего отечества. Скажу более, разгром Германии в области нашего с нею товарообмена был бы для нас невыгодным.
Разгром ее, несомненно, завершился бы миром, продиктованным с точки зрения экономических интересов Англии. Эта последняя использует выпавший на ее долю успех до самых крайних пределов, и тогда мы в разоренной и утратившей морские пути Германии только потеряем все же ценный для нас потребительский рынок для своих, не находящих другого сбыта продуктов. В отношении к экономическому будущему Германии интересы России и Англии прямо противоположны друг другу…»[41]
– Ну что ж, так оно и есть, – кивнул адмирал, возвращая кайзеру бумагу.
– Да нет, Альфред! Так его и нет, – передразнил адмирала монарх. – Германии тесно в своих границах. Ей жизненно необходимо пространство – Lebensraum! А нас зажимают гигантскими тисками с запада – Франция и Англия, с востока – Россия, не давая ни единого шанса расправить плечи и вздохнуть полной грудью!
– Ваше величество, – осмелился подать голос рейхсканцлер, – но мы же можем перевернуть шахматную доску!
– Это как? – ошеломленно спросил сбитый с толку Вильгельм II.
– Адмирал предположил, что Англия хочет столкнуть нас лбами с русскими, чтобы потом добить ослабленного победителя и стать монопольным властителем в Евразии. Но эта же стратегия верна и в обратную сторону! Если Англия вдруг насмерть сцепится с Россией в той же Азии, Индии, Китае, мы сможем сами совершить то, что собирается сделать Британия.
Кайзер остановился, задумался, после чего его лицо расплылось в довольной улыбке.
– Граф! Вы, кажется, только что сделали серьезную заявку на титул князя![42] Телеграфируйте Никки! Я хочу его видеть в любое время в любом месте!.. Нет, телеграфируйте, что я уже выехал по направлению к Варшаве!
Инженеры
– Шайсе! – инженер Георг Шеффер, неловко повернувшись в тесном купе, больно ушиб колено и плюхнулся на бархатное сиденье, досадуя на собственную неуклюжесть и виновато улыбаясь попутчику – русскому генералу, благодаря которому его жизнь сделала крутой пируэт к неизвестному, пугающему, но чертовски любопытному будущему.
Новый партнер, а с прошлой недели – ангел-хранитель совладельца и главного управляющего заводов Фридриха Фишера, русский ученый-механик, преподаватель, инженер-генерал Николай Павлович Петров снисходительно улыбнулся и углубился в чтение технической документации. Приличная ее стопка, как Эверест, высилась на столике по соседству с чаем в граненых стаканах, в фирменных подстаканниках российских железных дорог.
«Ишь, как нервничает, – подумал про себя профессор Технологического университета, краем глаза наблюдая за перемещениями беспокойного немца. – Хотя я, наверно, тоже бы мандражировал при столь стремительных переменах в своей судьбе».
«Ишь, какой спокойный, – с завистью в это же время думал Шеффер. – Ну да. Это же не его выдергивают из привычной жизни и везут в страшную, непонятную страну, о которой ходят слухи, будто сошедшие из книги про странствия Гулливера».
Правда, насчет устоявшейся жизни Георг, конечно, кривил душой. Она была таковой, пока был жив его начальник, учитель и основатель компании Фридрих Фишер. В 1883 году этот беспокойный баварец изобрел шаровую машину, позволявшую шлифовать металлические заготовки до абсолютно круглого состояния, а в 1896-м подал заявку на строительство нового завода в Швайнфурте, способного выдавать десять миллионов шариков в неделю. Тогда вся будущая жизнь Шеффера действительно казалась простой и безоблачной. Проблемы начались вместе со скоропостижной и неожиданной смертью Фишера в 1899 году. Трагедия совпала с общим экономическим кризисом в Европе. Старые контракты расторгались. Новые не подписывались. Не оплачивались уже выполненные поставки. Склад, забитый готовой продукцией, из потенциального Эльдорадо превратился в мину замедленного действия. Неоплаченные счета копились с немыслимой скоростью, и в речах кредиторов сочувственные нотки все чаще сменялись раздраженными.
Осиротевший завод, лишившийся своего главного локомотива и новатора, стремительно пикировал, и казалось, что уже ничто не спасет 400 опытных сотрудников и самого Шеффера от незавидной участи банкротов и безработных. На безрадостном фоне этих событий в кабинете баварского заводоуправления и появился русской генерал со своими необычными предложениями – за счет русской императорской казны выкупить долги завода и его обесценившиеся акции, выплатить задержанную зарплату, демонтировать оборудование и перевезти его вместе со всем персоналом в Россию, в город с непроизносимым названием Тшеляпинск, где снова собрать и запустить уже к весне 1901 года под обязательство военного ведомства выкупить готовую продукцию на пять лет вперед. Последнее, что определило судьбу Шеффера, было решение профсоюза, проголосовавшего за переезд в Россию. Представители Metallarbeiter Gewerkschaften были впечатлены предложенным трудящимся восьмичасовым рабочим днем, страховкой от несчастного случая и акциями завода, закрепляемыми за рабочими в соответствии с их трудовым стажем. И вот теперь Георг Шеффер, как заведенный, бродил по пульмановскому вагону поезда «Берлин—Москва», разглядывая пролетающие мимо заснеженные пейзажи, резко отличающиеся от родной Баварии, и думал: «Есть ли еще в Европе хоть один такой же сумасшедший, согласившийся на путешествие за тридевять земель в царство снегов и медведей?»
* * *
Точно такие же мысли посещали Ауреля Стодолу[43], бессменного руководителя собственной турбомашинной лаборатории, вполне успешного и востребованного даже в эти непростые времена эксперта-теплотехника, захваченного «в плен» и перенесенного на русские просторы не экономическим кризисом, а исключительно обаянием, энергией и потрясающей ненавязчивой обходительностью русского американца – Александра Павловича Гавриленко, преподавателя Императорского технического училища, успевшего за свои сорок лет поработать и в Новом, и в Старом Свете, прошедшего весь путь от подмастерья до директора производства, умеющего удивительным образом создавать деловую и вместе с тем семейную атмосферу в руководимом им коллективе.
Благодаря этому неординарному, интересному человеку Аурель не только появился на берегах Невы, но как-то стремительно и очень естественно влился в компанию азартных учеников Гавриленко – Кирша, Гриневецкого и совсем молодых Брилинга и Мазинга[44], увлеченно колдующих над моделью двигателя, весьма отдаленно напоминающего первородную самоделку Шухова.
– Господа инженеры решили повторить опыты Парсонса? – осторожно поинтересовался при первой встрече Стодола.
– Совсем нет, – даже слегка обиделся самый горячий – Бриллинг. – Турбина Парсонса работает на реактивной тяге, а наша модель – комбинированная, активно-реактивная. Головная часть высокого давления заменена двухвенчатым диском. В результате уменьшились потери на утечке пара через зазоры в лопаточном аппарате, турбина стала проще и экономичнее.
– Установка колеса с двумя скоростями в качестве первой ступени давления дает явные преимущества по сравнению с турбиной, имеющей только реактивные ступени, – поддержал своего ученика Гриневецкий. – Это позволило сократить число ступеней, а следовательно, уменьшить длину турбины, дало возможность количественного регулирования расхода пара путем подбора числа работающих сопел без понижения начального давления, ну и уменьшило осевое давление в реактивных ступенях.
– На «столе», в микроварианте все работает идеально, – присоединился к диалогу Кирш, – а вот масштабировать модель и спроектировать турбину мощностью в сто мегаватт пока не получается…
– Поэтому очень надеемся на вашу помощь, – закончил за всех Гавриленко, аккуратно придвигая Ауре-лю стул.
– Сколько-сколько? – не поверил своим ушам Стодола.
– Сто мегаватт – это минимально необходимая мощность для теплоэлектростанций, которые нам предстоит сконструировать и запустить в производство, – кивнул Гриневецкий. – Без них уже спроектированные металлургические и машиностроительные заводы родятся инвалидами.
– И сколько времени отпущено на создание такого монстра? – осведомился Аурель.
– Как говорит государь, должно быть «еще вчера». Впрочем, он не только говорит. Идея активно-реактивной турбины тоже принадлежит ему, – Гавриленко хитро подмигнул Стодоле.
– Знаете что, господа, – задумчиво произнес словацкий конструктор, – я, пожалуй, приму предложение работать с вами только ради того, чтобы своими глазами увидеть, как самодержавный монарх лично участвует в работе инженеров и даже предлагает оригинальные технические решения.
* * *
Совсем не так благостно и мирно проходили дискуссии оружейников.
– Этот ковбой доведет меня до седых волос, – кипятился казачий хорунжий Токарев. – Я же человеческим языком говорю: его мотающийся рычаг делает всю конструкцию громоздкой, как бабушкин сундук. А он заладил, как попугай: «тайминг-тайминг» – и ни в какую!
Нахохлившийся, как воробей, Браунинг всем своим видом выражал намерение до конца отстаивать свою точку зрения.
– Мистер казак не понимает, что улучшать что-либо можно до бесконечности, – на причудливой помеси языка Шекспира с языком портовых рабочих Филадельфии сварливо возразил оружейный мастер. – Но если мы будем постоянно что-то переделывать на бумаге, то никогда не доберемся до мастерских!
– Ну и кто эту дуру на себе таскать будет? – горячился Токарев. – Сколько пудов в этой «картофелекопалке», ежели с боекомплектом? Это ж пароконной повозки не хватит!
– Если под полудюймовый патрон, может, и не хватит, – согласно кивнул Федоров, – а если под обычный – винтовочный, то в три пуда уложимся.
– Предлагаю компромисс, – взял слово старший по должности и по званию ученый секретарь опытной комиссии Офицерской стрелковой школы Николай Михайлович Филатов. – Чтобы не нарушать плановые сроки, предлагаю изготовить действующий образец под винтовочный патрон, не меняя конструкцию мистера Браунинга, и назвать его «пехотным». Морскую модель попробуем делать со всеми дополнениями, предложенными Федором Васильевичем. Моряки, в отличие от инфантерии, не требуют от нас такой стремительности в разработках, а значит, мы можем позволить себе некую вольность. Только давайте сами установим какие-то рамки и определим тот набор новаций, которыми мы намерены заниматься.
– Нужно попробовать заменить фиксацию затвора перекосом его задней части на фиксацию поворотным зацепом за казенную часть ствола, – что-то рисуя в своем блокноте, задумчиво протянул Федоров, – тогда станет возможно уменьшить длину затвора и ствольной коробки.
– Полумера, – фыркнул хорунжий. – У мистера Браунинга – подвижный ствол. Это чуть снижает отдачу, зато резко повышает массу подвижных частей, что ухудшает устойчивость конструкции, требует большей жесткости как ствольной коробки, так и станка. Я же предлагаю подвижный газовый поршень при неподвижном стволе. Отдача целиком будет гаситься ствольной коробкой и станком, но общая масса подвижных частей сразу уменьшится, поэтому систему не будет так сильно раскачивать. Соответственно, суммарная масса тела пулемета и станка уменьшится.
– Рычажный привод с подвижным стволом придуман не просто так, – Браунинг окончательно перешел на английский, чем сразу выключил Токарева из дискуссии. – Если сделать так, как хочет господин казак, длинный газоотводный патрубок забьется уже на первой сотне выстрелов.
– Мистер Браунинг опасается, – перевел Токареву реплику американца Федоров, – что из-за высокого нагарообразования существующих порохов тебе свою модель пулемета, Федор Васильевич, придется чаще чистить, чем стрелять из нее.
– Это если снаряжать патроны французским порохом, – запальчиво возразил Токарев, – а если использовать пироколлодий Дмитрия Ивановича?
– Делай, Федор! Твори! – Филатов снисходительно потрепал казака по плечу. – Царь-батюшка приказал ни в чем твои конструкторские фантазии не ограничивать, но к Пасхе должна быть готова работающая модель!.. Ну что ты ерзаешь? Что еще?
– Владимир Григорьевич, – смущенно обратился к Федорову хорунжий, – а вы не могли бы перевести, что Браунинг говорил про опыты с картечницей Гатлинга?