– И не уговаривайте меня! Ничего не хочу слышать! Едем! – Ленин хлопнул ладонью по столу и энергично потер руки. – Неужели вы не понимаете, товарищи, что в такой момент я просто обязан быть с народом! Революция – это не ярмарка, на которую «хочу – иду, не хочу – сплю». Так можно всю нашу борьбу проспать, а вместе с ней – всю жизнь.
– Буржуазная революция… – вполголоса попытался поправить вождя Красин.
– И что?.. – запальчиво возразил Ильич. – Сегодня – буржуазная, а завтра – пролетарская. Главное – не пускать процесс на самотек! Не стесняться подбрасывать хворост в костер мировой революции! И я решительно не понимаю, как это можно делать тут, за тридевять земель от баррикад!
– Владимир Ильич, – не сдавался Красин, – там нет никаких баррикад. Вооруженное сопротивление властям оказали только военные части, и они никакого отношения к трудящимся не имеют. Это гвардейский бунт, а не революция!
– Нет, так будут! – Ленин наклонил голову, как бычок. – Царь-батюшка своей кровавой расправой над безоружными рабочими сам толкнул народ на баррикады и дал им первые уроки борьбы. Они не пропадут даром. Социал-демократии остается позаботиться о возможно более широком распространении вестей о петербургских кровавых днях, о большей сплоченности и организованности своих сил, о более энергичной пропаганде давно уже выдвинутого ею лозунга всенародного вооруженного восстания.
Ильич явно закусил удила, и его несло по волнам мечты о ненавистном российском государстве, разбитом вдребезги, и о построенном на его месте первом в мире бесклассовом обществе без армии, чиновников и жандармов. А тут такое везение – что-то не поделившее правящее сословие само создало идеальные условия для восстания! Настоящий революционер не имеет права упускать такие подарки! Это удачное стечение обстоятельств надо превращать в полноценную гражданскую войну против самодержавия.
– Революция есть война. Это – единственная законная, правомерная, справедливая, действительно великая война из всех войн, какие знает история. Она ведется не в корыстных интересах кучки правителей и эксплуататоров, как все другие, а в интересах массы народа против тиранов, в интересах миллионов эксплуатируемых и трудящихся против произвола и насилия.
Красин откровенно загрустил. Ему, только что приехавшему из России, было понятно, что никакие десятки миллионов трудящихся сейчас никуда не поднимутся – количество «плюшек», свалившихся на них за последний месяц, ставили под огромный вопрос необходимость хватать оружие и идти убивать царя… Но открыто возражать Ленину – значит идти против линии ЦК. Красин, только что кооптированный в высший партийный орган, не мог себе этого позволить, а значит, вынужден был молча переносить энтузиазм членов заграничного бюро, застоявшихся без большого дела, но даже близко не представляющих, что сейчас творится в империи.
– Никакие строгости, никакие запреты не остановят городские массы, осознавшие, что без оружия они всегда, по любому поводу могут быть доведены правительством до расстрела, – продолжал Ленин, с каждым словом заводясь все больше. – Каждый поодиночке будет напрягать все усилия, чтобы раздобыть себе ружье или хоть револьвер, чтобы прятать оружие от полиции и быть готовым дать отпор кровожадным слугам царизма. Как говорится, всякое начало трудно. Рабочим было очень тяжело перейти к вооруженной борьбе. Правительство их вынудило. Первый, самый трудный шаг сделан…[30]
«Все, решено! – думал про себя Красин. – Надо найти какой-то благовидный предлог для беседы с этим сумасшедшим монархом и аккуратно прозондировать почву, имеет ли силу приглашение, сделанное им мне в Баку?»
– Леонид Борисович, – требовательный голос Ленина вырвал инженера из собственных мыслей, – вы у нас единственное лицо, допущенное к душевнобольному царю, не так ли?!
Красин пожал плечами, демонстрируя отсутствие информации о столь непубличных сведениях.
– Отлично! – больше в такт своим мыслям, чем в виде поощрения, кивнул Ленин. – Тогда вам и карты в руки! Ваша боевая группа должна будет арестовать престолодержца и его семью. Он нам нужен обязательно живым, чтобы предстать перед судом революционного трибунала! Это и будет сигналом о начале восстания. Успех деморализует монархистов и даст нам несколько часов или даже несколько дней форы.
– Какой успех, Владимир Ильич? Да нас охрана разорвет на месте, – возмутился Красин.
Ленин подошел к инженеру вплотную и зловеще прищурился.
– Что, Леонид Борисович, страшно быть на острие революционных событий? Вы можете отказаться. Не беспокойтесь, дело революции от этого не зачахнет. Если существуют объективные исторические предпосылки, то найдется и личность, которая перевернет историю. Если же по существу – и в дворцовой охране, и в конвое теперь есть наши люди. Они подстрахуют, а если у вас что-то пойдет не по плану и не получится – сами выполнят задание партии.
В это же время. Лондон
– Алексей! Вы – настоящее сокровище для всего социалистического движения, – Макдональд смотрел на Игнатьева глазами влюбленной шансонетки. – Вы – настоящий рыцарь, потомок декабристов, только более умный. Ваша конспирация выше всяких похвал. Если бы мы раньше знали про ваш военно-революционный комитет, мы бы… – англичанин запнулся на полуслове, чуть не ляпнув «сэкономили уйму денег», – Европа уже жила бы в более справедливом обществе.
– Вы очень сильно преувеличиваете возможности нашей скромной организации, Джеймс, – поручик поудобнее устроился в мягком кресле Savile Club и вытянул ноги к камину, – нам точно не под силу облагодетельствовать весь Старый Свет. Хватило бы сил на наше богоспасаемое Отечество!
– Да-да, конечно, – торопливо согласился Макдональд, – Мари говорила, что вы в первую очередь – патриот. Похвально! России нужны такие революционеры, как вы, Алекс. И мировой революции – тоже! Настоящие революционеры должны помогать друг другу! Сегодня мы поможем вам покончить с самодержавием и установить более справедливый социальный строй в России, а завтра вы сможете помочь нам…
– Покончить с британским самодержавием… – закончил за Джеймса Игнатьев, не отрывая взгляд от пляшущего на поленьях огня, чтобы этот «благодетель России» не заметил иронии в его глазах.
Макдональд поперхнулся и закашлялся.
– Проклятая сырость, она меня доконает, – извинительным тоном произнес англичанин, подвигаясь ближе к камину, – давайте еще раз обговорим детали предстоящей операции. Наши друзья из социал-демократической рабочей партии должны проникнуть на прием в составе делегации инженеров, занимающихся электрификацией, и арестовать царя. Ваши люди должны обеспечить безопасность боевой революционной группы и блокировать любые попытки охраны им помешать.
– Не понимаю, зачем все эти сложности? Что нам даст плененный император? Тем более его семья? Ликвидация гораздо проще и эффективнее…
– Революция, Алекс, – это часть политики, она требует жертв. По поводу психического состояния русского императора сейчас ходит слишком много кривотолков. Сначала заключение этого немецкого бедолаги, который вдруг неожиданно свел счеты с жизнью… Да-да, не глядите с таким удивлением. Повесился в своем собственном особняке, не оставив никаких записок. Потом прямо противоположное заключение русских врачей… Это противоречие требуется разрешить. Поэтому царя сразу после ареста освидетельствуют британские медики, и их вердикт будет окончательным. После этого дальнейшая судьба Николая Второго нас уже не интересует. Вся власть перейдет в руки Военно-революционного комитета, где вы, Алекс, возглавите все вооруженные силы революции. Так что, – англичанин ободряюще похлопал по плечу Игнатьева, – слава русского Наполеона ждет вас…
– Наполеон разве был социалистом? – удивленно вскинул брови поручик.
– Для нас достаточно, что он не был роялистом, – хохотнул Джеймс.
– И у Наполеона были не очень хорошие отношения с Британией.
– Ну вы же умный человек и не будете стремиться стать губернатором острова Святой Елены, – уже другим, жестким тоном продолжил Макдональд.
– И все равно я хотел бы прояснить два неясных для меня вопроса, – поручик выпрямился в кресле и посмотрел в глаза англичанина, – для чего вам так нужно, чтобы император оказался недееспособным?
– Во-первых, это даст возможность дезавуировать некоторые его… э-э-э… спорные решения и договоры, – осторожно начал Джеймс, – во-вторых, это даст возможность арестовать авуары царской семьи в наших банках для последующего возврата революционному народу…
«То есть джентльменов интересует банальное присвоение чужих денег, отмена запрета на вывоз капитала из России и разрыв ее соглашений с Германией», – подумал про себя Игнатьев.
– А в-третьих, – продолжал Макдональд, – недееспособность царя при отсутствии наследника и остальной семьи, скомпрометированной антигосударственным заговором, предоставляет весьма интересные варианты престолонаследия… естественно, в том случае, если русский народ решит сохранить в каком-то виде монархию…
– Джеймс, вы меня удивляете, – поручик изобразил на лице крайнее изумление. – Никак не ожидал услышать от вас что-либо подобное. Я думал, вы – прожженный республиканец. И что? У мировой социал-демократии есть претендент на русский престол?
– Нет, граф! – Макдональд выглядел смущенным и растерянным, как человек, сболтнувший лишнего и сейчас лихорадочно ищущий способ выкрутиться из создавшегося положения. – Конечно же, у меня нет в рукаве никакого революционного царя… все в руках российского народа… Но мы должны считаться с патернализмом населения и предполагаем, что оно захочет оставить один из главных атрибутов империи…
– И на этот случай вам есть кого предложить или хотя бы информация о том, кто может быть следующим монархом? – продолжал давить Игнатьев.
Макдональд растерянно замолчал.
– Ну, хорошо, – вздохнул поручик, – оставим пока династические вопросы в покое, вернемся к операции. Меня больше всего смущает следующее: мы с вами знакомы без году неделю, организацию, которую я представляю, вы не знаете вообще… И вы так свободно в беседе со мной рассуждаете о судьбах империй, рассказываете о плане восстания и даже предлагаете мне одно из ключевых мест в будущем правительстве. Я могу сделать следующие выводы, Джеймс: первый вариант – у вас все настолько пошло не по плану и настолько горит, что вы хватаетесь за любую соломинку в моем лице. Второй вариант – у вас имеется стройный и продуманный план, где меня и нашу организацию вы пытаетесь использовать втемную. Заметьте, третий вариант, что все происходящее – провокация, я даже не рассматриваю.
Следующую минуту в клубной гостиной тишину нарушало только потрескивание дров в камине.
– Все-таки Бисмарк был великим политиком, – выдавил наконец из себя англичанин, – нынешний кайзер – просто болван, что отказался от его услуг. Я лично только теперь понял смысл его фразы: «С русскими стоит или играть честно, или не играть вообще…» Вы сто раз правы, Алекс. У нас действительно пожар… Британия как государство заинтересовано в разрушении любых русско-германских отношений, вплоть до участия в заговорах и мятежах на Континенте. Но правда и то, что социалистическое движение пытается использовать империалистические противоречия для изменения социального строя где только возможно. Сегодня революционная ситуация сложилась в России, поэтому на нее и было обращено наибольшее внимание. Последние недели оказались крайне неудачными – в Петербурге в ходе бунта уничтожена местная боевая организация эсеров, вскрыта сеть тайных агентов Форин Офис… Мы оказались слепыми и безрукими, поэтому ваше появление – это соломинка…
– Мы – это кто? – уточнил Игнатьев. – Лейбористы, которых вы представляете, или правительство Британии?
– Скажем так, – каждое слово давалось Макдональду с трудом, – мы – это лейбористы, достигшие некоторого консенсуса с отдельными членами кабинета…
– Могу ли я узнать, кто конкретно поддерживает вас, а значит, и революцию в России?
– Всему свое время, граф. Сейчас я не имею права сообщить вам более того, что уже сказал. Могу только подтвердить еще одну вашу догадку: в России у нас действительно имеются свои люди разной степени посвященности и преданности, но план государственного переворота разработали не мы и не они, а третье лицо, не входящее ни в одну известную нам партию или ложу. Информация о наличии в России законных престолонаследников, не относящихся к правящей династии, исходит именно из этого источника. Нам здесь, в Британии, собственно, все равно, кто и на каком основании будет следующим правителем России, лишь бы он не покушался на наши привилегии и зоны жизненных интересов, поэтому мы и не проявляли какого-либо усердия в установлении личности нашего добровольного помощника…
«На содержание которого к тому же не надо тратить деньги», – отметил про себя Игнатьев.
– Столь глубокая законспирированность этого партнера создает определенные трудности. Именно поэтому, Алекс, если кто и пытается использовать вас втемную, то это он, а мы с вами – в одной лодке.
– Хорошо, – недоверчиво покачал головой поручик, – но как вы себе представляете мое оперативное взаимодействие с этой «железной маской»?
– Мы – никак. Мы можем только передать ваше согласие на сотрудничество, создать условия для связи вас напрямую и молиться, чтобы ваше взаимодействие привело к устраивающему нас всех результату.
– Договорились! – подумав, кивнул Алексей. – Я немедленно отпишу своим друзьям в Петербург, а вы, Джеймс, наладьте связь со всеми заинтересованными лицами и позаботьтесь об эффективной координации всей этой разношерстной революционной публики.
Лондонский телеграф часом позже принял сообщение от поручика-кавалергарда графа Алексея Игнатьева своему отцу:
«Дорогой папа! Как писал Гончаров, “Лондон – поучительный и занимательный город, повторю я, но занимательный только утром. Вечером он для иностранца – тюрьма, особенно в такой сезон, когда нет спектаклей и других публичных увеселений, то есть осенью и зимой”. Сегодня любовался на потрясающий Красный Закат и думаю, что это будет моим основным развлечением в ближайшее время…»
Кронштадт. Морское собрание
– Красивый закат, Сергей Юльевич, не находите? Кроваво-багряный цвет революции, – император пробарабанил по стеклу ритм вальса и бросил ироничный взгляд на Витте, больше напоминавшего восковую скульптуру, чем живого человека. – Кстати, а это правда, что на одном званом ужине вы настойчиво утверждали, что играют Шопена, хотя это был Шуберт? Да ладно, не трудитесь, право! Это неважно. Итак, мы остановились на моих феноменальных способностях и вашей потрясающей карьере, сильно зависящей от массы мелочей, складывающихся настолько удачно, что перестаешь верить в случайность. По поводу возможности угадывать содержание писем, лежащих у вас в кармане. Вот вы в мое отсутствие развлекались тем, что писали или рисовали что-то сидя за столом – я вижу клочки бумаг в урне. Что мне требуется, чтобы выяснить, что было написано? Собирать обрывки и склеивать их? Нет! Достаточно поднять сукно, которым покрыт стол, и открепить бумажную подкладку с обратной стороны, покрытую великолепным изобретением Пелегрино Турри, – во время монолога император перевернул матерчатую крышку, ловко снял булавки и продемонстрировал министру спрятанную там копировальную бумагу. – Точно таким же сукном покрыт стол в вашем министерском кабинете и дома, а горничные, наводя порядок, аккуратно меняют подкладку, отправляя использованный лист в лейб-жандармерию. Как видите, все просто, никакой мистики. Теперь ваша очередь! Кто сделал так, что император Александр Третий посреди ночи вышел на перрон именно в тот момент, когда вы вели задушевную беседу с министром двора? Не отвечайте, просто кивните, если я угадаю. Это был Сольский? Нет? Тогда Мещерский?.. Так я и думал. Князь Мещерский – это и есть та первая «случайность»… Теперь бы выяснить, кто был автором второй, приведшей к крушению императорского поезда в Борках. Владимир Петрович для этого дела не годился – не профессионал… Кто же мог устроить аварию так, чтобы она выглядела, как несчастный случай? Давайте я опять буду угадывать, а вы – кивать… Хотя кандидатура всего одна – князь Хилков, самый опытный железнодорожник в вашем окружении, сделавший после 1888 года стремительную государственную карьеру. Не так ли? Стесняюсь спросить, а кто из них носит импозантный псевдоним Фальк? Не знаете? Жаль…
Император замолчал, любуясь багровым диском, уходящим за горизонт. Первым не выдержал Витте.
– Меня повесят? – тихо, но вполне отчетливо произнес он, глядя в спину монарха.
– А вас это пугает? – пожал плечами император. – Зная вашу авантюристическую натуру, не думаю, что вы исключали такой вариант завершения карьеры, и предполагаю – готовились к нему… Наверняка даже газетные заголовки себе представляли: «Министр-революционер, не побоявшийся кинуть вызов системе, казнен сегодня по приказу тирана…» Только вот знайте, Сергей Юльевич, такого удовольствия я вам не доставлю – мучеником в историю государства Российского вы не войдете.
– Что со мной будет?
– Для всех – вы заболеете, – лицо императора в багряном отблеске выглядело инфернально, – а вот как будет протекать ваша болезнь, зависит только от вас. Если мы договоримся о сотрудничестве – это будет вполне комфортное существование, с возможностью работы, отдыха, прогулок, встреч с родственниками и друзьями, хотя под постоянным надзором и пребыванием в тщательно охраняемом заведении. А если нет – болезнь резко обострится, и окружающие увидят вас в неприглядном виде – полностью потерявшим человеческий облик, не узнающим окружающих. Так бывает с теми, кто перегорел на работе…
– У меня есть время подумать?
Император молча покачал головой.
– Сергей Юльевич, ну зачем эта драматургия? Заканчивайте капризничать – начинайте работать. Обещаю, ваши дети будут гордиться вами.
– И что мы будем делать?
– То, что вы умеете лучше всего, – строить! Только теперь проектировщиком буду я. Первое, что вы сделаете, – напишете записки вашим помощникам Кутлеру и Малешевскому[31] с приглашением прибыть на совещание немедленно и прямо сюда. Тема – продолжение денежной реформы империи. Потом вы очень подробно и скрупулезно письменно вспомните все коррупционные дела, связанные с Блиохом, Губониным, Кокоревым, Поляковым. Меня интересуют также братья Скальковские, Рафаловичи, Ротштейны[32]. Каждого из них мы пригласим, с каждым побеседуем и, надеюсь, заинтересуем в сотрудничестве… Как видите, Сергей Юльевич, я имею некоторые сведения о вашей работе и деятельности вышеупомянутых господ, поэтому прошу вас – не берите на душу грех лжесвидетельства, не усугубляйте свою участь… Тем более что все беседы и встречи с этими выдающимися финансовыми деятелями – это только присказка. Сказка нас ждет впереди, а вот с каким она будет концом – зависит только от вас.
«Великий Восток»
Заседания масонских лож с использованием масок были первыми встречами официальных лиц «без галстуков». Присутствующие прекрасно понимали, кто конкретно скрывается под личинами Атума, Нептис или Осириса, но охотно шли на эти карнавальные ухищрения, позволяющие высказывать суждения, никогда бы не прозвучавшие при соблюдении официального протокола.
– Братья, – взял слово Атум, бог-демиург в древнеегипетской мифологии, он же – сущность бога солнца Ра. – Начало двадцатого столетия настолько ускорило происходящие события, что складывается впечатление, будто мы за один месяц проживаем целый год!