Гулко заухал филин, вдали раздался мужской голос, и Дара замерла, напрягая слух, обождала некоторое время. Ничто больше не потревожило тишину. Наконец, Дара продолжила копать.
Когда мешок заполнился наполовину, она решила, что этого должно было хватить. Дара протёрла клинок снегом и вытерла досуха платком, подняла мешок и долго ещё стояла, не чувствуя затёкших ног. Но не это удерживало её на месте.
Дару пробирал то озноб, то жар. Ноги подкашивались. Как справиться с задачей Мораны? Дорога от кладбища до Рыбацких ворот была длинной, стража в Совине вела дозор и днём и ночью, а после Долгой ночи к ним присоединились Охотники. Только последний безумец решился бы на то, что собиралась сделать Дара.
Но сколько ещё костров загорится по решению их жестокого суда? Сколько людей погибнет только потому, что в жилах их текла другая кровь? И что будет, когда исполнится воля Мораны?
Быть может, Дара рыла могилу самой себе? Быть может, Охотники никогда не узнали бы, что она ведьма? Она пришла в город без чар, чтобы скрыться от духов Нави и старых богов. Неужели она теперь желала впустить их в Совин?
А может, её враги столкнутся друг с другом? Пусть они захлебнутся кровью, пусть утонут в собственной ненависти и забудут о Даре. Она останется в стороне и будет наблюдать, как дети Хозяина леса гибнут от мечей Охотников и как лойтурцев разрывают на части лесавки и упыри.
Кто бы ни одержал победу, вначале полегло бы немало с обеих сторон, а Даре это было только на руку.
Над её головой хрипло запел ворон. Дара от испуга чуть не кинулась прочь, но вовремя узнала Здиславу.
Дара сжала мешок под мышкой, бросила на оборотня короткий взгляд и направилась прочь с кладбища. Одной рукой она принялась снова плести заклятие, второй – посыпать кладбищенскую землю на дорогу.
Совин спал глубоко, тревожно. Город взирал тёмными зеницами окон на звёздную ночь, город посылал своих стражей на улицы, город ныл заунывную колыбельную песню, когда ветер проносился по переулкам. Скрипели вывески и ставни, хрипели зло и голодно дворовые псы, и редкие огни вспыхивали то тут, то там, дрожа на морозе, борясь с темнотой и неизбежно потухая.
Мороз крепчал.
С каждым шагом Дары, с каждой горстью земли зима подбиралась всё ближе к городу, она карабкалась на крепостные стены, заглядывала с жадным предвкушением внутрь и выжидала, выжидала.
Дара чувствовала на себе взгляд тьмы, ощущала морозное дыхание совсем рядом и торопилась вперёд. Страх подгонял её, страх заставлял действовать быстро и точно. Пальцы двигались уверенно. Раз за разом, стежок за стежком.
На Мёртвой улице ей повстречались четверо стражников, и каждый раз сердце ухало в пятки, когда они скользили по девушке взглядом. Все четверо успевали заметить Дару, но тут же поддавались силе заклятия, моргали рассеянно и брели дальше. Ночь сгустила чёрные краски, и никто не заметил на белом снегу тёмный след от земли.
Ворон перелетал с крыши на крышу, следил, как выполняли приказ госпожи. Каждый раз, когда до ушей Дары доносился шелест крыльев, она чувствовала, как злость вскипала в душе. Отчего Здислава не исполнила приказ Мораны сама? Почему Чернава не сделала этого? Она была бы жива, если бы сделала всё за Дару. Она была бы жива.
Дара прошла Мёртвую улицу, ступила на улицу Колокольного звона. Там храмов было больше, чем во всём остальном Совине. Они стояли почти на каждом шагу, и во время рассветной и закатной службы по всей улице разносилось многоголосье колоколов.
Наконец, Дара ступила на улицу Подмастерьев, прошла её насквозь. До Рыбацких ворот оставалось шагов двести, когда пальцы Дары снова стали заплетаться. Плетение заклятия рушилось. Расплетался стежок за стежком. Если кто-то заметит её, то всё будет зря. Но Дара почти желала этого. Она почти хотела быть пойманной, ведь если она завершит обряд, если дойдёт до самых ворот, то должна будет исполнить последнее условие.
Последнее условие. Она делала это прежде. Дважды. Однажды случайно, во второй раз намеренно и решительно, без сожаления и жалости. Так отчего пальцы её вспотели? Отчего щёки горели, несмотря на лютый мороз? В темноте мимо прошёл какой-то забулдыга, он едва передвигал ногами. Дара посторонилась его, сердце сжалось от страха быть замеченной, и одновременно липкие гадкие мысли прокрались под кожу: этот пьянчуга был лёгкой добычей. Он не смог бы сопротивляться. Он не смог бы убежать. Всё случилось бы так быстро. Только подкрасться, взмахнуть ножом, нанести точный удар!
Нет.
Дара должна была идти дальше.
Они разминулись. Пьяница побрёл дальше на нетвёрдых ногах, не подозревая, что повстречался со смертью. Дара замедлила шаг, колени подгибались, мешок с землёй почти опустел, а между тем казался тяжелее пуда муки. Дара повернула за угол и увидела городские ворота. Там горел свет. На дозоре должны были стоять стражники. Девушка замерла на месте, не решаясь идти дальше.
Она сошла с пути и нырнула в переулок между домами, в темноте слепо начертила на снегу знакомый знак, что походил на последнюю букву азбуки. Дара выпрямилась, шагнула назад, вглядываясь в черноту и не понимая, сработало ли колдовство, когда, словно упырь из гроба, из снега вырвалась Тень и метнулась к Даре. Она чуть не закричала, закрыла себе рот руками.
Девушка перед ней походила на Дару, как две капли воды. Заклятие леса снова не подвело. Близнец, сотканный из снега, не задержался ни на мгновение. Он знал, в чём его предназначение, и послушно вышел на дорогу, направился к воротам. Дара осторожно выглянула, наблюдая, как в стражников полетели снежки, как мужчины сердито велели её Тени прекратить, а когда она ослушалась, один из стражников кинулся за Тенью, а второй остался на посту.
Сверху захрипел Ворон. Дара вскинула голову и зашипела, надеясь, что Здислава её услышит:
– Отвлеки его, чтобы я могла закончить.
Оборотень сидела неподвижно и смотрела в сторону ворот.
– Здислава! – чуть громче позвала Дара. – Карга ты старая, отвлеки стражника, или я брошу этот мешок прямо тут и уйду.
Клюв птицы дрогнул, наклонился. Здислава долго смотрела на Дару, не двигалась, только ветер чуть шевелил её чёрные перья. Наконец, Ворон оторвался от крыши и полетел к воротам.
Ворон сделал круг, и Дара почти потеряла его из виду, как вдруг чёрная точка стрелой ринулась вниз. Раздался крик, Дара спряталась за углом дома, не смея выглянуть наружу и вздрагивая от каждого звука.
Гортанный вороний крик донёсся от ворот. Здислава ждала.
Дара прижалась спиной к стене. Мешок выпал из рук. Ноги заплетались, точно она была пьяна.
Снова хриплый голос Ворона. Нужно было идти. Нужно было идти. Ей уже приходилось это делать. Она уже убивала не раз. Теперь будет легче, не так ли?
Она старалась не задумываться о своих действиях: схватила из мешка горсть земли и торопливо пошла к воротам. Больше она не плела заклятие. У ворот горел огонь, он освещал небольшое пространство вокруг, но даже во мраке Дара разглядела исполосованное когтями лицо стражника. Мужчина лежал на земле без движения, вокруг всё было залито кровью. Ворон выклевал ему глаза. Дара отвернулась, зажала рот рукой. К горлу подступил ком.
Ладонь разжалась, на снег просыпалась последняя горсть земли.
Осталось только одно.
Дара оглянулась через плечо. Ворон сидел возле неподвижного стражника, выжидал.
– Готово.
Здислава ткнула клювом неподвижного мужчину.
«Вот она, жертва. Ничего тебе не нужно делать, только закончить начатое», – будто говорил ворон.
– Сделай это сама.
– Нет!
Дара вздрогнула. Голос Ворона прозвучал странно, жутко. Человеческий язык в птичьем клюве искажался, становился потусторонним, дребезжащим.
– Ты сама.
Всё, что Дара сделала, могло оказаться напрасным, отступи она теперь. Никто не отомстит за Чернаву, как и за саму Дару, если завтра Охотники обвинят её в колдовстве. Всё будет напрасно. Весь путь, проделанный от мельницы у Великого леса до Совина, будет напрасным. Все смерти будут напрасными потому, что Дара пожалела незнакомого стражника. Если бы их поменяли местами, если бы это Дара лежала на земле без чувств, а стражник решал её судьбу, он без сожаления зарезал бы ведьму.
Тьма в крови загустела, комом встала в горле.
Почему Дара? Почему именно она?! Почему Чернава не сделала этого сама? Она бы не колебалась. Она бы убила решительно, без сожаления.
«Потому же, почему леший не нашёл себе другой лесной ведьмы, кроме меня».
Людям важно, какой мастер выполнит работу, так и для богов имеет значение, какой чародей принесёт жертву. Дара родилась лесной ведьмой и поклялась служить Моране-смерти. В её крови золото шипело, пожираемое чернотой. Возможно, никто другой и не мог выполнить обряд.
С самого начала Дара знала, к чему приведёт её путь от кладбищенских ворот, знала, что случится в конце.
Она уже делала это. Не раз.
Но Дарину воспитал не воевода и не воин, она была всего лишь дочкой мельника, и растили её с любовью к родной земле и честной работе, так как вышло, что она превратилась в убийцу? На ней лежал грех за смерть Добравы, она расправилась безжалостно с Охотниками в Гняздеце. Но это было иначе. В пылу битвы или по жестокой случайности, но не с холодным, бессердечным расчётом.
Девушка опустилась на колени рядом со стражником. Он истекал кровью, но ещё дышал. Быть может, оставь Дара его теперь, уйди прочь, он бы выжил.
И всё было бы напрасно.
Зажмурив глаза, она прижала скренорский нож к шее мужчины. Рука дрожала. Ворон закричал нетерпеливо.
Зачем Дара вдруг распахнула глаза?
Остриё клинка скользнуло легко, вошло глубоко, точно в масло. Пятно крови разрасталось на снегу. Дара не смогла оторвать глаз от ровных краёв раны. Так легко. Она убила так легко.
Голова вдруг закружилась. Дара упала рядом со стражником, глаза её заволокло дымкой, тело забило мелкой дрожью. Это было… прекрасно. Прекрасно. Она задыхалась от наслаждения, сжимая пальцами подол. Прекрасно.
И жарко там, внизу, между ног. Даже лучше, чем с Милошем, лучше, чем золотой огонь в крови. Лучше всего на свете.
Так же беспредельно счастливо выглядела Чернава, когда забрала жизнь Охотника. Дара не могла знать этого наверняка, но с удивительной ясностью осознала: она попробовала на вкус чужую смерть. Тьма в крови отозвалась, потянулась к ней. Смерть оказалась почти такой же вкусной, как жизнь. Холод Мораны был почти такой же сладкий, как золото в лесном озере.
Но восторг проходил стремительно, а во рту оставался вкус пепла. Он отдавал горечью, и гнилью, и одиночеством, и серой холодной хмарью. Так ощущалась смерть. Короткий миг наслаждения сменился ознобом и болью. И Дара поняла, что только новая смерть сможет оборвать это чувство. Только новая смерть поможет чувствовать себя живой.
Земля под ногами заворочалась, заворчала. Дара очнулась, огляделась затуманенным взором и тут же вскочила на ноги, отбежала в сторону. У ворот на мостовой испарялся снег, обращаясь в пар.
– Что случилось?
Ворон взлетел с торжествующим криком, сделал круг над воротами и растворился в тёмном небе.
Кровь стекала на оголившиеся из-под снега камни. От самых ворот вглубь города пролегла проталина. Под ногами захлюпала вода. Нечто проникло в город через ворота. Нечто, чего даже лесная ведьма не могла увидеть.
Справа сверкнуло золото. Сквозь закрытые ворота прошла тень с горящими глазами, оглянулась в недоверии. Она ждала, она и ещё сотни духов ждали, когда город отопрут для них. И больше ничто не могло их остановить.
Духи Нави вернулись в Совин.
Изгнанные, гонимые, мстительные, они проникали в город один за другим. Бесплотные тени проходили прямо сквозь стены, другие пробирались через щели, карабкались по стене. Они возвращались в город без чар.
– Лесная ведьма, – прошипел один из них и слегка поклонился в знак приветствия.
Дара кивнула в ответ, не смея оскорбить духа Нави.
Их становилось всё больше. Один, другой, третий. Десятки и десятки – у ворот и на стенах, в небе и на земле. К утру они разбредутся по всей столице.
Дара попятилась прочь от ворот. Ноги быстро промокли. Что-то заставляло снег таять. Что-то горело под землёй. Что?
Тени побрели к домам. Дара развернулась и побежала, побежала так быстро, как только могла, словно надеялась убежать от мёртвого стражника, от жара и от духов. Час мести пришёл. Час мести и час смерти. И это Дара провела их в Совин.
Многие духи уходили в спячку зимой, в город явились только те, кто не боялся холода и льда. Но кого-то Вороны разбудили и призвали в столицу. Того, кто был соткан из пламени и жара, того, кто скрывался под землёй. В подземелья Совина проник жыж.
И Дара знала наверняка: огненный дух был зол, что его разбудили раньше времени. Но защита города спала. Ничто не могло остановить ни духов, ни чары, ни проклятия.
И голос того, кто не мог добраться до Дары долгое время, того, кто не был способен преодолеть крепостную стену Совина, шепнул Даре в спину:
Когда мешок заполнился наполовину, она решила, что этого должно было хватить. Дара протёрла клинок снегом и вытерла досуха платком, подняла мешок и долго ещё стояла, не чувствуя затёкших ног. Но не это удерживало её на месте.
Дару пробирал то озноб, то жар. Ноги подкашивались. Как справиться с задачей Мораны? Дорога от кладбища до Рыбацких ворот была длинной, стража в Совине вела дозор и днём и ночью, а после Долгой ночи к ним присоединились Охотники. Только последний безумец решился бы на то, что собиралась сделать Дара.
Но сколько ещё костров загорится по решению их жестокого суда? Сколько людей погибнет только потому, что в жилах их текла другая кровь? И что будет, когда исполнится воля Мораны?
Быть может, Дара рыла могилу самой себе? Быть может, Охотники никогда не узнали бы, что она ведьма? Она пришла в город без чар, чтобы скрыться от духов Нави и старых богов. Неужели она теперь желала впустить их в Совин?
А может, её враги столкнутся друг с другом? Пусть они захлебнутся кровью, пусть утонут в собственной ненависти и забудут о Даре. Она останется в стороне и будет наблюдать, как дети Хозяина леса гибнут от мечей Охотников и как лойтурцев разрывают на части лесавки и упыри.
Кто бы ни одержал победу, вначале полегло бы немало с обеих сторон, а Даре это было только на руку.
Над её головой хрипло запел ворон. Дара от испуга чуть не кинулась прочь, но вовремя узнала Здиславу.
Дара сжала мешок под мышкой, бросила на оборотня короткий взгляд и направилась прочь с кладбища. Одной рукой она принялась снова плести заклятие, второй – посыпать кладбищенскую землю на дорогу.
Совин спал глубоко, тревожно. Город взирал тёмными зеницами окон на звёздную ночь, город посылал своих стражей на улицы, город ныл заунывную колыбельную песню, когда ветер проносился по переулкам. Скрипели вывески и ставни, хрипели зло и голодно дворовые псы, и редкие огни вспыхивали то тут, то там, дрожа на морозе, борясь с темнотой и неизбежно потухая.
Мороз крепчал.
С каждым шагом Дары, с каждой горстью земли зима подбиралась всё ближе к городу, она карабкалась на крепостные стены, заглядывала с жадным предвкушением внутрь и выжидала, выжидала.
Дара чувствовала на себе взгляд тьмы, ощущала морозное дыхание совсем рядом и торопилась вперёд. Страх подгонял её, страх заставлял действовать быстро и точно. Пальцы двигались уверенно. Раз за разом, стежок за стежком.
На Мёртвой улице ей повстречались четверо стражников, и каждый раз сердце ухало в пятки, когда они скользили по девушке взглядом. Все четверо успевали заметить Дару, но тут же поддавались силе заклятия, моргали рассеянно и брели дальше. Ночь сгустила чёрные краски, и никто не заметил на белом снегу тёмный след от земли.
Ворон перелетал с крыши на крышу, следил, как выполняли приказ госпожи. Каждый раз, когда до ушей Дары доносился шелест крыльев, она чувствовала, как злость вскипала в душе. Отчего Здислава не исполнила приказ Мораны сама? Почему Чернава не сделала этого? Она была бы жива, если бы сделала всё за Дару. Она была бы жива.
Дара прошла Мёртвую улицу, ступила на улицу Колокольного звона. Там храмов было больше, чем во всём остальном Совине. Они стояли почти на каждом шагу, и во время рассветной и закатной службы по всей улице разносилось многоголосье колоколов.
Наконец, Дара ступила на улицу Подмастерьев, прошла её насквозь. До Рыбацких ворот оставалось шагов двести, когда пальцы Дары снова стали заплетаться. Плетение заклятия рушилось. Расплетался стежок за стежком. Если кто-то заметит её, то всё будет зря. Но Дара почти желала этого. Она почти хотела быть пойманной, ведь если она завершит обряд, если дойдёт до самых ворот, то должна будет исполнить последнее условие.
Последнее условие. Она делала это прежде. Дважды. Однажды случайно, во второй раз намеренно и решительно, без сожаления и жалости. Так отчего пальцы её вспотели? Отчего щёки горели, несмотря на лютый мороз? В темноте мимо прошёл какой-то забулдыга, он едва передвигал ногами. Дара посторонилась его, сердце сжалось от страха быть замеченной, и одновременно липкие гадкие мысли прокрались под кожу: этот пьянчуга был лёгкой добычей. Он не смог бы сопротивляться. Он не смог бы убежать. Всё случилось бы так быстро. Только подкрасться, взмахнуть ножом, нанести точный удар!
Нет.
Дара должна была идти дальше.
Они разминулись. Пьяница побрёл дальше на нетвёрдых ногах, не подозревая, что повстречался со смертью. Дара замедлила шаг, колени подгибались, мешок с землёй почти опустел, а между тем казался тяжелее пуда муки. Дара повернула за угол и увидела городские ворота. Там горел свет. На дозоре должны были стоять стражники. Девушка замерла на месте, не решаясь идти дальше.
Она сошла с пути и нырнула в переулок между домами, в темноте слепо начертила на снегу знакомый знак, что походил на последнюю букву азбуки. Дара выпрямилась, шагнула назад, вглядываясь в черноту и не понимая, сработало ли колдовство, когда, словно упырь из гроба, из снега вырвалась Тень и метнулась к Даре. Она чуть не закричала, закрыла себе рот руками.
Девушка перед ней походила на Дару, как две капли воды. Заклятие леса снова не подвело. Близнец, сотканный из снега, не задержался ни на мгновение. Он знал, в чём его предназначение, и послушно вышел на дорогу, направился к воротам. Дара осторожно выглянула, наблюдая, как в стражников полетели снежки, как мужчины сердито велели её Тени прекратить, а когда она ослушалась, один из стражников кинулся за Тенью, а второй остался на посту.
Сверху захрипел Ворон. Дара вскинула голову и зашипела, надеясь, что Здислава её услышит:
– Отвлеки его, чтобы я могла закончить.
Оборотень сидела неподвижно и смотрела в сторону ворот.
– Здислава! – чуть громче позвала Дара. – Карга ты старая, отвлеки стражника, или я брошу этот мешок прямо тут и уйду.
Клюв птицы дрогнул, наклонился. Здислава долго смотрела на Дару, не двигалась, только ветер чуть шевелил её чёрные перья. Наконец, Ворон оторвался от крыши и полетел к воротам.
Ворон сделал круг, и Дара почти потеряла его из виду, как вдруг чёрная точка стрелой ринулась вниз. Раздался крик, Дара спряталась за углом дома, не смея выглянуть наружу и вздрагивая от каждого звука.
Гортанный вороний крик донёсся от ворот. Здислава ждала.
Дара прижалась спиной к стене. Мешок выпал из рук. Ноги заплетались, точно она была пьяна.
Снова хриплый голос Ворона. Нужно было идти. Нужно было идти. Ей уже приходилось это делать. Она уже убивала не раз. Теперь будет легче, не так ли?
Она старалась не задумываться о своих действиях: схватила из мешка горсть земли и торопливо пошла к воротам. Больше она не плела заклятие. У ворот горел огонь, он освещал небольшое пространство вокруг, но даже во мраке Дара разглядела исполосованное когтями лицо стражника. Мужчина лежал на земле без движения, вокруг всё было залито кровью. Ворон выклевал ему глаза. Дара отвернулась, зажала рот рукой. К горлу подступил ком.
Ладонь разжалась, на снег просыпалась последняя горсть земли.
Осталось только одно.
Дара оглянулась через плечо. Ворон сидел возле неподвижного стражника, выжидал.
– Готово.
Здислава ткнула клювом неподвижного мужчину.
«Вот она, жертва. Ничего тебе не нужно делать, только закончить начатое», – будто говорил ворон.
– Сделай это сама.
– Нет!
Дара вздрогнула. Голос Ворона прозвучал странно, жутко. Человеческий язык в птичьем клюве искажался, становился потусторонним, дребезжащим.
– Ты сама.
Всё, что Дара сделала, могло оказаться напрасным, отступи она теперь. Никто не отомстит за Чернаву, как и за саму Дару, если завтра Охотники обвинят её в колдовстве. Всё будет напрасно. Весь путь, проделанный от мельницы у Великого леса до Совина, будет напрасным. Все смерти будут напрасными потому, что Дара пожалела незнакомого стражника. Если бы их поменяли местами, если бы это Дара лежала на земле без чувств, а стражник решал её судьбу, он без сожаления зарезал бы ведьму.
Тьма в крови загустела, комом встала в горле.
Почему Дара? Почему именно она?! Почему Чернава не сделала этого сама? Она бы не колебалась. Она бы убила решительно, без сожаления.
«Потому же, почему леший не нашёл себе другой лесной ведьмы, кроме меня».
Людям важно, какой мастер выполнит работу, так и для богов имеет значение, какой чародей принесёт жертву. Дара родилась лесной ведьмой и поклялась служить Моране-смерти. В её крови золото шипело, пожираемое чернотой. Возможно, никто другой и не мог выполнить обряд.
С самого начала Дара знала, к чему приведёт её путь от кладбищенских ворот, знала, что случится в конце.
Она уже делала это. Не раз.
Но Дарину воспитал не воевода и не воин, она была всего лишь дочкой мельника, и растили её с любовью к родной земле и честной работе, так как вышло, что она превратилась в убийцу? На ней лежал грех за смерть Добравы, она расправилась безжалостно с Охотниками в Гняздеце. Но это было иначе. В пылу битвы или по жестокой случайности, но не с холодным, бессердечным расчётом.
Девушка опустилась на колени рядом со стражником. Он истекал кровью, но ещё дышал. Быть может, оставь Дара его теперь, уйди прочь, он бы выжил.
И всё было бы напрасно.
Зажмурив глаза, она прижала скренорский нож к шее мужчины. Рука дрожала. Ворон закричал нетерпеливо.
Зачем Дара вдруг распахнула глаза?
Остриё клинка скользнуло легко, вошло глубоко, точно в масло. Пятно крови разрасталось на снегу. Дара не смогла оторвать глаз от ровных краёв раны. Так легко. Она убила так легко.
Голова вдруг закружилась. Дара упала рядом со стражником, глаза её заволокло дымкой, тело забило мелкой дрожью. Это было… прекрасно. Прекрасно. Она задыхалась от наслаждения, сжимая пальцами подол. Прекрасно.
И жарко там, внизу, между ног. Даже лучше, чем с Милошем, лучше, чем золотой огонь в крови. Лучше всего на свете.
Так же беспредельно счастливо выглядела Чернава, когда забрала жизнь Охотника. Дара не могла знать этого наверняка, но с удивительной ясностью осознала: она попробовала на вкус чужую смерть. Тьма в крови отозвалась, потянулась к ней. Смерть оказалась почти такой же вкусной, как жизнь. Холод Мораны был почти такой же сладкий, как золото в лесном озере.
Но восторг проходил стремительно, а во рту оставался вкус пепла. Он отдавал горечью, и гнилью, и одиночеством, и серой холодной хмарью. Так ощущалась смерть. Короткий миг наслаждения сменился ознобом и болью. И Дара поняла, что только новая смерть сможет оборвать это чувство. Только новая смерть поможет чувствовать себя живой.
Земля под ногами заворочалась, заворчала. Дара очнулась, огляделась затуманенным взором и тут же вскочила на ноги, отбежала в сторону. У ворот на мостовой испарялся снег, обращаясь в пар.
– Что случилось?
Ворон взлетел с торжествующим криком, сделал круг над воротами и растворился в тёмном небе.
Кровь стекала на оголившиеся из-под снега камни. От самых ворот вглубь города пролегла проталина. Под ногами захлюпала вода. Нечто проникло в город через ворота. Нечто, чего даже лесная ведьма не могла увидеть.
Справа сверкнуло золото. Сквозь закрытые ворота прошла тень с горящими глазами, оглянулась в недоверии. Она ждала, она и ещё сотни духов ждали, когда город отопрут для них. И больше ничто не могло их остановить.
Духи Нави вернулись в Совин.
Изгнанные, гонимые, мстительные, они проникали в город один за другим. Бесплотные тени проходили прямо сквозь стены, другие пробирались через щели, карабкались по стене. Они возвращались в город без чар.
– Лесная ведьма, – прошипел один из них и слегка поклонился в знак приветствия.
Дара кивнула в ответ, не смея оскорбить духа Нави.
Их становилось всё больше. Один, другой, третий. Десятки и десятки – у ворот и на стенах, в небе и на земле. К утру они разбредутся по всей столице.
Дара попятилась прочь от ворот. Ноги быстро промокли. Что-то заставляло снег таять. Что-то горело под землёй. Что?
Тени побрели к домам. Дара развернулась и побежала, побежала так быстро, как только могла, словно надеялась убежать от мёртвого стражника, от жара и от духов. Час мести пришёл. Час мести и час смерти. И это Дара провела их в Совин.
Многие духи уходили в спячку зимой, в город явились только те, кто не боялся холода и льда. Но кого-то Вороны разбудили и призвали в столицу. Того, кто был соткан из пламени и жара, того, кто скрывался под землёй. В подземелья Совина проник жыж.
И Дара знала наверняка: огненный дух был зол, что его разбудили раньше времени. Но защита города спала. Ничто не могло остановить ни духов, ни чары, ни проклятия.
И голос того, кто не мог добраться до Дары долгое время, того, кто не был способен преодолеть крепостную стену Совина, шепнул Даре в спину: