Войтов забежал в кабинет и сказал только: «Ванзаров».

Настроение шефа показалось странным. Эраст Сергеевич не прикоснулся к поданным бумагам, бродил по кабинету и будто испытывал физические муки, то и дело дергая галстук и манжеты. Директор пребывал в крайней степени раздражения, если не сказать расстройства. Причины Войтову были неясны, а потому вызывали интерес. Зволянский махнул рукой, что означало «проси!», и заставил себя сесть за стол.

Ванзаров вошел и сдержанно поклонился. Ему указали на стул, который был приставлен к резному краю стола. Чиновник сыска сел и молча уставился на директора, будто желал только усложнить задачу, над решением которой Эраст Сергеевич бился со вчерашнего дня и не был уверен, что нашел нужные слова.

– Докладывайте, – резко бросил он и принялся перекладывать бумаги перед собой.

– Прошу простить, о чем?

И ведь понимает, стервец, что от него требуется. Так ведь нарочно мучает!.. Доводы рассудка Зволянский оставил при себе.

– Доложите об успехах ваших розысков за последние два дня, начиная с утра 27 октября.

– Успехов нет, – ответил Ванзаров, не опустив взгляда.

Эраст Сергеевич ощутил прилив уверенности.

– А что же так? Столько усилий приложили. И в гостинице «Виктория» опрашивали обслугу и портье, и в доме на Гороховой дворника терзали. И в Литовский замок не поленились наведаться. И даже в больницу умалишенных. И никаких результатов? Удивляете, господин Ванзаров, так непохоже на вас…

– В Литовском замке мне отказали в проведении розыска. В больнице ординатор сообщил, что мадам Иртемьева пребывает в каталепсии.

– Надо же! – Зволянский всплеснул руками. – Какой провал! И у кого? У самого бесподобного Родиона Георгиевича Ванзарова… Подумать только…

Ванзаров сидел не шелохнувшись. Даже глазом не моргнув. Зволянский ощутил новый прилив сил. Он встал и строжайшим образом стукнул кулачком по столешнице.

– Отдавая дань вашим талантам, хочу напомнить, что вы – чиновник полиции, – повышая голос, начал Эраст Сергеевич. – То есть обязаны выполнять приказы, а не заниматься самодеятельными розысками. Вам было дано подобное поручение?

– Никак нет.

– Вот именно! Более того, пристав Вильчевский установил, что смерти в гостинице «Виктория» и на Гороховой имеют естественную причину. Почему посмели действовать против фактов?

– Потому что это убийства.

– Выбросить из головы эту глупость! – Зволянский сорвал голос и закашлял. – Это приказ…

Ванзаров встал.

– Слушаюсь.

– Нос не совать ни в Литовский замок, ни в больницу.

– Так точно. Могу идти?

И хоть Ванзаров не был великаном, Зволянскому показалось, что его сейчас схватят, завяжут узлом и выбросят в Фонтанку. Такая сила исходила от внешне сдержанного чиновника сыска.

Эраст Сергеевич нервно замахал рукой, указывая, чтобы Ванзаров сел. Тот подчинился. Зволянский и сам плюхнулся в кресло.

– Запомните: никаких дел не было и нет.

– Так точно.

– Да хватит вам! – обиделся Эраст Сергеевич. – Что вы заладили… Изображаете служаку… Не понимаете, какую кашу заварили?

Ни один волосок усов Ванзарова не дрогнул.

– Прошу простить, никак нет, – ответил он.

– Эх, Родион Георгиевич… Сделали одно доброе, но частное дело, а главное-то упустили!

– Поэтому позволили себе…

– Да не о том речь! – директор выразил искреннее раздражение. – Как могли упустить machina terroris? Как позволили, чтобы аппарат исчез и теперь неизвестно в чьих руках находится? Как с вашим умом совершили такую непростительную оплошность?

Бесполезно напоминать, что ничего подобного от Ванзарова не требовали. Ну, почти не требовали.

– Эраст Сергеевич, позвольте говорить напрямик? – спросил он.

Ему позволили.

– Обязан разъяснить: machina terroris не существует. Это выдумка, а вернее, большая ошибка господина Иртемьева, в которую он верил и поплатился за это. Все прочее – пустые фантазии.

Зволянский удовлетворенно кивнул.


– Фантазии? А как же погибшие, причину смерти которых вам не удалось установить? Как быть с ними?

Ванзаров промолчал.

– Так вот, драгоценный Родион Георгиевич, у нас имеются неопровержимые факты, что machina terroris – не выдумка, а настоящее. Более того, поисками этого аппарата заняты чрезвычайно опасные личности.

– Желаете, чтобы я продолжил розыск? – спросил Ванзаров.

Эраст Сергеевич величественно взмахнул рукой.

– Нет! Уже не желаю! Вы опоздали, Ванзаров! С вашей хваленой логикой и сообразительностью сели в лужу, опростоволосились, дали маху, проворонили, нет, хуже того – вы ошиблись! И теперь на вас несмываемое пятно позора! Был у нас в полиции единственный сыщик, не знавший поражений, да весь вышел. Все, конец. Раз не верите, что аппарат, который может натворить неисчислимые бедствия, существует, то и спросу с вас нет. Возвращайтесь в сыск, занимайтесь кражами в бакалейных лавках. Там вам самое место. А machina terroris будут искать другие, настоящие таланты. И с Божьей помощью сыщут… Все, более не задерживаю.

– Благодарю за откровенность, – сказал Ванзаров, поклонился и вышел.

Оставив дверь кабинета широко распахнутой, а чиновника Войтова в сомнениях: что-то не похоже, чтобы после обещания должности счастливчик вылетал в эдаком ледяном бешенстве. А различать эмоции Войтов умел. Все-таки в департаменте полиции служит, не в посудной лавке.





6



Екатерининский канал


Октябрь кончается. Не пройдет и двух недель, как каналы и речки столицы встанут во льду. А еще через недельку Нева оденется в белый панцирь. Сезон перевозок окончен. Уже такие волны, что на большую воду сунуться боязно, не то что пассажиров везти или поклажу.

Лодочник Портнягин привязал канат к причальному кольцу, вделанному в гранит канала, и с тоской подумал, что заработать до зимнего безделья уже не придется. Лодчонка его отслужила и этот год, с апреля таская на себе мелкие грузы и господ, желающих приятно провести время, качаясь на волнах. Да только платят мало, а речная полиция чуть что – требует патент. Откуда у Портнягина патенту взяться. Только и живет, что с мелкого извоза. Кому бочку перевезти, кому мешки с капустой. Мечтал построить большую лодку, чтобы под парусом катать веселые компании в Финском заливе. Там и заработок другой, и уважение. Да только мечты остались мечтами. Летом некогда, а зимой руки не доходят: то свою лодку законопатить, то приятелям с мелким ремонтом помочь.

По добру, Портнягину уже давно пора было браться за весла, плыть на Васильевский, вытаскивать лодку на берег и волочь в зимний сарай. Да только все надеялся заработать лишний рубль. Тут, на канале, о заработке и думать нечего. Кто захочет кататься по вонючей канаве, да еще в осеннюю непогодь. Умом Портнягин понимал, но еще на что-то надеялся. Как надеется русский человек на удачу, несмотря ни на что.

Ветер задул крепко. До печенок пробирает. И вода стоит низко, всю сдуло. Значит, скоро наводнение. Это уж обязательно. Портнягин оглянулся. Сверху на него смотрели гранитные блоки и чугунная решетка набережной. Ни одной живой души…

Все, кончилось терпение. Портнягин не спеша вставил весло в уключину и опустил в воду. Весло что-то задело. Как будто наткнулось. Портнягин перегнулся через край и увидел, что к лодке прибило темный куль, который качался на волне и подныривал. Наверное, ком старой одежды кто-то выбросил. Или глупая баба обронила в канал узелок.

Скорее из интереса Портнягин подпустил весло и подцепил куль снизу. Предмет оказался тяжеловатым, не давался. Лодочник ухмыльнулся: ишь ты, что за странность… И поднажал. Весло вошло глубоко в воду и подтолкнуло предмет к поверхности. Из воды показалось что-то продолговатое, большое, белесое с одного конца.

Портнягин как увидел, так отпрянул и весло выронил. Куль маленько ушел под воду, но отпускать лодку не пожелал, прицепился к ней, прижался, как родной.

Только этой беды не хватало…

Трясущимися руками Портнягин развязал канат на кольце, вставил правое весло и сильно оттолкнулся от набережной. А как лодка отошла, изо всех сил заработал веслами, чтобы скорее уйти от страшного места, чтобы никто не приметил. Уплывая все дальше, он видел, что куль держится под тонким покрывалом черной воды…





7



Литейный проспект, 4


Место было скромное, но сулило большие перспективы для молодого человека, мечтающего сделать юридическую карьеру. На сладкую вакансию нацелились несколько любящих отцов, желающих счастья для своего сыночка. Причем не просто желающих, а имеющих возможности подкрепить желание важными услугами.

Выбор предстояло делать без конкурса, а по личному желанию одного чрезвычайно серьезного господина. Следователь по особо важным делам Петербургского окружного суда Александр Васильевич Бурцов имел репутацию человека жесткого, строгого, прямого, энергичного, не расположенного к пустякам, а потому всегда добивающегося результата. То есть приговора, которого заслуживал преступник.

Несколько дней назад место его личного помощника и секретаря оказалось свободным. Любой отец, а тем более – мать, у которых сын окончил Училище правоведения или юридический факультет, спали и видели, чтобы их чадо попало в ежовые рукавицы Бурцова. Из них желторотые чижики вылетали потрепанными, но закаленными юристами. Лучшей школы для юношей нельзя было желать. Конечно, дитя обливалось слезами и зализывало раны, но толк был несомненный. Несколько бывших помощников Бурцова уже стали успешными адвокатами и порой соперничали на процессах со своим беспощадным учителем, что добавляло Бурцову негласной славы и только сильнее подзуживало отцов.

Господин Войтов, отец Петеньки, сумел замолвить за сынка такое веское словечко, что Бурцов сделал выбор в его пользу. Хотя Петенька ничем не отличался от других пятерых кандидатов, он был принят. И сейчас юношу переполняла гордость. Только строго застегнутый костюм кое-как ее сдерживал. Петенька заступил на должность вчера, получил список обязанностей и правил, которые старательно вызубривал. Главным правилом было не пускать к патрону кого ни попадя. Окружной суд – что проходной двор, шляются и репортеры, и зеваки, и дамы, которым делать нечего, а дай поглазеть на судебные прения. Помощник обязан был встать перед незваными посетителями стеной и без разрешения Бурцова не давать посетителям вольности.

Дверь распахнулась, и в приемную решительно вошел господин, похожий на крепко сбитый тюк. Не говоря ни слова, он направился к кабинету Бурцова. И хоть Петенька не отличался особой физической силой, но героически защитил покои патрона, то есть заслонил собой дверь.

– Что вам уго… – успел произнести он угрожающе-высоким юношеским голоском. После чего ощутил, как ноги его оторвались от паркета, а сам он оказался в странном положении, в котором обычно переносят кота или собачку, то есть под мышкой визитера. Другой рукой господин распахнул дверь, слегка задев ее темечком Петеньки, и вошел в кабинет.

– Доброе утро, господин Бурцов, – сказал он, не отпуская добычу, а немного сжав так, что Петенька издал писк мышонка, которым закусывает удав.

Александр Васильевич, застигнутый врасплох, кивнул и пробормотал нечто невразумительное, наблюдая за мучением помощника, свисающего с крепкой руки.

– Приватный разговор, не возражаете?

Просьба была высказана столь прямо, что отказаться от нее не было возможности. Никто бы не отказался.