Так и думал, что вещь спрятали здесь, укрыв за компасами, секстантами и прочим хламом.
– Ищи, ищи, – приказал он.
Женщина открыла створки шкафа и стала сдвигать приборы. Они падали на пол, ломались и разбивались, но кому их жалеть. Вдруг она засунула руку в глубь шкафа и вынула оттуда стеклянный колокол, укрепленный на медном постаменте, внутри которого виднелись переплетения стальных трубок и медных проводов.
Он сразу понял, что нашел то, что искал. Бесценная находка. Теперь расплатится по всем счетам. Да так, что мало никому не покажется…
Завернув находку в мешковину, он бережно уложил ее в приготовленный саквояж. Надо уходить, а то мало ли что… Женщина была помехой, он обещал не трогать ее. Обещания ничего не стоили. Пусть остается здесь, ей-то все равно…
В тишине хрустнул дверной замок. Он насторожился, вынул револьвер. Из прихожей донесся топот. Включился электрический свет. Он зажмурился, но увидел отчетливо: жандармов слишком много. Впереди начальник охранки.
– Сташевский, сдавайся, все кончено!
Сдаваться было глупо, когда цель достигнута. Надо спастись любой ценой.
Закрывшись женщиной, он выставил револьвер над ее плечом.
– Пошли вон! Дорогу! – закричал он и пальнул не целясь.
Жандармы попрятались за проемами двери. На него нацелилось четыре нагана. Силы слишком не равны…
– А ну, не балуй… Деваться некуда! Сдавайся!
– Я убью ее! Убью! – бросил он последний козырь.
– Да убивай! Тебе каторга лет на десять светит, а умалишенной все равно, – крикнул Пирамидов. – Сдавайся! Руки вверх!
Сташевский прицелился, чтобы не даром потратить патрон, еще надеясь на удачу, но женщина вдруг развернулась и коротким ударом воткнула ему в горло что-то острое. Он захрипел, схватившись за рану, не отпуская саквояжа, попятился, теряя сознание от боли, добрался до окна, из последних сил разбил головой стекло и заставил себя вывалиться. Снизу долетел мягкий шлепок.
Бросившись к окну, Пирамидов перегнулся через подоконник. В темноте виднелось распластанное тело, к которому подоспели жандармы, оставленные внизу. Саквояж Сташевский прикрывал своим телом. Наверняка от прибора остались осколки. Какой негодяй… Надо было послушать Ванзарова и дать Сташевскому выйти на улицу. Что теперь делать?
Полковник вернулся к женщине. Та стояла спокойно, будто ничего не случилось.
– Ты что наделала! – закричал он ей в лицо. – Зачем убила его, безмозглая?
Она молчала. На Пирамидова глядели широко раскрытые глаза сомнамбулы.
Как будто он был не человек, а фантазия. Или чей-то сон…
79
Казанская, 29
Отделавшись от полковника и проверив, что за ним не следят, Ванзаров сделал большой круг через Вознесенский проспект и по Казанской улице дошел до гостиницы «Виктория». У входа он еще раз убедился, что начальнику охранки теперь не до него. Заспанный портье доложил, что господин из 23-го нумера внезапно вернулся и опять ушел в ночь с известной барышней. Ванзаров поблагодарил и спросил, на месте ли постоялец из 33-го. Тот не уезжал.
Поднявшись на третий этаж, Ванзаров постучал. Голос из глубины номера разрешил ему войти.
Петр Федорович сидел в большом кресле, закрывшись пледом по грудь. Он был в домашнем халате и тапках. Зеленые очки глубоко сидели на переносице.
– А, Родион Георгиевич, приятно видеть, – сказал он, не сделав попытки встать. – Устраивайтесь, где удобно… Не стесняйтесь…
– Пришел за обещанным, – ответил Ванзаров, присаживаясь напротив него на подлокотник дивана.
– Что же вам обещал? Не помню.
– Ответы, конечно. При нашей последней встрече. Разве не помните? Обещания надо выполнять…
Зосимов улыбнулся:
– Ну, если вы здесь сейчас, значит, и без меня нашли ответы…
– Нашел, – согласился Ванзаров. – Но хочу услышать от вас.
– Любознательность вас погубит, Родион Георгиевич. И уже чуть не погубила. Наш общий знакомый предлагал полоснуть вас бритвой по горлу, и вся недолга. Но я счел, что погибать такому уму слишком несправедливо…
– Благодарю. – Ванзаров хоть и сидел, но поклон отдал. – К этому мы еще вернемся. Так позвольте узнать ответы?
– Сначала вы, – твердо сказал Петр Федорович. – С какими новостями прибыли?
– Профессор Тихомиров сжег себя.
– Неужели? Какая потеря для науки.
– А вот убить трех высших чиновников МВД, сделать снимки и скрыться вместе с мадемуазель Крашевской Сташевскому не удалось. Это вам наверняка известно.
Зосимов неторопливо кивнул.
– Последняя новость: ваш гипноз опять сработал успешно, – продолжил Ванзаров. – Мадам Иртемьева, которую превратили с сомнамбулу, исполнила все в точности. Как только прозвучала команда «руки вверх», Сташевский получил удар в горло. Он не ожидал. Выпал из окна с machina terroris, которую для него нашла Иртемьева. Только полагаю, что это бесполезный прибор.
– Понятия не имею, о чем вы.
– Во-первых, мадам Иртемьева нашла то, что вы ей внушили, – продолжил Ванзаров, будто не замечая. – Сташевский решил, что жена Иртемьева могла видеть его изобретение, не догадываясь об этом. Он попросил вас сделать из нее гончую, которая ищет machina terroris. Вы и сделали…
– Интересные у вас фантазии, Родион Георгиевич. Но продолжайте.
– Это не фантазии, а логика: только ради этого имело смысл внушить мадам Иртемьевой побег из больницы с большим риском. Так может сбежать только лунатик: выйти в окно, пройти по карнизу и без страховки спуститься с третьего этажа, где ее подобрал Сташевский.
– И что же?
– Machina terroris – миф. Ее не существует, – сказал Ванзаров.
Петр Федорович подмигнул.
– Вы в этом уверены?
– Как в логике Сократа.
– В таком случае поздравляю: вы глубоко ошибаетесь, – с видимым удовольствием ответил Зосимов. – Мой друг Иртемьев обманул всех, и вас в том числе. Он действительно изобрел машину страха, но приложил усилия, чтобы она не попала в глупые руки. Поверьте, врать мне ни к чему.
– Пусть так, – согласился Ванзаров. – Только это изобретение меня не волнует.
– Тогда какие же ответы от меня ждете?
– Мне нужен убийца, на счету которого множество жизней. А именно: заключенная в Литовском замке, которую застрелила надзирательница, а затем пустила пулю в голову. Двое погибших в этой гостинице и смерть в доме на Гороховой. Убийство Квицинского, которого заставили написать записку и прыгнуть в канал. Безумие мадемуазель Муртазиной и забитая кортиком мадам Рейсторм. Безумие жены Тихомирова, которая зарезала свою горничную. Самосожжение профессора Тихомирова. Ну и убийство самого Сташевского. Кроме того, косвенно смерть Крашевской.
– Ужасная история, – сказал Зосимов. – Только какое я имею к ней отношение?
– У вас, Петр Федорович, огромный и страшный талант гипнотиста…
Он улыбнулся:
– Опять ошиблись, Родион Георгиевич. Гипнотист не я, а Сташевский. Правда в том, что перемудрил он с бедняжкой Иртемьевой, вот она его и зарезала. А я тут ни при чем.
Ванзаров сложил руки на груди.
– Вы злой гений гипноза и насильственного внушения. Токарскому до вас далеко. Могли бы стать великим целителем, лечить людей, но судьба распорядилась иначе. И вы стали убийцей.
– Не сможете этого доказать, – добродушно ответил Зосимов. – Вся вина на Сташевском. С него и спрос…
– Если докажу, не станете запираться? – спросил Ванзаров.
– Любопытно. Попробуйте.
– Ваше черное зеркало, которое привлекало дам, – просто полированный камень, – начал Ванзаров. – В нем нет никаких спиритических сил. Он был нужен вам как объект концентрации внимания, чтобы вводить ваших посетителей в гипноз. Все было подготовлено для того, чтобы у вас оказалась Адель Ионовна. Ей нетрудно было внушить, что надо провести сеанс с Гузиком, которого привезет Сташевский. Она ушла от вас, не понимая, что ее загипнотизировали, она думала, что действует сама. Убедила мужа пригласить высокопоставленных знакомых. Сташевский не способен на такое.
– Почему?
– Потому что, владея таким талантом, он не стал бы действовать грубо: переворачивать контору нотариуса и редакцию «Ребуса». Рядом с ним были вы: погрузили Клокоцкого и Прибыткова в сомнамбулизм и задали вопросы. Они ответили, что у них нет машины страха. Сташевский не поверил, устроил обыск. Что нелогично: если гипноты были погружены в стадию сомнамбулизма, в которой им внушили, что приходил мертвый Иртемьев, зачем вещи разбрасывать?
– Надо же, не думал об этом, – сказал Зосимов.
– Это психологика: человек всегда действует из логики своего характера. Или обыск устраивать, или погружать в гипноз. Когда и одно и другое – действуют двое, причем один из них великий гипнотист, а другой обычный прохвост. Кстати, обыск у доктора Погорельского не состоялся потому, что вы знали: не сможете погрузить его в такой глубокий гипноз. Убедили Сташевского, что machina terroris у него точно нет.
– Надо же…
– Сташевский действует по-другому: изобретательно, но грубо, – продолжил Ванзаров. – Ему хватило дерзости прийти в охранку под видом ординатора Охчинского, затем в крепости провести фальшивый сеанс, чтобы подготовить Крашевскую. Перед настоящим Охчинским он назвался доктором Погорельским, который предупредил о появлении умалишенного, вообразившего себя сыщиком. Для этого не нужен талант гипнотиста, а только смелость. Сташевский придумал, что в охранку должна прийти фальшивая Адель Ионовна, и на эту роль собирался пригласить Раду, но, взглянув на цыганку, понял, что такой жены у высшего сановника быть не может. Пришлось искать другую. Смерть Квицинского была нужна только ему: Леонид Антонович был лично знаком с Гузиком и мог сорвать акцию. Вместо того чтобы стереть у него из памяти все, что связано с варшавским медиумом, он предпочел от него избавиться с вашей помощью. Да еще и записку придумал для кружковцев. Вы бы никогда о таком пустяке не стали беспокоиться, Петр Федорович, а замели бы следы силой своего гипноза. Ну а послать через Муртазину предостережение мне, предвидя, что ее будут подвергать новому гипнозу, до такого Сташевский никогда бы не додумался. Он ведь мадам Рейсторм пальцы ломал. И только Сташевский мог придумать ход со своим филером Почтовым: дескать, Морфей за мной приказал следить. Вам такая хитрость без надобности. Ну и в мою квартиру он подбросил саквояж с записками и снимками: не пропадать же добру, которое столько ночей собирал в квартире Иртемьева, пугая домушников. Вашему характеру такое мелкое усердие чуждо. Но это не все…
– Неужели еще что-то припасено?
– К сожалению, – ответил Ванзаров. – Смерть профессора Тихомирова с разоблачением – расплата за пожар, который случился на каторге, изувечив ваше лицо. Никому другому такая показательная смерть, а тем более грязная правда, явленная публично, не нужна. До этого заставили его пациентов совершать сумасшествия ради того, чтобы подорвать авторитет Тихомирова. Но врачебная порука вам помешала. Эти случаи и убийство горничной руками супруги Тихомирова совсем не нужны Сташевскому. Это вам было нужно. Вы расплатились с Тихомировым за предательство двадцать пять лет назад.
– Моей фамилии нет в списке студентов военно-хирургической академии…
– Ищи, ищи, – приказал он.
Женщина открыла створки шкафа и стала сдвигать приборы. Они падали на пол, ломались и разбивались, но кому их жалеть. Вдруг она засунула руку в глубь шкафа и вынула оттуда стеклянный колокол, укрепленный на медном постаменте, внутри которого виднелись переплетения стальных трубок и медных проводов.
Он сразу понял, что нашел то, что искал. Бесценная находка. Теперь расплатится по всем счетам. Да так, что мало никому не покажется…
Завернув находку в мешковину, он бережно уложил ее в приготовленный саквояж. Надо уходить, а то мало ли что… Женщина была помехой, он обещал не трогать ее. Обещания ничего не стоили. Пусть остается здесь, ей-то все равно…
В тишине хрустнул дверной замок. Он насторожился, вынул револьвер. Из прихожей донесся топот. Включился электрический свет. Он зажмурился, но увидел отчетливо: жандармов слишком много. Впереди начальник охранки.
– Сташевский, сдавайся, все кончено!
Сдаваться было глупо, когда цель достигнута. Надо спастись любой ценой.
Закрывшись женщиной, он выставил револьвер над ее плечом.
– Пошли вон! Дорогу! – закричал он и пальнул не целясь.
Жандармы попрятались за проемами двери. На него нацелилось четыре нагана. Силы слишком не равны…
– А ну, не балуй… Деваться некуда! Сдавайся!
– Я убью ее! Убью! – бросил он последний козырь.
– Да убивай! Тебе каторга лет на десять светит, а умалишенной все равно, – крикнул Пирамидов. – Сдавайся! Руки вверх!
Сташевский прицелился, чтобы не даром потратить патрон, еще надеясь на удачу, но женщина вдруг развернулась и коротким ударом воткнула ему в горло что-то острое. Он захрипел, схватившись за рану, не отпуская саквояжа, попятился, теряя сознание от боли, добрался до окна, из последних сил разбил головой стекло и заставил себя вывалиться. Снизу долетел мягкий шлепок.
Бросившись к окну, Пирамидов перегнулся через подоконник. В темноте виднелось распластанное тело, к которому подоспели жандармы, оставленные внизу. Саквояж Сташевский прикрывал своим телом. Наверняка от прибора остались осколки. Какой негодяй… Надо было послушать Ванзарова и дать Сташевскому выйти на улицу. Что теперь делать?
Полковник вернулся к женщине. Та стояла спокойно, будто ничего не случилось.
– Ты что наделала! – закричал он ей в лицо. – Зачем убила его, безмозглая?
Она молчала. На Пирамидова глядели широко раскрытые глаза сомнамбулы.
Как будто он был не человек, а фантазия. Или чей-то сон…
79
Казанская, 29
Отделавшись от полковника и проверив, что за ним не следят, Ванзаров сделал большой круг через Вознесенский проспект и по Казанской улице дошел до гостиницы «Виктория». У входа он еще раз убедился, что начальнику охранки теперь не до него. Заспанный портье доложил, что господин из 23-го нумера внезапно вернулся и опять ушел в ночь с известной барышней. Ванзаров поблагодарил и спросил, на месте ли постоялец из 33-го. Тот не уезжал.
Поднявшись на третий этаж, Ванзаров постучал. Голос из глубины номера разрешил ему войти.
Петр Федорович сидел в большом кресле, закрывшись пледом по грудь. Он был в домашнем халате и тапках. Зеленые очки глубоко сидели на переносице.
– А, Родион Георгиевич, приятно видеть, – сказал он, не сделав попытки встать. – Устраивайтесь, где удобно… Не стесняйтесь…
– Пришел за обещанным, – ответил Ванзаров, присаживаясь напротив него на подлокотник дивана.
– Что же вам обещал? Не помню.
– Ответы, конечно. При нашей последней встрече. Разве не помните? Обещания надо выполнять…
Зосимов улыбнулся:
– Ну, если вы здесь сейчас, значит, и без меня нашли ответы…
– Нашел, – согласился Ванзаров. – Но хочу услышать от вас.
– Любознательность вас погубит, Родион Георгиевич. И уже чуть не погубила. Наш общий знакомый предлагал полоснуть вас бритвой по горлу, и вся недолга. Но я счел, что погибать такому уму слишком несправедливо…
– Благодарю. – Ванзаров хоть и сидел, но поклон отдал. – К этому мы еще вернемся. Так позвольте узнать ответы?
– Сначала вы, – твердо сказал Петр Федорович. – С какими новостями прибыли?
– Профессор Тихомиров сжег себя.
– Неужели? Какая потеря для науки.
– А вот убить трех высших чиновников МВД, сделать снимки и скрыться вместе с мадемуазель Крашевской Сташевскому не удалось. Это вам наверняка известно.
Зосимов неторопливо кивнул.
– Последняя новость: ваш гипноз опять сработал успешно, – продолжил Ванзаров. – Мадам Иртемьева, которую превратили с сомнамбулу, исполнила все в точности. Как только прозвучала команда «руки вверх», Сташевский получил удар в горло. Он не ожидал. Выпал из окна с machina terroris, которую для него нашла Иртемьева. Только полагаю, что это бесполезный прибор.
– Понятия не имею, о чем вы.
– Во-первых, мадам Иртемьева нашла то, что вы ей внушили, – продолжил Ванзаров, будто не замечая. – Сташевский решил, что жена Иртемьева могла видеть его изобретение, не догадываясь об этом. Он попросил вас сделать из нее гончую, которая ищет machina terroris. Вы и сделали…
– Интересные у вас фантазии, Родион Георгиевич. Но продолжайте.
– Это не фантазии, а логика: только ради этого имело смысл внушить мадам Иртемьевой побег из больницы с большим риском. Так может сбежать только лунатик: выйти в окно, пройти по карнизу и без страховки спуститься с третьего этажа, где ее подобрал Сташевский.
– И что же?
– Machina terroris – миф. Ее не существует, – сказал Ванзаров.
Петр Федорович подмигнул.
– Вы в этом уверены?
– Как в логике Сократа.
– В таком случае поздравляю: вы глубоко ошибаетесь, – с видимым удовольствием ответил Зосимов. – Мой друг Иртемьев обманул всех, и вас в том числе. Он действительно изобрел машину страха, но приложил усилия, чтобы она не попала в глупые руки. Поверьте, врать мне ни к чему.
– Пусть так, – согласился Ванзаров. – Только это изобретение меня не волнует.
– Тогда какие же ответы от меня ждете?
– Мне нужен убийца, на счету которого множество жизней. А именно: заключенная в Литовском замке, которую застрелила надзирательница, а затем пустила пулю в голову. Двое погибших в этой гостинице и смерть в доме на Гороховой. Убийство Квицинского, которого заставили написать записку и прыгнуть в канал. Безумие мадемуазель Муртазиной и забитая кортиком мадам Рейсторм. Безумие жены Тихомирова, которая зарезала свою горничную. Самосожжение профессора Тихомирова. Ну и убийство самого Сташевского. Кроме того, косвенно смерть Крашевской.
– Ужасная история, – сказал Зосимов. – Только какое я имею к ней отношение?
– У вас, Петр Федорович, огромный и страшный талант гипнотиста…
Он улыбнулся:
– Опять ошиблись, Родион Георгиевич. Гипнотист не я, а Сташевский. Правда в том, что перемудрил он с бедняжкой Иртемьевой, вот она его и зарезала. А я тут ни при чем.
Ванзаров сложил руки на груди.
– Вы злой гений гипноза и насильственного внушения. Токарскому до вас далеко. Могли бы стать великим целителем, лечить людей, но судьба распорядилась иначе. И вы стали убийцей.
– Не сможете этого доказать, – добродушно ответил Зосимов. – Вся вина на Сташевском. С него и спрос…
– Если докажу, не станете запираться? – спросил Ванзаров.
– Любопытно. Попробуйте.
– Ваше черное зеркало, которое привлекало дам, – просто полированный камень, – начал Ванзаров. – В нем нет никаких спиритических сил. Он был нужен вам как объект концентрации внимания, чтобы вводить ваших посетителей в гипноз. Все было подготовлено для того, чтобы у вас оказалась Адель Ионовна. Ей нетрудно было внушить, что надо провести сеанс с Гузиком, которого привезет Сташевский. Она ушла от вас, не понимая, что ее загипнотизировали, она думала, что действует сама. Убедила мужа пригласить высокопоставленных знакомых. Сташевский не способен на такое.
– Почему?
– Потому что, владея таким талантом, он не стал бы действовать грубо: переворачивать контору нотариуса и редакцию «Ребуса». Рядом с ним были вы: погрузили Клокоцкого и Прибыткова в сомнамбулизм и задали вопросы. Они ответили, что у них нет машины страха. Сташевский не поверил, устроил обыск. Что нелогично: если гипноты были погружены в стадию сомнамбулизма, в которой им внушили, что приходил мертвый Иртемьев, зачем вещи разбрасывать?
– Надо же, не думал об этом, – сказал Зосимов.
– Это психологика: человек всегда действует из логики своего характера. Или обыск устраивать, или погружать в гипноз. Когда и одно и другое – действуют двое, причем один из них великий гипнотист, а другой обычный прохвост. Кстати, обыск у доктора Погорельского не состоялся потому, что вы знали: не сможете погрузить его в такой глубокий гипноз. Убедили Сташевского, что machina terroris у него точно нет.
– Надо же…
– Сташевский действует по-другому: изобретательно, но грубо, – продолжил Ванзаров. – Ему хватило дерзости прийти в охранку под видом ординатора Охчинского, затем в крепости провести фальшивый сеанс, чтобы подготовить Крашевскую. Перед настоящим Охчинским он назвался доктором Погорельским, который предупредил о появлении умалишенного, вообразившего себя сыщиком. Для этого не нужен талант гипнотиста, а только смелость. Сташевский придумал, что в охранку должна прийти фальшивая Адель Ионовна, и на эту роль собирался пригласить Раду, но, взглянув на цыганку, понял, что такой жены у высшего сановника быть не может. Пришлось искать другую. Смерть Квицинского была нужна только ему: Леонид Антонович был лично знаком с Гузиком и мог сорвать акцию. Вместо того чтобы стереть у него из памяти все, что связано с варшавским медиумом, он предпочел от него избавиться с вашей помощью. Да еще и записку придумал для кружковцев. Вы бы никогда о таком пустяке не стали беспокоиться, Петр Федорович, а замели бы следы силой своего гипноза. Ну а послать через Муртазину предостережение мне, предвидя, что ее будут подвергать новому гипнозу, до такого Сташевский никогда бы не додумался. Он ведь мадам Рейсторм пальцы ломал. И только Сташевский мог придумать ход со своим филером Почтовым: дескать, Морфей за мной приказал следить. Вам такая хитрость без надобности. Ну и в мою квартиру он подбросил саквояж с записками и снимками: не пропадать же добру, которое столько ночей собирал в квартире Иртемьева, пугая домушников. Вашему характеру такое мелкое усердие чуждо. Но это не все…
– Неужели еще что-то припасено?
– К сожалению, – ответил Ванзаров. – Смерть профессора Тихомирова с разоблачением – расплата за пожар, который случился на каторге, изувечив ваше лицо. Никому другому такая показательная смерть, а тем более грязная правда, явленная публично, не нужна. До этого заставили его пациентов совершать сумасшествия ради того, чтобы подорвать авторитет Тихомирова. Но врачебная порука вам помешала. Эти случаи и убийство горничной руками супруги Тихомирова совсем не нужны Сташевскому. Это вам было нужно. Вы расплатились с Тихомировым за предательство двадцать пять лет назад.
– Моей фамилии нет в списке студентов военно-хирургической академии…