Подробные дела хранились в архиве департамента полиции на Екатерининском канале. В библиотеке сыскной полиции держали краткие отчеты за год. Пересмотрев отчеты с 1872 по 1875 год, Ванзаров нашел в 1874 году приговор по делу ячейки народников, раскрытую в Императорской медико-хирургической академии. Среди пяти бывших студентов, которых приговорили к разным срокам тюремного заключения, и двоих, кого осудили на каторжные работы, фамилия Зосимова не значилась.

Очень вовремя появился Курочкин, и не один. Он привел господина Локасевича, который держал заведение на Гороховой, 6.

Парикмахер, чрезвычайно довольный вниманием к его персоне, рассказал забавный случай. Дня три назад к нему заглянул приятный господин с молодым человеком. Он показал точно такую фотографию и попросил своего юного спутника причесать и завить так, чтобы он походил на портрет. Что было не трудно. Несколько взмахов ножницами, и щипцы для завивки усов сделали из юноши ну почти точную копию его ровесника на фотографии. Господин Локасевич уверял, что юноша плохо понимал по-русски, зато обменивался со своим старшим товарищем фразами на польском, которые парикмахер еще до конца не забыл. За работу он получил хорошие чаевые сверх прейскуранта и совершенно забыл милый случай, если бы сегодня вновь не увидел знакомую фотографию.

Парикмахер был так болтлив и так хотел угодить полиции, что Ванзаров попросил Курочкина снять с него показания, чем сильно удивил старшего филера: показаниями он никогда не занимался.

Получив обратно фотографию Гузика, Ванзаров выскочил на Офицерскую. Как обычно, когда нужны, извозчиков не было. Час уже поздний. Надеясь на свои ноги, которые не только волка, но и чиновника полиции кормят, он за десять минут добрался по темным улицам до Гороховой.

В приемной охранного отделения откровенно скучал чиновник Сокол. Увидев Ванзарова, он отбросил нелегальную газету, которую с интересом изучал.

– Надо же, сам объявился! – обрадовался Сокол. – А господин полковник чуть вас в розыск не объявил…

– Был занят изучением гипноза, – ответил Ванзаров.

Сокол разглядывал его с недоверчивым интересом.

– Что с вами случилось?

– Неудачно подстригся… Могу пройти к господину Пирамидову?

В ответ ему пожали плечами.

– Так ведь нет никого…

– Где найти господина полковника? Дело не терпит отлагательств.

– Ну, как вам сказать. – Сокол не знал, может ли сообщить конфиденциальную информацию. – Особое мероприятие.

– Господин полковник предоставил мне полномочия задавать любые вопросы, кому сочту нужным. Прошу сообщить, где он.

Чиновник счел довод вполне убедительным, во всяком случае будет чем оправдаться.

– Повез некую Крашевскую из крепости на спиритический сеанс.

– Это идея господина полковника?

– Да что вы! – Сокол усмехнулся такой наивности. – К нам ведь приезжала мадам… – он назвал фамилию Адели Ионовны. – Лично просила.

– Для чего ей Крашевская?

– Будет исполнять роль магнетизера, уж не знаю, что это такое. Наш Леонид Антонович покойный рассказывал что-то, да мне ни к чему. Ох, доложу вам, и задала эта полька нам мороки: и это ей подай, и то… Обед из «Донона», платье из салона.

– Сеанс с Янеком Гузиком проходит в доме на Таврической в квартире… – Ванзаров назвал фамилию, которую просто так не следовало поминать, чем по-настоящему удивил Сокола.

– Откуда вам известно, это же большой секрет…

– Во сколько начало?

– В девять.

На часах было без пяти минут девять…

Провидение должно смилостивиться и послать на Гороховую извозчика.

Иначе не успеть…





76



Дом на Таврической


Полковник сидел в карете и посматривал вдоль улицы. Таврическая была пуста, если не считать двух сотрудников охранки в штатском, которые держали под наблюдением парадный подъезд дома. Мочалов с поручиком Занкевичем дежурили на лестничной площадке у дверей квартиры. Еще четверо вооруженных жандармов скрывались в закрытом экипаже сразу позади кареты полковника. Меры предосторожности приняты чрезвычайные. Муха не проскочит. Пирамидов убеждал себя, что беспокоиться не о чем, но смутная тревога то и дело сжимала сердце мягкими коготками, хотя разумных причин не было. Пока все шло на удивление гладко.

…Капризами Крашевская больше не донимала. Перед выездом попросила дать ей полчаса побыть в одиночестве, чтобы собрать силы, нужные для спиритического сеанса. В карету, которую подогнали к самому выходу из равелина, села послушно. Пирамидов отказался от тюремной перевозки с зарешеченным окном, которая обращает на себя внимание. Из каретного заведения он вызвал ничем не примечательную бричку, с небольшими окнами, закрытыми занавесками. Сам сел рядом с арестованной, Мочалов с Занкевичем поместились напротив. По дороге Крашевская вела себя смирно, сидела, опустив голову, не обращая внимания на «страшные» взгляды, которыми поражал ее Мочалов. Прибыли ровно без четверти девять. Сотрудник в штатском и жандармы были на месте. Пирамидов счел, что ему не слишком выгодно лично передать Крашевскую участникам сеанса: остаться он не сможет, а выглядеть прислугой, который исполнил поручение и удалился, неправильно. Арестованную до двери довели Мочалов с Занкевичем, полковник остался ниже на пролет лестницы. Когда дверь за ней закрылась, он еще раз напомнил: быть начеку. Каждого, кто будет спускаться или подниматься по лестнице, встречать как возможную опасность. Оружие держать наготове. В случае малейшего шума из квартиры поднимать общую тревогу.

Распоряжения даны, посты расставлены. Любая случайность исключена. Почему же тогда так трудно течет время…


Пирамидов взглянул на часы: сеанс только начался. Сколько продлится, никому не известно. Квицинский рассказывал, что не менее часа. Но это целиком зависит от способностей медиума: насколько сильными будут проявления спиритических сил. Значит, еще ждать и ждать… Полковнику захотелось выбраться из тесного нутра кареты, похожего на карцер. Толкнув дверцу, он вышел на ледяной ветер. Непогода разыгралась, летел мелкий мокрый снег, вода в Неве и каналах поднималась, готовя очередное наводнение, как раз перед зимой.

Пирамидов огляделся. Улица в оба конца безлюдна, его агенты у парадных дверей. Ничего не может случиться. Он только достал папиросу, чтобы разогнать вынужденное безделье дымом, когда в дальнем конце, на углу Таврической и Суворовского проспекта, показалась пролетка, которая повернула на таком скаку, что лошадь чуть не поскользнулась, извозчик еле удержал вожжи. Не сбавляя прыти, пролетка неслась по направлению к полковнику. Пирамидов успел бросить папиросу на тротуар, как на всем ходу из пролетки выпрыгнул человек без шляпы и поперек улицы бросился к дверям дома. Агенты не растерялись, встретили незнакомца, сомкнув плечи. Револьверы держались пока дулом вниз.

– Где полковник? – крикнул незнакомец, остановившись в шаге от агентов.

В свете уличного фонаря Пирамидов узнал Ванзарова. Хоть узнать было непросто: чиновник сыска выглядел так, будто сбежал с каторги.

– Ванзаров, ко мне! – крикнул он приказным тоном, чем невольно спас своих агентов. В охватившем раже Ванзаров мог помять сотрудников охранки.

– Крашевская наверху? – слишком громко для пустой улицы спросил он, как показалось Пирамидову.

– Откуда вы знаете… Как вы здесь оказались… Что вы тут делаете. – В замешательстве Пирамидов не мог выбрать правильный вопрос.

– Господин полковник, нельзя терять ни секунды! – опять закричал Ванзаров. – Там случится катастрофа!

– Да в чем дело-то? – не сдавался Пирамидов.

В ответ ему предъявили карточку молодого человека с росчерком.

– Три дня назад в парикмахерскую Локасевича пришел некий господин и попросил сделать юношу, который был с ним, в точном сходстве с этим портретом. На этом снимке Янек Гузик. Настоящий…

– Что значит настоящий? – еще защищался Пирамидов. Но чутье, которое он всячески изгонял, уже кричало ему в ухо: «Беда!»

Как фокусник, Ванзаров вытащил другой снимок.

– Узнаете этого человека?

Полковник имел такую память на лица, что мог не сомневаться: впервые видел.

– Это ординатор Охчинский. Он провел сеанс гипноза над Крашевской прямо в крепости?

– Твою ж… – невольно вырвалось у Пирамидова. Он все понял: его провели, как глупого щенка. Провели, что называется, на мякине. Обманули с такой откровенной наглостью, что стыдно носить погоны. Но что же сейчас происходит в квартире?

– Шум не поднимайте, – на ходу бросил Ванзаров и проскочил мимо расступившихся агентов.

Махнув жандармам, чтобы срочно выбирались из кареты, полковник опередил агентов, которые не могли взять в толк, что случилось. Он был еще на середине лестничного пролета, когда Ванзаров, что-то сделав с дверью, проскользнул в открывшуюся щель.

Неслышно миновав прихожую, Ванзаров укрылся за косяком проема, ведущего в гостиную.

Ярко горел свет. Посредине был установлен большой круглый стол. Справа сидели трое мужчин в вечерних костюмах. Лица их скрывали мешки из-под крупы, натянутые до шеи. Господа сидели, заведя руки за спинки стульев, очевидно, связанные. Перед ними лежал лист писчей бумаги, на которой виднелся текст, напечатанный на пишущей машинке. Напротив них находилась Адель Ионовна. Она склонила голову, сложила ладошки у груди и, кажется, молилась. Между нею и господами сидел молодой человек, испуганный до крайности, который поглядывал на кого-то, кто не был виден Ванзарову, и на мадемуазель Крашевскую. Старая знакомая была в новом черном платье, с красивой прической, свежая и румяная. Она улыбалась, настроение ее было отличным. Вероятно, потому, что в руках держала по револьверу. Один ствол целился в затылок Адели Ионовны.

– Скорее, милый, мне не терпится, – сказала она.

В такие моменты логика должна помалкивать. Действовать надо не думая.

Ванзаров сделал из укрытия широкий шаг и дунул в полицейский свисток, рассчитывая, что пронзительный визг собьет с толку и даст несколько лишних секунд, чтобы спасти ее… Только до стола было слишком далеко…

Боковым зрением он заметил, что справа метнулась черная тень и исчезла за гардинами, украшавшими боковой выход из гостиной, зацепив треногу фотоаппарата. Прибор рухнул на пол. В остальном расчет оказался верным: выстрела не случилось. Крашевская замерла, разглядывая его с таким интересом, будто не узнавая, но быстро пришла в себя. Правая рука уже поднимала ствол.

– Ах ты, шпик мерзкий!

За спиной Ванзаров слышал топот вбегавших жандармов. Чтобы спасти Адель Ионовну, он готов был принять пулю, но не было надежды, что Крашевская не разрядит ей в голову другой револьвер. С расстояния в полвершка промазать невозможно. Погибать напрасно так нелогично…

Не думая, а надеясь на мышечную память, Ванзаров выбросил левую руку и ощутил пальцами холод фарфора. Ваза стояла на консоли. Вторым движением, почти не целясь, он метнул старинную вещь. Сверкнув белой молнией, ваза угодила Крашевской в лоб и разлетелась осколками. Удар был такой силы, что электрическая женщина выронила револьвер, целившийся в Ванзарова, и, пошатнувшись, схватилась за виски обеими руками. Оставалось два прыжка, чтобы закончить дело и спасти Адель Ионовну.

Над правым ухом Ванзарова что-то сухо треснуло.

– Нет! – успел он крикнуть.

Мочалов как с цепи сорвался. С перекошенным бешенством лицом он всаживал в Крашевскую пулю за пулей. Она вздрагивала, но упрямо держалась на ногах. Только четвертая пуля толкнула ее в грудь и свалила окончательно.

– Спета твоя песенка, гадина, – проговорил ротмистр, опуская револьвер.

Юноша, чрезвычайно похожий на варшавского медиума, пребывал и без гипноза в глухой каталепсии. Взгляд его был неподвижен, он сидел прямо, будто палку проглотил, и только повторял:

– Прошу паньство, естем актожем театра варшавскэго… Прошу паньство, естем актожем театра варшавскэго…

В гостиную вбежал Пирамидов и первым делом бросился освобождать пленников, дав перед этим команду догнать сбежавшего. Стараясь не думать, какую глупость совершил: собрал все силы у главного входа и забыл про черную лестницу. Но кто вообще мог додуматься, что такое случится… А еще полковник старательно избегал смотреть на жену своего начальника, которая была совсем не похожа на ту, что приходила в его кабинет. Выискивая мелкую ложь, он не заметил ложь огромную и дерзкую, что могла слишком дорого обойтись… Узнать об этом визите чиновник сыска не должен никогда…

Среди суматохи Ванзаров подошел к Адели Ионовне.

Она подняла на него бледное, вытянувшееся лицо.