– Любезный, – подчеркнуто сказал Сташевский, как обращаются к официантам. – Вы уверены, что имеете право задавать мне подобные вопросы?
Такую наглость мог позволить только агент. Причем агент, который понимал свою значимость.
– Полковник Пирамидов предоставил мне особые полномочия, – ответил Ванзаров. – По данному розыску могу допрашивать кого угодно. Желаете пройти в сыск?
Спесь слетела пылью, Сташевский как будто съежился.
– Простите, не знал. Сами понимаете, некоторые щепетильные моменты не позволяют, так сказать, с распахнутым сердцем отвечать на вопросы незнакомого… Так чем могу помочь, господин Ванзаров?
– Что вам известно об убийстве Квицинского.
– А что, Леонид Антонович убит? – спросил Сташевский, как о самом обычном деле.
– Разве вам это неизвестно?
– Откуда мне может быть известно? – последовал мгновенный ответ.
– Потому что вчера Квицинский не пришел на встречу, которая должна была состояться в четыре часа пополудни. Он не опаздывал и не отменял назначенных встреч.
– А почему полагаете, что у нас была назначена встреча? – не отступал Сташевский.
– Потому что вы его агент, который присматривал за медиумическим кружком господина Стано, – ответил Ванзаров, почти не блефуя. Он вспомнил, где видел эту фамилию: в списке членов кружка. И теперь узнал последнее сокращение из записной книжки Квицинского.
Мышцы на лице Сташевского дрогнули, он напряженно хмыкнул.
– Прошу вас, тише… У стен могут быть уши. Мне не нужны неприятности. Это вам Леонид Антонович открыл мое, так сказать, положение?
– Из других источников, – ответил Ванзаров. – Так что вам известно про убийство?
Месье агент только плечами пожал.
– Решительно ничего. Узнал от вас в эту минуту. Очень жаль, что Леонида Антоновича больше нет… Умнейший был человек…
– Настолько умный, что застрелил своего приятеля, барона Штальберга, чтобы получить в любовницы его жену?
– Нет-нет, вы ошибаетесь, – не слишком уверенно стал оправдываться Сташевский, озираясь по сторонам, будто призрак убитого барона преследовал повсюду. – Это нелепая, глупая случайность…
– Случайность выдать заседание спиритического кружка за революционный?
– Это не я, поверьте, я тут ни при чем.
– Случайность не явиться, когда нагрянула охранка, а Квицинский застрелил барона?
Сташевский нервно повел усами.
– Господин Ванзаров, что вам нужно от меня?
– Зачем сообщили Раде, кто убил ее мужа?
Вопрос не вызвал ни удивления, ни робости.
– Моя ошибка, – ответил Сташевский, понурив голову. – Большая ошибка. Дернуло же за язык сказать правду… Подумал, что Рада должна знать. Проклятая порядочность… Такая глупость вышла…
– Помогали Квицинскому подготовить приезд месье Гузика?
В ответ ему покачали головой.
– Леонид Антонович все делал сам… Обещал сеанс в кружке…
Дверь номера приоткрылась, в щель просунулась голова молодого человека, неплохо подстриженная, с модными усиками. Заметив Ванзарова, юноша что-то пробормотал и скрылся.
– Ваш сын?
Забегав глазками, Сташевский натужно заулыбался.
– Надеюсь, вы человек широких взглядов и не станете осуждать слабости других, так сказать. Я могу рассчитывать на вашу деликатность, так сказать?
Намек был слишком прозрачным.
Ванзаров приказал Сташевскому не покидать столицу без его ведома. А если месье что-то вспомнит имеющее отношение к Квицинскому, пусть сразу сообщит в сыскную. Здесь неподалеку…
57
Казанская, 29
С детства Ванзаров воспитывал себя в спартанском духе. Зимой обливался ледяной водой под испуганным взглядом матери. Летом терпел жару и не пил воду. Осенью ходил без зонта под проливными дождями, а весной не обращал внимания на барышень, которые с марта по май казались особо привлекательными. Он считал, что, испытывая невзгоды, настоящий философ, ну или почти настоящий, закаляет волю и обучается смотреть на трудности жизни, как на смену времен года. Ванзаров нарочно отказывал себе в том, что ему больше всего хотелось, и надеялся, что за годы усердной дрессировки достиг немалых успехов. Ну а досадные срывы, когда желания оказывались сильнее воли и долга, списывал на исключения, какие бывают в любом правиле.
Чаще всего исключения случались с обедами. Ну и с ужинами. Хотя надо признать, что и с завтраками. Умея терпеть голод сутками и забывать о еде, когда требовало дело, Ванзаров терял стойкость и чувство меры, оказавшись за столом. Ругал себя, наказывал гимнастическими упражнениями, но ничего не мог поделать. Слаба все-таки человеческая природа, так и норовит поддаться искушению. Как ни закаляй, как ни держи в узде, все равно вырвется.
Спускаясь по гостиничной лестнице, Ванзаров ощутил аромат. Густой, сочный, манящий, аппетитный, какой бывает у хорошей кухни и толковых поваров. Нужны нечеловеческие силы, чтобы голодному человеку, променявшему завтрак на дела службы, пройти мимо. Понимая, что поддается искушению, Ванзаров поддался ему и свернул в ресторан, вместо того чтобы голодным выйти из гостиницы.
На поздний завтрак собралось не много гостей. Не успев выбрать столик, Ванзаров заметил, как ему приветливо машет господин в жандармском мундире. Голод как-то сразу съежился и подвинулся, уступая необходимости. Из безвольного обжоры Ванзаров превратился в чиновника сыска. Он подошел к столу, за которым завтракал Мочалов. Как видно, ротмистру пришлась по душе кухня. Официанту было приказано подать еще один прибор. Ротмистр так был рад встрече, что предложил угостить знакомого завтраком. Ванзаров поблагодарил, сказал, что не голоден.
– Удачно повстречал вас, Николай Илларионович, – сказал он, присаживаясь за стол и старательно отводя взгляд от тарелок. Мочалов завтракал обильно, да еще и с пирожками.
– Может, все же перекусите? – отвечал ротмистр, усердно жуя. – Тут отменно готовят…
Ванзаров мужественно отказался – в другой раз.
– Необходимо прояснить некоторые моменты, связанные с Квицинским.
Мочалов гостеприимным жестом позволил задавать любые вопросы.
– Вы знали, что Квицинский застрелил барона Штальберга совсем не случайно?
Кусок телятины не попал в рот и вернулся на тарелку.
– С чего вы взяли? – спросил ротмистр. Отложил вилку и насторожился.
– Во-первых, кружок был не революционный, а спиритический. Конечно, в первые мгновения трудно разобрать, кто есть кто. У Квицинского было несколько секунд, чтобы прицельно выстрелить и убить мужа женщины, которую он страстно хотел получить. Мадам Штальберг дала показания, как он соперничал с бароном за ее руку и сердце. Предполагаю, в докладах Квицинский указывал на необходимость изучить цыганский гипнотизм для пользы дела.
Ротмистр отогнал официанта, который сунулся с услугами. Настроение его резко сменилось. Он стал мрачен и сдержан.
– Дело прошлое, незачем ворошить, Родион Георгиевич… К его смерти не имеет отношения…
– За несколько часов до гибели Квицинский сидел в «Дононе» с вдовой убитого барона. Она хотела отомстить за смерть мужа цыганским колдовством, – сказал Ванзаров. Аромат еды был над ним уже не властен.
– Верите в колдовство? – с усмешкой спросил ротмистр.
– Верю в логику человеческих поступков…
– И что с того? – ротмистр поворошил вилкой в тарелке.
– Вы скрыли от меня нечто важное, Николай Илларионович, – ответил Ванзаров, терпя звук металла, царапающего фарфор.
– Скрыл? И в мыслях не было. Ответил на все ваши вопросы, – сказал Мочалов, налил себе бокал вина и пригубил. – Как приказано господином полковником.
– Вы не рассказали, что весь день 28 октября, и, наверное, раньше, следили за Квицинским.
Ротмистр откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, чему сильно мешали аксельбанты у правого плеча.
– Не можете этого знать, – ответил он.
– На это указывает логика вашего поведения, Николай Илларионович, – сказал Ванзаров, что было почти правдой. Ну а про записную книжку, в которой Почтовый указывал на слежку, назвав Мочалова «Усатый», поминать ни к чему. Еще придется объяснять, кто такой Почтовый, бывший филер.
– Неужели?
– Тщательно осмотрели карманы Квицинского, вынули из них все, но не стали изучать его записную книжку, спокойно отдали мне. Почему? В ней же могут найтись важные сведения для розыска убийцы. Ответ прост: вы знали ее содержание. Потому что следили за Квицинским. Господин Пирамидов это знал, тоже не заглянул в записи своего помощника: они ему были не интересны. Тем самым вы с полковником показали, что Квицинский был под наблюдением. И его вечерний маршрут был известен вплоть до момента смерти. Там, где наступила неизвестность, понадобился я.
– Полная чушь, господин чиновник сыска, – ответил Мочалов. О дружелюбии было забыто.
– Если следили за Квицинским, – продолжил Ванзаров, не обращая внимания на мелочи, – возникает серьезный вопрос: что знаете и скрываете про его убийство? Насколько сами в этом замешаны.
Кулак жандарма не сильно, но веско стукнул по столу. Гости ресторана оглянулись на шум и поскорее отвернулись.
– Что себе позволяете, господин Ванзаров? Прошу не забываться, с кем разговариваете…
– Имею честь разговаривать с любовником мадам Квицинской. Полагаю, эта часть вашей дружбы с покойным Леонидом Антоновичем господину полковнику неизвестна. В сложившейся ситуации смерть мужа открывает вам путь к руке и сердцу Ольги Сергеевны. Все, что получил Квицинский при выгодной женитьбе на дочери генерала Павловского, может стать вашим. Чем не повод убить друга?
Еще немного – и Мочалов мог броситься. Щеки его пошли багровыми пятнами, сам он еле сдерживался. Ванзаров не любил драки в общественном месте, но приготовился. Однако ротмистр сумел овладеть собой. Он жадно выпил полный бокал вина и крикнул официанту, чтобы принес водки.
– Причинили мне боль, Родион Георгиевич, – сказал Мочалов, опустив голову. – Зачем же так… Воспитанный человек…
Такую наглость мог позволить только агент. Причем агент, который понимал свою значимость.
– Полковник Пирамидов предоставил мне особые полномочия, – ответил Ванзаров. – По данному розыску могу допрашивать кого угодно. Желаете пройти в сыск?
Спесь слетела пылью, Сташевский как будто съежился.
– Простите, не знал. Сами понимаете, некоторые щепетильные моменты не позволяют, так сказать, с распахнутым сердцем отвечать на вопросы незнакомого… Так чем могу помочь, господин Ванзаров?
– Что вам известно об убийстве Квицинского.
– А что, Леонид Антонович убит? – спросил Сташевский, как о самом обычном деле.
– Разве вам это неизвестно?
– Откуда мне может быть известно? – последовал мгновенный ответ.
– Потому что вчера Квицинский не пришел на встречу, которая должна была состояться в четыре часа пополудни. Он не опаздывал и не отменял назначенных встреч.
– А почему полагаете, что у нас была назначена встреча? – не отступал Сташевский.
– Потому что вы его агент, который присматривал за медиумическим кружком господина Стано, – ответил Ванзаров, почти не блефуя. Он вспомнил, где видел эту фамилию: в списке членов кружка. И теперь узнал последнее сокращение из записной книжки Квицинского.
Мышцы на лице Сташевского дрогнули, он напряженно хмыкнул.
– Прошу вас, тише… У стен могут быть уши. Мне не нужны неприятности. Это вам Леонид Антонович открыл мое, так сказать, положение?
– Из других источников, – ответил Ванзаров. – Так что вам известно про убийство?
Месье агент только плечами пожал.
– Решительно ничего. Узнал от вас в эту минуту. Очень жаль, что Леонида Антоновича больше нет… Умнейший был человек…
– Настолько умный, что застрелил своего приятеля, барона Штальберга, чтобы получить в любовницы его жену?
– Нет-нет, вы ошибаетесь, – не слишком уверенно стал оправдываться Сташевский, озираясь по сторонам, будто призрак убитого барона преследовал повсюду. – Это нелепая, глупая случайность…
– Случайность выдать заседание спиритического кружка за революционный?
– Это не я, поверьте, я тут ни при чем.
– Случайность не явиться, когда нагрянула охранка, а Квицинский застрелил барона?
Сташевский нервно повел усами.
– Господин Ванзаров, что вам нужно от меня?
– Зачем сообщили Раде, кто убил ее мужа?
Вопрос не вызвал ни удивления, ни робости.
– Моя ошибка, – ответил Сташевский, понурив голову. – Большая ошибка. Дернуло же за язык сказать правду… Подумал, что Рада должна знать. Проклятая порядочность… Такая глупость вышла…
– Помогали Квицинскому подготовить приезд месье Гузика?
В ответ ему покачали головой.
– Леонид Антонович все делал сам… Обещал сеанс в кружке…
Дверь номера приоткрылась, в щель просунулась голова молодого человека, неплохо подстриженная, с модными усиками. Заметив Ванзарова, юноша что-то пробормотал и скрылся.
– Ваш сын?
Забегав глазками, Сташевский натужно заулыбался.
– Надеюсь, вы человек широких взглядов и не станете осуждать слабости других, так сказать. Я могу рассчитывать на вашу деликатность, так сказать?
Намек был слишком прозрачным.
Ванзаров приказал Сташевскому не покидать столицу без его ведома. А если месье что-то вспомнит имеющее отношение к Квицинскому, пусть сразу сообщит в сыскную. Здесь неподалеку…
57
Казанская, 29
С детства Ванзаров воспитывал себя в спартанском духе. Зимой обливался ледяной водой под испуганным взглядом матери. Летом терпел жару и не пил воду. Осенью ходил без зонта под проливными дождями, а весной не обращал внимания на барышень, которые с марта по май казались особо привлекательными. Он считал, что, испытывая невзгоды, настоящий философ, ну или почти настоящий, закаляет волю и обучается смотреть на трудности жизни, как на смену времен года. Ванзаров нарочно отказывал себе в том, что ему больше всего хотелось, и надеялся, что за годы усердной дрессировки достиг немалых успехов. Ну а досадные срывы, когда желания оказывались сильнее воли и долга, списывал на исключения, какие бывают в любом правиле.
Чаще всего исключения случались с обедами. Ну и с ужинами. Хотя надо признать, что и с завтраками. Умея терпеть голод сутками и забывать о еде, когда требовало дело, Ванзаров терял стойкость и чувство меры, оказавшись за столом. Ругал себя, наказывал гимнастическими упражнениями, но ничего не мог поделать. Слаба все-таки человеческая природа, так и норовит поддаться искушению. Как ни закаляй, как ни держи в узде, все равно вырвется.
Спускаясь по гостиничной лестнице, Ванзаров ощутил аромат. Густой, сочный, манящий, аппетитный, какой бывает у хорошей кухни и толковых поваров. Нужны нечеловеческие силы, чтобы голодному человеку, променявшему завтрак на дела службы, пройти мимо. Понимая, что поддается искушению, Ванзаров поддался ему и свернул в ресторан, вместо того чтобы голодным выйти из гостиницы.
На поздний завтрак собралось не много гостей. Не успев выбрать столик, Ванзаров заметил, как ему приветливо машет господин в жандармском мундире. Голод как-то сразу съежился и подвинулся, уступая необходимости. Из безвольного обжоры Ванзаров превратился в чиновника сыска. Он подошел к столу, за которым завтракал Мочалов. Как видно, ротмистру пришлась по душе кухня. Официанту было приказано подать еще один прибор. Ротмистр так был рад встрече, что предложил угостить знакомого завтраком. Ванзаров поблагодарил, сказал, что не голоден.
– Удачно повстречал вас, Николай Илларионович, – сказал он, присаживаясь за стол и старательно отводя взгляд от тарелок. Мочалов завтракал обильно, да еще и с пирожками.
– Может, все же перекусите? – отвечал ротмистр, усердно жуя. – Тут отменно готовят…
Ванзаров мужественно отказался – в другой раз.
– Необходимо прояснить некоторые моменты, связанные с Квицинским.
Мочалов гостеприимным жестом позволил задавать любые вопросы.
– Вы знали, что Квицинский застрелил барона Штальберга совсем не случайно?
Кусок телятины не попал в рот и вернулся на тарелку.
– С чего вы взяли? – спросил ротмистр. Отложил вилку и насторожился.
– Во-первых, кружок был не революционный, а спиритический. Конечно, в первые мгновения трудно разобрать, кто есть кто. У Квицинского было несколько секунд, чтобы прицельно выстрелить и убить мужа женщины, которую он страстно хотел получить. Мадам Штальберг дала показания, как он соперничал с бароном за ее руку и сердце. Предполагаю, в докладах Квицинский указывал на необходимость изучить цыганский гипнотизм для пользы дела.
Ротмистр отогнал официанта, который сунулся с услугами. Настроение его резко сменилось. Он стал мрачен и сдержан.
– Дело прошлое, незачем ворошить, Родион Георгиевич… К его смерти не имеет отношения…
– За несколько часов до гибели Квицинский сидел в «Дононе» с вдовой убитого барона. Она хотела отомстить за смерть мужа цыганским колдовством, – сказал Ванзаров. Аромат еды был над ним уже не властен.
– Верите в колдовство? – с усмешкой спросил ротмистр.
– Верю в логику человеческих поступков…
– И что с того? – ротмистр поворошил вилкой в тарелке.
– Вы скрыли от меня нечто важное, Николай Илларионович, – ответил Ванзаров, терпя звук металла, царапающего фарфор.
– Скрыл? И в мыслях не было. Ответил на все ваши вопросы, – сказал Мочалов, налил себе бокал вина и пригубил. – Как приказано господином полковником.
– Вы не рассказали, что весь день 28 октября, и, наверное, раньше, следили за Квицинским.
Ротмистр откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, чему сильно мешали аксельбанты у правого плеча.
– Не можете этого знать, – ответил он.
– На это указывает логика вашего поведения, Николай Илларионович, – сказал Ванзаров, что было почти правдой. Ну а про записную книжку, в которой Почтовый указывал на слежку, назвав Мочалова «Усатый», поминать ни к чему. Еще придется объяснять, кто такой Почтовый, бывший филер.
– Неужели?
– Тщательно осмотрели карманы Квицинского, вынули из них все, но не стали изучать его записную книжку, спокойно отдали мне. Почему? В ней же могут найтись важные сведения для розыска убийцы. Ответ прост: вы знали ее содержание. Потому что следили за Квицинским. Господин Пирамидов это знал, тоже не заглянул в записи своего помощника: они ему были не интересны. Тем самым вы с полковником показали, что Квицинский был под наблюдением. И его вечерний маршрут был известен вплоть до момента смерти. Там, где наступила неизвестность, понадобился я.
– Полная чушь, господин чиновник сыска, – ответил Мочалов. О дружелюбии было забыто.
– Если следили за Квицинским, – продолжил Ванзаров, не обращая внимания на мелочи, – возникает серьезный вопрос: что знаете и скрываете про его убийство? Насколько сами в этом замешаны.
Кулак жандарма не сильно, но веско стукнул по столу. Гости ресторана оглянулись на шум и поскорее отвернулись.
– Что себе позволяете, господин Ванзаров? Прошу не забываться, с кем разговариваете…
– Имею честь разговаривать с любовником мадам Квицинской. Полагаю, эта часть вашей дружбы с покойным Леонидом Антоновичем господину полковнику неизвестна. В сложившейся ситуации смерть мужа открывает вам путь к руке и сердцу Ольги Сергеевны. Все, что получил Квицинский при выгодной женитьбе на дочери генерала Павловского, может стать вашим. Чем не повод убить друга?
Еще немного – и Мочалов мог броситься. Щеки его пошли багровыми пятнами, сам он еле сдерживался. Ванзаров не любил драки в общественном месте, но приготовился. Однако ротмистр сумел овладеть собой. Он жадно выпил полный бокал вина и крикнул официанту, чтобы принес водки.
– Причинили мне боль, Родион Георгиевич, – сказал Мочалов, опустив голову. – Зачем же так… Воспитанный человек…