Одно ясно наверняка: больше не будет сложных комбинаций. В ход пойдет выстрел или удар ножом. Что проще: в уличной толпе ударить сзади. Тут никакая реакция не спасет. Или на темной лестнице разрядить барабан револьвера. Ванзаров такая мишень, что промахнуться трудно. Особенно с близкого расстояния. О таком развитии событий кричала психологика: человек, который перевернул контору нотариуса и редакцию «Ребуса», не боится применять силу, даже если владеет гипнозом.
Любой нормальный чиновник полиции, осознав, какая опасность над ним нависла, поступил бы, как разумный человек: нашел причину бросить все и срочно уехать из столицы. Или сказаться больным, закрывшись дома с револьвером и запасом патронов. Любой нормальный чиновник спасал бы свою жизнь, которая так нужна ему и его семье. Ванзаров считал нормальным раскрыть преступление, чего бы это ему ни стоило. Тем более однажды он умирал, чтобы поймать убийцу. Ради дела быть мертвым только дважды – хорошая привычка.
Сладко зевнув после раздумий, которые у любого чиновника отбили бы сон, Ванзаров закрыл окно и крепко заснул. Перед смертью, как известно, надо хорошенько выспаться.
Он проснулся в семь утра бодрым, свежим и полным сил. Он знал, чем займется в первую очередь. А пока облился из ведра ледяной водой и растерся до пунцовых следов. Из шкафа достал последнюю чистую сорочку, тщательно оделся. Полковник Пирамидов избавил от хлопот с ключами: замок был вывернут так, что дверь можно было прикрыть. Выглянув в окно, Ванзаров заметил невзрачную фигуру, которая прогуливалась вдоль решетки сада, зябко поеживаясь и зевая. Филер устал, вел себя глупо и неосмотрительно. Наверняка ночь провел в сторожке у дворника, сунув рубль на водку. Он не выспался и голоден. Лучшее сочетание, чтобы потерять бдительность.
В воротах дома Ванзаров пропустил кухарку, которая возвращалась с провизией с Сенного рынка, пожелал ей доброго дня и даже манерно приподнял шляпу, чем вогнал в краску вологодскую деваху. Демонстративно откинув пальто, он достал карманные часы, проверил, который час, и направился к Екатерининскому каналу. Перейдя через мостик на другую сторону, Ванзаров не спеша, чтобы голодный филер не потерял его, прошелся до трактира Пермякова Ивана Дмитриевича, в котором часто завтракал, когда было время и остатки жалованья.
Половой Бобрин постоянного гостя знал отлично. Тот редко оставлял чаевые, но заслужил уважение: мужчина солидный, ведет себя степенно, отменно вежлив, никогда не «тычет», служит в полиции. Бобрин знал, за каким столиком привык завтракать Ванзаров, держал его свободным. Усадив гостя, он стал спрашивать, чего господни изволит. И тут господин полицейский предложил десять рублей (сколько осталось в кошельке) за мелкую услугу. А завтрак в другой раз: хлеба со стола поест – и довольно. Услуга была столь забавна, а сумма с лихвой покрывала битую посуду. Половой обещал исполнить в лучшем виде.
Невзрачный господин уселся, куда ноги донесли – так он устал. Он был на виду объекта слежки, но это его уже мало беспокоило. Подбежавшему половому заказал чаю с холодной закуской, да поживее, времени мало. Половой обещал мигом. Сняв черную фуражку-московку, господин остался в пальто, так озяб. Он старательно глядел в окно, в отражении стекла наблюдая за объектом, как вдруг рядом грохнуло шумно и звонко. Господин повернул голову. Около стола валялся поднос и осколки разбитой посуды. Половой поднялся с колен и громким голосом стал стыдить его: дескать, как не совестно делать подножку. Шум господину был не нужен. Он попытался утихомирить полового, но Бобрин разошелся, взывал к совести, требовал платить за бой и звал полицию. Господин полез в карман, чтобы заткнуть половому рот купюрой, но тут, как из-под земли, объявился неизвестный, который сунул книжечку департамента полиции и потребовал проследовать в участок для пресечения безобразного поступка. Полицейский в штатском от слов перешел к делу, и не успел хулиган опомниться, как его выдернули из-за стола и потащили к выходу. Локоть его держал стальной захват, половые провожали руганью.
Отойдя от окон трактира, Ванзаров толкнул пойманного к решетке канала, как приговоренного к расстрелу ставят к стенке.
– Кто послал? – спросил он.
Вопрос, заданный спокойным тоном, заставил стянуть с головы фуражку и смять в руках.
– Не серчайте, Родион Георгиевич, не по злу, а совсем обнищал, – ответил человек, улыбаясь жалко и просительно. – Взял грех на душу, знал, что тем и кончится… Нельзя своих водить.
Небритое лицо, по которому сложно составить мгновенный портрет, было смутно знакомо. Приглядевшись, Ванзаров вспомнил, что три года назад, когда пришел в сыск, этот господин изредка появлялся. Он был филером не из лучших. Потом попал в какую-то некрасивую историю с деньгами, его вышвырнули без надежд на пенсию и возврат на службу. Фамилия у него была странно запоминающаяся…
– Вы… Портовый? – попытался Ванзаров.
Жалкий человечек благодарно кивнул.
– Почтовый. Ох, и беда мне с фамилией… Особенно когда в почтовом отделении… Благодарствую, что не забыли-с… Вы-то вон как вознеслись, а я в ничтожестве пребываю…
Бывший филер был противен, как прокисшая каша. Ванзаров не хотел знать ни его жалоб, ни комплиментов.
– Кто послал? – повторил он.
Почтовый вздрогнул, будто замерз.
– Уж простите сердечно, – пробормотал он. – Все от безденежья… Поддался соблазну… ходить за вами Морфей подрядил…
Кличка эта ни о чем не говорила. Среди воров таких не бывало.
– Кто он?
– Ой, дурной человек, злой. – Почтовый вытер нос рукавом куртки. – Страшный человек… Для него убить – что стакан воды выпить… Скрывает, но я-то выяснил, от меня не спрячешься: он из бомбистов, тайный бунтовщик и революционер, хоть и доктор. Я как подумал: денежку возьму, за вами похожу, а потом сдам его охранке, может, прощение заслужу.
– В какой больнице служит?
Бывший филер услужливо кивнул.
– Проверил: в больнице Святителя Николая Чудотворца. Это где душевнобольных держат. Такой гладкий, с виду не скажешь, что бунтовщик. А вот фамилию его не знаю… Но вы-то все распознаете… Говорил ему, не следует с вами связываться. Да и сам не хотел браться… Так ведь на деньги позарился…
– Сколько за меня обещано?
– Триста, – ответил Почтовый и потупился.
Сумма составляла почти три месячных жалованья чиновника сыска. Что можно считать комплиментом: плата достойная. А для филера – гигантская.
– Какую задачу поставили? – спросил недешевый Ванзаров.
– Простейшую: водить вас, знать, где были. Вот я за вами третий день и гуляю. Сил не осталось. Спасибо, что поймали, теперь отдохну…
– Где и когда у вас встреча с Морфеем?
– Сегодня вечером у Матисова моста, со стороны больницы. Видать, не любит господин Морфей далеко от службы отлучаться. Сказал, чтобы был к семи, сам подойдет. Плохой он человек, хоть и доктор, – повторил Почтовый. – Страшно перед ним стоять, взгляд тяжелый, так и душит…
– Что еще для него делали?
Почтовый повел плечами.
– Да все то же. До вас приказано было ходить за чиновником из охранки. До среды за ним ходил. Потом вас было приказано вести…
– Фамилия чиновника из охранки Квицинский?
– Вам и это ведомо? – испугался Почтовый. – Говорил, не надо вас трогать.
– Филерский дневник ведете?
Лицо бывшего филера подернулось улыбкой.
– А то как же, привычка-с.
Ванзарова протянул руку:
– Блокнот.
Тон был таким, что отбивал желание возражать. Почтовый полез за пазуху и вынул грязную книжечку, из корешка которой торчал грызенный карандаш. Полистав записи, Ванзаров узнал график своих передвижений с комментариями в филерском стиле, то есть с яркими кличками. Но самое ценное – перемещения Квицинского занимали всего неделю и обрывались на вечере 27 октября. Записную книжку Ванзаров сунул в карман пальто.
– Пошли, – сказал он, застегиваясь.
Почтовый нахлобучил фуражку.
– Куда изволите?
– 3-й участок Казанской части. Место вам знакомо. Прошу. – Ванзаров указал направление к Офицерской улице.
– А для чего мне в участок, Родион Георгиевич?
– Оформим хулиганский поступок: половому в трактире поставил подножку. Получите сутки ареста и заплатите за разбитую посуду… Вы теперь состоятельный господин, триста рублей заработали. Шагайте.
Вести насильно Ванзаров не собирался. Прикасаться к бывшему филеру было противно, как к дохлой кошке. Сам пойдет. И Почтовый поплелся, кряхтя и жалуясь на судьбу, которая заставила совершить глупость.
47
Дом на Казанской
Доходный дом не самый респектабельный, не чета «Версалю», но в Казанской части считался одним из лучших. Простой публике жилье было не по карману даже на последнем, пятом, этаже, не говоря уже о лучших, втором и третьем. Поговаривали, что лет пятьдесят назад в доме жил друг Пушкина и великий польский поэт Мицкевич, хотя в какой именно квартире, уже никто не помнил. Может, нарочно выдумали, чтобы квартиры сдавать подороже.
Сын домовладельца, Егор Матренов, не в пример своим сверстникам был юношей рассудительным и положительного поведения. Не занимался глупостями, то есть не ездил кутить в частные театры, а изучал коммерческое дело на радость родителю. В юные года Егора привлекали не барышни, а барыши. Он спал и видел, как станет самым богатым домовладельцем столицы, а может, и всей империи. Для этого надо складывать копеечку к рублику, повышать квартирную плату и делать услуги жильцам, чтобы они не вздумали жаловаться на цены, а, напротив, были счастливы. Егор был безнадежно услужливым юношей.
Стоя во дворе этим утром, он только и ждал, кому бы услужить. Прежде устроил головомойку дворнику за плохо метенный тротуар перед домом, хотя дураку понятно: зачем мести, когда скоро лед грязь скроет. Дворник отправился с метлой на улицу, а Егор остался полновластным хозяином двора. Даме, которая спустилась по черной лестнице, явно требовалась помощь. Егор прекрасно знал Ирину Николаевну, впрочем, как и ее слабости, известные всему дому.
– Ах, да, голубчик… Мне нужна… Помощь, конечно, – ответила она на его приветствие.
Егор отметил, что дама выглядит уставшей, будто не выспалась, неопрятно одета и, кажется, в больших сомнениях.
– Что угодно-с, приказывайте, – с отменной вежливостью ответил он.
– Да, конечно… Угодно… Я ведь в дорогу собралась… Уезжаю… Ты знаешь…
– Куда изволите отбыть?
– Ах… Еще не знаю… Куда-нибудь подальше… Мир посмотреть… Так скучно сидеть на одном месте…
Будущий домовладелец, конечно, был наслышан о странностях Ирины Николаевны, но сейчас от нее пахло духами. И ничем иным.
– Желаете вещи спустить и извозчика прислать?
– Да, вещи… Они у меня там… – Она неопределенно махнула рукой. – На лестнице оставила… Снеси вниз, голубчик. Так зачем тебе стараться, прикажи дворнику. Он снесет. Он сильный.
– Ничего-с, мне в удовольствие, – ответил Егор и направился к двери, ведущей на черную лестницу.
Поднимаясь по ступенькам, он заметил темные следы, которые привели на второй этаж, прямо к квартире Ирины Николаевны: опять дворник поленился чисто вымыть. На лестничной площадке стояли три чемодана и корзина. Тут же лежал длинный куль, по виду ковер, завернутый в беленую ткань. Егор подумал, что состоятельные господа возят с собой ковры и заворачивают не в брезент, а в дорогой хлопок. Когда разбогатеет, тоже будет таким манером путешествовать.
Подхватив чемоданы, Егор не ощутил тяжести, как будто пустые. Ему хватило рук зацепить и корзинку. Сбежав вниз, он оставил багаж около Ирины Николаевны и вернулся за баулом. Этот груз оказался настоящим. Егор приподнял с одного конца и понял, что без дворника не совладает. Ковер оказался неподъемным, но показать слабость на виду постоялицы посчитал недостойным. Кое-как пристроившись, Егор подхватил куль под мышку и поволок по ступенькам. Другой конец ковра гулко шлепался о камень. Было тяжело, но дорога шла вниз. Толкнув дверь спиной, Егор выволок тяжесть во двор. Он надеялся, что уж тут дворник заметит, но хитрый татарин упрямо мел улицу.
Из последних сил Егор дотащил ковер, не бросил, а старательно опустил рядом с чемоданами.
– Ох, и тяжелый, – еле дыша, пробормотал он.
Ирина Николаевна задумчиво кивнула.
– Да, тяжело… Я, кажется, забыла нечто важное. Надо в дорогу. Надо вернуться… Голубчик, побудь с вещами, я скоро. – И она пошла к черной лестнице.
Оглядывая багаж, Егор подумал: что за странность? Хозяйка собралась в дорогу, а Наталья, горничная и кухарка, которая держит на себе дом, куда-то подевалась. Наверное, вещи укладывает.
Любой нормальный чиновник полиции, осознав, какая опасность над ним нависла, поступил бы, как разумный человек: нашел причину бросить все и срочно уехать из столицы. Или сказаться больным, закрывшись дома с револьвером и запасом патронов. Любой нормальный чиновник спасал бы свою жизнь, которая так нужна ему и его семье. Ванзаров считал нормальным раскрыть преступление, чего бы это ему ни стоило. Тем более однажды он умирал, чтобы поймать убийцу. Ради дела быть мертвым только дважды – хорошая привычка.
Сладко зевнув после раздумий, которые у любого чиновника отбили бы сон, Ванзаров закрыл окно и крепко заснул. Перед смертью, как известно, надо хорошенько выспаться.
Он проснулся в семь утра бодрым, свежим и полным сил. Он знал, чем займется в первую очередь. А пока облился из ведра ледяной водой и растерся до пунцовых следов. Из шкафа достал последнюю чистую сорочку, тщательно оделся. Полковник Пирамидов избавил от хлопот с ключами: замок был вывернут так, что дверь можно было прикрыть. Выглянув в окно, Ванзаров заметил невзрачную фигуру, которая прогуливалась вдоль решетки сада, зябко поеживаясь и зевая. Филер устал, вел себя глупо и неосмотрительно. Наверняка ночь провел в сторожке у дворника, сунув рубль на водку. Он не выспался и голоден. Лучшее сочетание, чтобы потерять бдительность.
В воротах дома Ванзаров пропустил кухарку, которая возвращалась с провизией с Сенного рынка, пожелал ей доброго дня и даже манерно приподнял шляпу, чем вогнал в краску вологодскую деваху. Демонстративно откинув пальто, он достал карманные часы, проверил, который час, и направился к Екатерининскому каналу. Перейдя через мостик на другую сторону, Ванзаров не спеша, чтобы голодный филер не потерял его, прошелся до трактира Пермякова Ивана Дмитриевича, в котором часто завтракал, когда было время и остатки жалованья.
Половой Бобрин постоянного гостя знал отлично. Тот редко оставлял чаевые, но заслужил уважение: мужчина солидный, ведет себя степенно, отменно вежлив, никогда не «тычет», служит в полиции. Бобрин знал, за каким столиком привык завтракать Ванзаров, держал его свободным. Усадив гостя, он стал спрашивать, чего господни изволит. И тут господин полицейский предложил десять рублей (сколько осталось в кошельке) за мелкую услугу. А завтрак в другой раз: хлеба со стола поест – и довольно. Услуга была столь забавна, а сумма с лихвой покрывала битую посуду. Половой обещал исполнить в лучшем виде.
Невзрачный господин уселся, куда ноги донесли – так он устал. Он был на виду объекта слежки, но это его уже мало беспокоило. Подбежавшему половому заказал чаю с холодной закуской, да поживее, времени мало. Половой обещал мигом. Сняв черную фуражку-московку, господин остался в пальто, так озяб. Он старательно глядел в окно, в отражении стекла наблюдая за объектом, как вдруг рядом грохнуло шумно и звонко. Господин повернул голову. Около стола валялся поднос и осколки разбитой посуды. Половой поднялся с колен и громким голосом стал стыдить его: дескать, как не совестно делать подножку. Шум господину был не нужен. Он попытался утихомирить полового, но Бобрин разошелся, взывал к совести, требовал платить за бой и звал полицию. Господин полез в карман, чтобы заткнуть половому рот купюрой, но тут, как из-под земли, объявился неизвестный, который сунул книжечку департамента полиции и потребовал проследовать в участок для пресечения безобразного поступка. Полицейский в штатском от слов перешел к делу, и не успел хулиган опомниться, как его выдернули из-за стола и потащили к выходу. Локоть его держал стальной захват, половые провожали руганью.
Отойдя от окон трактира, Ванзаров толкнул пойманного к решетке канала, как приговоренного к расстрелу ставят к стенке.
– Кто послал? – спросил он.
Вопрос, заданный спокойным тоном, заставил стянуть с головы фуражку и смять в руках.
– Не серчайте, Родион Георгиевич, не по злу, а совсем обнищал, – ответил человек, улыбаясь жалко и просительно. – Взял грех на душу, знал, что тем и кончится… Нельзя своих водить.
Небритое лицо, по которому сложно составить мгновенный портрет, было смутно знакомо. Приглядевшись, Ванзаров вспомнил, что три года назад, когда пришел в сыск, этот господин изредка появлялся. Он был филером не из лучших. Потом попал в какую-то некрасивую историю с деньгами, его вышвырнули без надежд на пенсию и возврат на службу. Фамилия у него была странно запоминающаяся…
– Вы… Портовый? – попытался Ванзаров.
Жалкий человечек благодарно кивнул.
– Почтовый. Ох, и беда мне с фамилией… Особенно когда в почтовом отделении… Благодарствую, что не забыли-с… Вы-то вон как вознеслись, а я в ничтожестве пребываю…
Бывший филер был противен, как прокисшая каша. Ванзаров не хотел знать ни его жалоб, ни комплиментов.
– Кто послал? – повторил он.
Почтовый вздрогнул, будто замерз.
– Уж простите сердечно, – пробормотал он. – Все от безденежья… Поддался соблазну… ходить за вами Морфей подрядил…
Кличка эта ни о чем не говорила. Среди воров таких не бывало.
– Кто он?
– Ой, дурной человек, злой. – Почтовый вытер нос рукавом куртки. – Страшный человек… Для него убить – что стакан воды выпить… Скрывает, но я-то выяснил, от меня не спрячешься: он из бомбистов, тайный бунтовщик и революционер, хоть и доктор. Я как подумал: денежку возьму, за вами похожу, а потом сдам его охранке, может, прощение заслужу.
– В какой больнице служит?
Бывший филер услужливо кивнул.
– Проверил: в больнице Святителя Николая Чудотворца. Это где душевнобольных держат. Такой гладкий, с виду не скажешь, что бунтовщик. А вот фамилию его не знаю… Но вы-то все распознаете… Говорил ему, не следует с вами связываться. Да и сам не хотел браться… Так ведь на деньги позарился…
– Сколько за меня обещано?
– Триста, – ответил Почтовый и потупился.
Сумма составляла почти три месячных жалованья чиновника сыска. Что можно считать комплиментом: плата достойная. А для филера – гигантская.
– Какую задачу поставили? – спросил недешевый Ванзаров.
– Простейшую: водить вас, знать, где были. Вот я за вами третий день и гуляю. Сил не осталось. Спасибо, что поймали, теперь отдохну…
– Где и когда у вас встреча с Морфеем?
– Сегодня вечером у Матисова моста, со стороны больницы. Видать, не любит господин Морфей далеко от службы отлучаться. Сказал, чтобы был к семи, сам подойдет. Плохой он человек, хоть и доктор, – повторил Почтовый. – Страшно перед ним стоять, взгляд тяжелый, так и душит…
– Что еще для него делали?
Почтовый повел плечами.
– Да все то же. До вас приказано было ходить за чиновником из охранки. До среды за ним ходил. Потом вас было приказано вести…
– Фамилия чиновника из охранки Квицинский?
– Вам и это ведомо? – испугался Почтовый. – Говорил, не надо вас трогать.
– Филерский дневник ведете?
Лицо бывшего филера подернулось улыбкой.
– А то как же, привычка-с.
Ванзарова протянул руку:
– Блокнот.
Тон был таким, что отбивал желание возражать. Почтовый полез за пазуху и вынул грязную книжечку, из корешка которой торчал грызенный карандаш. Полистав записи, Ванзаров узнал график своих передвижений с комментариями в филерском стиле, то есть с яркими кличками. Но самое ценное – перемещения Квицинского занимали всего неделю и обрывались на вечере 27 октября. Записную книжку Ванзаров сунул в карман пальто.
– Пошли, – сказал он, застегиваясь.
Почтовый нахлобучил фуражку.
– Куда изволите?
– 3-й участок Казанской части. Место вам знакомо. Прошу. – Ванзаров указал направление к Офицерской улице.
– А для чего мне в участок, Родион Георгиевич?
– Оформим хулиганский поступок: половому в трактире поставил подножку. Получите сутки ареста и заплатите за разбитую посуду… Вы теперь состоятельный господин, триста рублей заработали. Шагайте.
Вести насильно Ванзаров не собирался. Прикасаться к бывшему филеру было противно, как к дохлой кошке. Сам пойдет. И Почтовый поплелся, кряхтя и жалуясь на судьбу, которая заставила совершить глупость.
47
Дом на Казанской
Доходный дом не самый респектабельный, не чета «Версалю», но в Казанской части считался одним из лучших. Простой публике жилье было не по карману даже на последнем, пятом, этаже, не говоря уже о лучших, втором и третьем. Поговаривали, что лет пятьдесят назад в доме жил друг Пушкина и великий польский поэт Мицкевич, хотя в какой именно квартире, уже никто не помнил. Может, нарочно выдумали, чтобы квартиры сдавать подороже.
Сын домовладельца, Егор Матренов, не в пример своим сверстникам был юношей рассудительным и положительного поведения. Не занимался глупостями, то есть не ездил кутить в частные театры, а изучал коммерческое дело на радость родителю. В юные года Егора привлекали не барышни, а барыши. Он спал и видел, как станет самым богатым домовладельцем столицы, а может, и всей империи. Для этого надо складывать копеечку к рублику, повышать квартирную плату и делать услуги жильцам, чтобы они не вздумали жаловаться на цены, а, напротив, были счастливы. Егор был безнадежно услужливым юношей.
Стоя во дворе этим утром, он только и ждал, кому бы услужить. Прежде устроил головомойку дворнику за плохо метенный тротуар перед домом, хотя дураку понятно: зачем мести, когда скоро лед грязь скроет. Дворник отправился с метлой на улицу, а Егор остался полновластным хозяином двора. Даме, которая спустилась по черной лестнице, явно требовалась помощь. Егор прекрасно знал Ирину Николаевну, впрочем, как и ее слабости, известные всему дому.
– Ах, да, голубчик… Мне нужна… Помощь, конечно, – ответила она на его приветствие.
Егор отметил, что дама выглядит уставшей, будто не выспалась, неопрятно одета и, кажется, в больших сомнениях.
– Что угодно-с, приказывайте, – с отменной вежливостью ответил он.
– Да, конечно… Угодно… Я ведь в дорогу собралась… Уезжаю… Ты знаешь…
– Куда изволите отбыть?
– Ах… Еще не знаю… Куда-нибудь подальше… Мир посмотреть… Так скучно сидеть на одном месте…
Будущий домовладелец, конечно, был наслышан о странностях Ирины Николаевны, но сейчас от нее пахло духами. И ничем иным.
– Желаете вещи спустить и извозчика прислать?
– Да, вещи… Они у меня там… – Она неопределенно махнула рукой. – На лестнице оставила… Снеси вниз, голубчик. Так зачем тебе стараться, прикажи дворнику. Он снесет. Он сильный.
– Ничего-с, мне в удовольствие, – ответил Егор и направился к двери, ведущей на черную лестницу.
Поднимаясь по ступенькам, он заметил темные следы, которые привели на второй этаж, прямо к квартире Ирины Николаевны: опять дворник поленился чисто вымыть. На лестничной площадке стояли три чемодана и корзина. Тут же лежал длинный куль, по виду ковер, завернутый в беленую ткань. Егор подумал, что состоятельные господа возят с собой ковры и заворачивают не в брезент, а в дорогой хлопок. Когда разбогатеет, тоже будет таким манером путешествовать.
Подхватив чемоданы, Егор не ощутил тяжести, как будто пустые. Ему хватило рук зацепить и корзинку. Сбежав вниз, он оставил багаж около Ирины Николаевны и вернулся за баулом. Этот груз оказался настоящим. Егор приподнял с одного конца и понял, что без дворника не совладает. Ковер оказался неподъемным, но показать слабость на виду постоялицы посчитал недостойным. Кое-как пристроившись, Егор подхватил куль под мышку и поволок по ступенькам. Другой конец ковра гулко шлепался о камень. Было тяжело, но дорога шла вниз. Толкнув дверь спиной, Егор выволок тяжесть во двор. Он надеялся, что уж тут дворник заметит, но хитрый татарин упрямо мел улицу.
Из последних сил Егор дотащил ковер, не бросил, а старательно опустил рядом с чемоданами.
– Ох, и тяжелый, – еле дыша, пробормотал он.
Ирина Николаевна задумчиво кивнула.
– Да, тяжело… Я, кажется, забыла нечто важное. Надо в дорогу. Надо вернуться… Голубчик, побудь с вещами, я скоро. – И она пошла к черной лестнице.
Оглядывая багаж, Егор подумал: что за странность? Хозяйка собралась в дорогу, а Наталья, горничная и кухарка, которая держит на себе дом, куда-то подевалась. Наверное, вещи укладывает.