Лаура перевела телефон в режим отказа от всех входящих звонков, исключая звонки от Агнесс и Виты. Лишь бы дома все было в порядке.

Лаура задала оператору расчет маршрутов и получила неожиданный ответ, что сейчас доехать до Принстона на машине быстрее, чем лететь на самолете. Рейс через три с половиной часа, сорок минут полета — недолго, но потом дорога от аэропорта в Институт перспективных исследований — не меньше часа. Значит, всего чуть больше пяти часов. На машине, если объехать Балтимор и Филадельфию по шоссе 90, путь займет два часа сорок минут. Правда, придется потратить полчаса, чтобы выехать отсюда на девяностую дорогу, но все равно — на два часа быстрее. И на своей машине с настроенным по характеру водителя автопилотом.

Лаура ввела в память новый маршрут, позвонила домой — Вита все еще читала Бирна — и откинула спинку сиденья. Пусть хоть спина отдохнет.

Закрыла глаза. Что, черт возьми, происходит? Какая причина заставила ехать пусть не за тридевять земель, а всего лишь в соседний штат?

Что может сказать Бербидж о формулах Эверетта, если не занимался многомировой интерпретацией? К тому же явиться без предварительной договоренности — нахальство, к которому большинство известных ей ученых относится резко отрицательно. Да, но есть плюсы. В Принстоне можно наверняка найти физика, способного дать хороший комментарий. Без предварительной договоренности? Да, но эта проблема тоже решается, если сослаться на рекомендацию профессора Касталетты.

Шелест мотора чуть изменился, и Лаура открыла глаза. Машина въехала на окружной мост, новую развязку, чудо инженерной мысли, магистраль длиной в сто пятьдесят километров, проходившую над всеми региональными дорогами. Максимальная разрешенная скорость двести километров в час, и автопилот не замедлил этой возможностью воспользоваться. К востоку, на горизонте, Лаура увидела высотки Филадельфии, как вытянутые к небу тонкие пальцы скрытых под землей ладоней. Большой палец — Конвент-хилл — восставал чуть в стороне и выглядел наклоненным, как Пизанская башня. Так оно и было — удивительное архитектурное сооружение, модерн, ставший возможным, когда в строительстве научились использовать подешевевшие в конце двадцатых годов кевларовые материалы.

Лаура подключила лэптоп к пульту и вызвала на экран страницу с формулами. Посчитала, сколько на странице знаков интеграла ∫ — восемь. Двенадцать греческих больших Σ — знаков суммы. Марк Эверетт, видимо, разрешил адвокату демонстрировать только одну страницу. Бесполезно обращаться к нему за остальными. Но почему налет совершили на офис Шеффилда, если документ находится у Кодинари?

Машина свернула с бульвара Арлингтон на шестидесятое шоссе, и автопилот увеличил скорость до крейсерской — сто восемьдесят километров в час. Езда убаюкивала. Лаура потянулась к телефону — позвонить домой, — но рука упала на колени. Дремота — как ватная паутина…





* * *


Когда задул ветер, хлопнув полуоткрытой дверью в коридор, Алан закрыл окно, и это движение возбудило в нем давно выпавшее в осадок желание закурить. Не курил он давно. Можно сказать — никогда, но это было бы прегрешением против истины: лет в пятнадцать, когда все мальчишки выкуривают первую сигарету, Алан — дело было, конечно, в школьном туалете — потянулся к пачке, которую держал в руке Джек из параллельного класса, и тот не только не возразил, но дал прикурить от своей сигареты. Перейдя тогда важную ступень взрослости, Алан затянулся, закашлялся, получил несколько дружеских, но довольно сильных ударов по спине и понял, что более неприятного ощущения не испытывал никогда.

Он бросил горевшую сигарету в мусорный бачок, вызвав небольшой, но дымный пожар, кем-то залитый водой из крана. Джек окинул Алана скептическим взглядом, хмыкнул, сказал: «Ничего, в первый раз со всеми так, привыкнешь», но Алан знал — следующего раза не будет.

И не курил. Не возражал, когда курили при нем. Дым не вызывал у него ни аллергии, ни неприятных (как он ожидал) ощущений, но провоцировал осознание бесконечности времени. Дым напоминал, что время нескончаемо, что оно было всегда и всегда будет. Рождались мысли, с работой не связанные, а, как говорят философы, экзистенциальные и словами не передаваемые. Слова-то Алан подобрать мог, а непередаваемыми они были потому, что никому передавать он их не хотел.

Но сейчас… Желание закурить, внезапное, как налетевший шквал и почему-то волнующее, как верхнее до, взятое когда-то Паваротти в стретте Манрико, оказалось неодолимым и, главное, почему-то естественным. Сигарет в комнате, конечно, не водилось, и Алан выглянул в коридор. В дальнем конце, у окна, беседовали о высоких материях Зарайски и Оберман, старый и молодой, оба струнные теоретики, придерживавшиеся диаметрально противоположных концепций во всем, кроме одного: оба не выносили сигаретного дыма.

Шла по коридору — спиной к Алану — доктор Ализа Армс, и это было хорошим знаком. Он знал, что доктор Армс покуривала, видел ее однажды с сигаретой в зубах. Алан догнал Ализу, поздоровался, получил в ответ улыбку и спросил, нет ли лишней сигареты.

— Вы курите, Алан? — удивилась Ализа. Ирландку по происхождению, ее часто принимали за китаянку из-за узкого разреза глаз. Казалось, она смотрит будто исподлобья и изучает собеседника, скрывая свои мысли: эффект, которого доктор Армс на самом деле не добивалась.

— Нет, — решительно отказался от такого предположения Алан.

— Тогда за… — Ализа оборвала себя на середине слова. Ее это не касается, верно? — Берите.

Алан вытянул сигарету и только после этого мучительно понял, что закурить сейчас же не получится. В Институте не курят, придется выйти, а снаружи ветер.

Правильно оценив его замешательство, Ализа взяла Алана под руку и повела к лестнице.

— Со мной тоже такое бывает, — сказала она доверительно. — Накатывает вдруг, надо непременно закурить. Сюда, Алан, входите.

Комнатка у лестницы, дверь в которую Алан много раз видел, но не замечал, полагая, что это кладовка, и ничего интересного там нет, оказалась узкой и изогнутой, как дымовая труба, с большим окном, выходившим в сторону фасада и автомобильной стоянки. Стол, несколько стульев, стерильно, как в больничной палате. Ализа распахнула окно, и Алан удивился тому, что ветер не стал вдувать в комнату теплый лежалый воздух. Ах да, подумал он, окно выходит на запад, а ветер — с востока.

Ализа опустилась на стул, кивнула Алану — садитесь, но он остался на ногах, привалился спиной к стене рядом с окном. Ализа протянула зажигалку, Алан прикурил, с непривычки только с третьего раза. Ализа смотрела, пытаясь — так ему показалось — широко раскрыть глаза, но у нее все равно не получилось.

— Я не подозревал, что в Институте есть комната для курения, — сказал Алан, с наслаждением вдохнув горячий дым. Он действительно ощутил наслаждение! Не удовольствие, а то, что называют сладостью бытия: боже, как давно он не курил! Сто лет! Не держал в зубах сигарету, не пускал в потолок кольца, следя, как дым расползается и создает фигуры Роршаха, в которых он всегда угадывал то, что ему хотелось угадать.

Ализа следила за выражением его лица с интересом и опаской. Алан выпустил дым и, сделав еще одну затяжку, сказал с удивлением, которого не смог скрыть:

— Я курил, Ализа. Я точно курил когда-то. Сигареты «Кент».

У Ализы были длинные женские сигареты «Вокс». Мужчины их, конечно, не признавали. Алан курил, неловко держа сигарету тремя пальцами, слишком громко вдыхая дым и неуклюже выдыхая. Если бы он когда-то держал в руке сигарету, то не был бы так неловок. Курение как езда на велосипеде — можно бросить, не курить десять лет, но пальцы помнят, какие движения совершали, вынимая сигарету из пачки, поднося ко рту, щелкая зажигалкой. Ализа это знала — сама бросала пару раз и начинала курить опять, когда сталкивалась с проблемой, разрешить которую без хотя бы пары затяжек представлялось невозможным.

— Вы не умеете курить, — заметила она.

— Вы правы! — воскликнул Алан. — Я говорю не о реальности, а об ощущениях и памяти.

— Ложная память?

— Не думаю. Ложная память, насколько я понимаю, возникает, если о чем-то много размышлять, представлять, убедить себя, будто нечто происходило на самом деле. И тогда воображаемое переходит в память — не из реальности, а из представлений о ней. Мозг не всегда понимает разницу.

— Вы читали Минда?

— Пролистал не так давно. Глубоко не вчитывался, времени вечно не хватает.

— Хорошая книга, — кивнула Ализа. — Мне ее в свое время зачитывал кусками бывший муж, когда мы спорили о том, нужно ли тратить время на сочинение научно-популярных книг. Дональд говорил, что это пустое занятие: либо автора все равно поймут неправильно, либо автор в погоне за простотой изложения исказит суть.

— Он биохимик, если мне память не изменяет?

— Эволюционный генетик. Видите, через дорогу корпус Шерман?


— Конечно. Дважды в день проезжаю мимо, а раз в неделю — пробегаю. Так вы… — Он помедлил, соображая, насколько прилично задать следующий вопрос. — Вы с ним согласны?

На самом деле спрашивал он о другом: встречается ли Ализа с бывшим мужем. Зачем ему знать?

— Отчасти. Популяризация — упрощение, с этим не поспоришь. А тратить ли на такое занятие личное время — не предмет для обсуждения, каждый сам решает.

— Значит, — задумчиво произнес Алан, — ложная память может возникнуть сама по себе, из-за того, что в мозгу нейроны сцепятся необычным образом?

— Очень упрощенно — да.

— Не знаю… Ализа, пока мы разговаривали, я вспоминал. То есть само вспоминалось, без моих усилий. Я сижу в глубоком кресле из черной кожи. Вытянул ноги — я никогда этого не делаю, — закинул ногу на ногу, — этого я не делаю тоже. На подлокотнике лежит пачка «Кента». Ясно помню надпись и изображение верблюда, могу описать с точностью до мелких деталей, хотите?

Ализа покачала головой.

— Достаю сигарету привычным жестом… Это ощущение… Ощущение, что никакого ощущения нет. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Пожалуй… Если что-то делаешь по привычке, то не задумываешься. Просто делаешь и можешь даже не помнить…

— Вот! Это не ложная память. Скорее вариант дежавю.

— С вами часто такое бывает? — с интересом спросила Ализа.

— Никогда не было…

Алан подержал недокуренную сигарету в руке, внимательно осмотрел и выбросил окурок в мусорную корзину, стоявшую под окном.

— Надо было погасить, — заметила Ализа. — Жест сразу выдает вас — курильщик никогда так не сделает. Может, ваш отец курил «Кент», и вы запомнили?

— Может, и курил. Мать мне об этом не говорила.

Ализа внимательно посмотрела на Алана, хотела задать вопрос, но промолчала. Незаданный вопрос, однако, повис в воздухе невидимым сигаретным дымом, и Алан ответил:

— Мама с ним рассталась за полгода до моего рождения.

— Сочувствую… Он…

— Нет. Он-то как раз предлагал пожениться, но у мамы суровый характер. Застала его с другой женщиной. Как я понимаю, не в пикантной ситуации. Но… Вы не знаете мою мать.

— Могу представить. Мне знакомы женщины подобного типа. Никаких компромиссов, да?

Алану не хотелось отвечать, он жалел, что начал этот разговор. Воспоминание явилось неожиданно, и он не успел удержать его в себе. Удачно затренькал телефон в нагрудном кармане, Алан извинился взглядом, достал аппарат и посмотрел на экран. Звонила Мария из секретариата.

— Добрый день, доктор Бербидж. Прошу прощения, что отрываю вас от работы.

— Я не… Впрочем, прощаю.

— С вами хочет поговорить репортер из «Научных новостей». Это интернет-портал, довольно популярный, как мне сказали.

У Алана появилось ощущение ожидаемой неприятности. Ничего еще не произошло, но построение фразы и тон, каким Мария ее произнесла, вызвали безотчетное отторжение.

— Если нужно интервью, — резко произнес Алан, — то, к сожалению, я очень занят.

— Жаль.

Алан подумал, что ответ получился излишне резким.

— Простите, Мария, — сказал он. — Я не хотел вас обидеть.

— Что вы, доктор Бербидж. Просто она приехала из Вашингтона специально, чтобы поговорить со специалистом по теории квантового многомирия.

— Она?

— Миссис Шерман. Что-то, связанное с сегодняшним сообщением о какой-то рукописи Эверетта. Она ведет на портале отдел физики.

Говорить с журналистом о формулах Эверетта Алан не хотел. Прежде всего нужно увидеть рукопись целиком, что вряд ли получится.

— Почему, — Алан сделал попытку избавиться от неприятного посещения, — она не связалась заранее?

— Не знаю, доктор Бербидж.

Да, это не входит в обязанности секретаря.

Ализа тронула Алана за рукав. Он поднял на нее взгляд. Она покачала головой, затем кивнула — это сбило Алана с мысли. Ализа советует принять журналистку? Или отказаться от встречи?