— Кто?

— Осы.

— За кулисами есть осиное гнездо? Вот так новость!

— Это случилось вчера.

— А! — Барнаби улыбнулся и кивнул, как будто счел это неправдоподобное объяснение, возлагавшее всю вину на насекомых, вполне удовлетворительным, а потом сказал: — Насколько я понимаю, это вы распустили слух о неверности Китти?

— Это не слух, — с горячностью возразил Николас. — Я знаю, что не следовало ничего говорить Эйвери, и очень сожалею, что это сделал, но это не слух. Я и правда видел ее в осветительной ложе с Дэвидом Смаем.

— Вы уверены?

— Да. В театре были только они двое.

— Кроме вас?

— Ну… разумеется…

— Получается, у нас есть только ваше свидетельство, как будто кто-то был с Китти.

— Навряд ли бы она могла так корчиться и извиваться наедине с собой.

— Но она бы могла быть наедине с вами.

— Со мной?

— А почему нет? По-моему, вы гораздо более подходящий претендент, чем Дэвид.

Николас выглядел скорее растерянным, нежели польщенным.

— С какой стати я бы стал разносить сплетни о себе самом? Это бессмысленно.

— Может быть, вы хотели, чтобы все это стало общим достоянием.

— Зачем мне это?

— Что у вас с рукой, Николас?

— Я уже рассказал.

— Какие осы? Сейчас ноябрь, а не середина июля. Что у вас с рукой?

— Я… не помню…

— Хорошо. Что у вас с большим пальцем?

— Заноза. — Николас с радостью ухватился за возможность ответить быстро и правдиво.

— Когда вы ее посадили?

— Сегодня.

— Как? — Взгляд Барнаби сделался таким сосредоточенным и проницательным, что Николас зажмурился.

— Я… э-э… я забыл…

— Николас!

Николас открыл глаза. Взгляд старшего инспектора смягчился. Том опять стал похож на самого себя. Николас, который сам не заметил, как задержал дыхание, с облегчением выдохнул; его позвоночник немного распрямился; плечи расслабились.

— Да, Том?

— Почему вы считаете, будто Эсслин пытался вас убить?

Николас охнул, будто ему прямо в лицо выплеснули ведро холодной воды. Он изо всех сил постарался сосредоточиться и сформулировать вразумительный ответ. Его мозг как будто развалился на множество калейдоскопических фрагментов. Все, что он мог сделать, — это оттянуть время.

— Что? — он попытался рассмеяться. Получился сдавленный крик. — С чего вы это взяли? — Роза. Конечно. Он забыл о Розе. Том опять выглядел непохожим на самого себя.

— Я просидел в этом кресле уже достаточно долго, Николас, — сказал он. — И я очень устал. Если вы будете морочить мне голову, отправитесь в тюрьму. Понятно?

Николас сглотнул.


— Да. Том.

— Хорошо. Тогда говорите правду.

— Ладно… моя рука… он изувечил ее своими перстнями. Повернул их камнями внутрь и крепко стиснул мне руку. Потом, ближе к концу спектакля, когда я залез под стол, он потянулся за мной. Его плащ заслонил от меня свет… я оказался в ловушке. Потом он попытался меня задушить. — Николас смущенно умолк. Барнаби подался вперед и внимательно оглядел его лилейно-белую шею. — Ну, на самом деле он до меня не дотронулся.

— Понятно, — сказал старший инспектор. — Он попытался вас задушить. Но на самом деле он до вас не дотронулся.

Николас притих. Как он мог передать чувства, которые испытал в те страшные минуты, когда, наполовину парализованный от страха, спасался от шакальего дыхания и костлявых пальцев Эсслина? Он принялся сбивчиво объяснять, как выпустил полторы страницы текста, чтобы Китти поскорее вышла.

— Вы и правда считаете, что только благодаря ее выходу он не успел до вас дотянуться?

— Да… тогда я так и считал.

— Но временно?

— Прошу прощения?

— Очевидно, если человек на что-то решился, а с первой попытки это не удалось, то он будет искать возможность повторить попытку.

— Об этом я не думал. Просто я чувствовал, что как только окажусь за кулисами, то буду в безопасности.

— Вы правда полагаете, что я этому поверю?

— Я знаю, что это звучит неправдоподобно, Том…

— Это звучит чертовски смехотворно! Гораздо вероятнее, что со сцены вы ушли напуганным и разозленным. Взяли бритву, ускользнули в туалет, отклеили ленту — и готово! Порешили его раньше, чем он порешит вас. Проблема решена.

— Это неправда.

— Превышение необходимой самообороны, — беспечно сказал Барнаби. — Отделаетесь тремя годами.

— Нет!

— Почему вы сразу направились к реквизиторскому столу?

— Я просто присел на секундочку. Меня всего трясло. А еще эта заноза. Боль была адская. Потом я спустился в мужскую гримерную.

Николас слышал, как слова проскакивают сквозь его стучащие зубы. Одно неубедительнее другого.

— Вас кто-нибудь видел?

— Не знаю… да… Роза…

— С какой стати Роза оказалась в мужской гримерной?

— Ни с какой. Я не мог найти пинцета, поэтому зашел в женскую.

— А в мужской кто был?

— Никого.

Барнаби цокнул языком.

— Но если бы я возился с бритвой, то после того как отклеил ленту, сразу бы вернулся назад, верно? Чтобы положить бритву на место, пока ее не хватились.

— Если бы я возился с бритвой, то придумал бы убедительную причину, зачем мне надо вниз, и постарался бы, чтобы кто-нибудь увидел, как я иду по своим законным делам.

— По-вашему, я нарочно загнал эту занозу себе в палец? Это было чертовски больно. — Николас дернул за грязный пластырь. — Хотите взглянуть?

Барнаби покачал головой и медленно поднялся на ноги.

— Сержант, вы не могли бы сделать чаю? Я умираю от жажды…

Николас некоторое время подождал и, убедившись, что Барнаби не собирается продолжать разговор, шатаясь, начал подниматься со стула.

— На этом все, Том?

— Пока да.

— Вы думаете, — на этих словах Николас чуть не поперхнулся, — мне следует обратиться к адвокату?

— У всякого человека должен быть адвокат, Николас, — сказал Барнаби с мягкой улыбкой. — Никогда не знаешь, когда понадобится к нему обратиться.

Примерно десять минут спустя, когда Николас надевал пальто, ему в голову пришла странная мысль. Барнаби не задал ему вопрос, который наверняка задал бы даже самый неопытный следователь. А старший инспектор, что подтверждали взбудораженные нервы Николаса, был очень опытным. Он не спросил Николаса, почему Эсслин хотел его убить. Для такого упущения должна быть причина. Юноша ни минуты не верил, что это могло произойти из-за беспечности или забывчивости старшего инспектора. Наверное, Барнаби уже знал ответ. «В таком случае, — подумал Николас, — ему известно гораздо больше моего». Он решил поглубже вникнуть в этот вопрос и направился обратно к женской гримерной.