– Готова поспорить – Уинн, – сказала Робин, вспомнив, как Герайнт с присущим ему самомнением бросался именами. – Это в его духе: намекнуть журналистам, невзирая на отсутствие доказательств, что у Чизуэлла рыльце в пуху. Нет, серьезно, – продолжила она, не особо надеясь услышать ответ, – как по-твоему, что он такого сделал?
– Хорошо бы узнать, но это по большому счету не важно, – устало выговорил Страйк. – Нам платят не за то, чтобы мы копали под него. Кстати…
– Жучки установить пока не смогла, – предвосхитила его вопрос Робин. – Торчала там допоздна, сколько получилось, но, когда они оба уходили, Аамир запер дверь на ключ.
Страйк вздохнул.
– Ну, ты там поаккуратней, чтобы не напортачить, – сказал он, – но, коль скоро задействована «Сан», выбора у нас нет. Попробуй, что ли, прийти пораньше.
– Я постараюсь, – ответила Робин. – Сделаю. Между прочим, сегодня узнала кое-что странное насчет Уинна. – И она рассказала, как Делия спутала ее с одной из настоящих крестниц Чизуэлла и как Рианнон попала в сборную по фехтованию.
Похоже, у Страйка это вызвало только сдержанный интерес.
– Сомневаюсь, чтобы этим объяснялось желание Уинна скинуть Чизуэлла с должности. В любом случае…
– …сначала средства, потом мотив, – подхватила она, цитируя расхожую фразу Страйка.
– Именно. Послушай, мы сможем завтра встретиться после работы в каком-нибудь пабе? Нужно многое согласовать.
– Хорошо, – сказала Робин.
– Барклай, к слову, на ходу подметки режет, – сообщил Страйк, будто взбодрившись от этой мысли. – Уже законтачил с Джимми.
– Ого, – сказала Робин. – Молодец.
Пообещав прислать ей название удобно расположенного паба, Страйк закончил разговор, а Робин осталась задумчиво стоять в темноте, под мерцающими точками звезд.
«Барклай, к слову, на ходу подметки режет».
Не то что она, сумевшая раздобыть только бесполезные сведения о Рианнон Уинн.
В неистовом стремлении к свету мотылек все так же отчаянно бился о раздвижные двери.
«Идиот, – подумала Робин. – На воле лучше».
Легкость, с которой она солгала, будто звонит Ванесса, должна бы была вызвать у нее угрызения совести, но нет: она лишь порадовалась, что все обошлось. Наблюдая за мотыльком, безнадежно бьющимся крылышками о сверкающее стекло, Робин вспомнила, что сказал ей психотерапевт во время одного из сеансов, когда она долго рассуждала о своей потребности понять, где заканчивается настоящий Мэтью и начинаются ее иллюзии в отношении мужа.
– За десять лет люди меняются, – ответил психотерапевт. – Зачем ставить вопрос так, будто вы ошиблись в Мэтью? Быть может, вы просто оба изменились?
Их первая годовщина свадьбы приходилась на следующий понедельник. Мэтью предложил забронировать на выходные номер в крутом отеле близ Оксфорда. Как ни странно, Робин с нетерпением ждала этой поездки, потому что нынче их с Мэтью отношения обычно улучшались с переменой обстановки. Находясь среди посторонних людей, они волей-неволей избегали скандалов. В подобной ситуации она рассказала ему, как позеленел бюст Эдварда Хита, добавив и другие интересные (с ее точки зрения) факты о палате общин. Мэтью выслушал ее рассказы со скучающим видом, выражая тем самым свое неодобрение всей этой затеи.
Придя к решению, она раздвинула застекленные двери, и мотылек весело залетел внутрь.
– Что так приспичило Ванессе? – спросил, не отрываясь от выпуска новостей, Мэтью, как только Робин вернулась на свое место подле него.
Рядом с ней на столе стояли неувядающие восточные лилии, десять дней назад принесенные Сарой Шедлок; их дурманящий аромат перебивал даже запахи карри.
– Когда мы с ней в прошлый раз ходили гулять, я случайно прихватила ее солнечные очки. – Робин изобразила раздражение. – Между прочим, от «Шанель», Ванесса хочет их забрать. Я сказала, что встречусь с ней перед работой.
– От «Шанель», в самом деле? – переспросил Мэтью с улыбкой, в которой промелькнула надменность.
Робин поняла: он решил, что нашел у ее подруги слабое место, но Ванесса, очевидно, даже вызвала у него симпатию, когда проявила тягу к дизайнерским аксессуарам и нежелание с ними расставаться.
– Мне придется выйти в шесть утра, – предупредила Робин.
– В шесть? – взвился Мэтью. – Господи, я совершенно измотан и не хочу просыпаться в…
– А я как раз собиралась предложить, что лягу в гостевой комнате, – сказала Робин.
– Что ж, – успокоился Мэтью. – Это хорошо. Спасибо.
19
Неохотно я это делаю, но… enfin!..[22] настоятельная необходимость…
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
Утром Робин вышла из дома без четверти шесть. Розовое небо приобрело оттенок легкого румянца, а утро выдалось теплым – правильно, что она не взяла кофту. Проходя мимо ближайшего паба, она скользнула взглядом по единственному резному лебедю, но тут же направила свои мысли к предстоящему дню, чтобы не погружаться в раздумья о человеке, оставшемся дома.
Через час, шагая по коридору в сторону офиса Иззи, Робин заметила, что дверь в офис Герайнта уже открыта. На ходу заглянув внутрь, она увидела пустой кабинет, но на спинке стула висел пиджак Аамира. Подбежав к офису Иззи, Робин отперла дверь ключом, рванулась к своему столу, вытащила из коробки с женскими тампонами одно из прослушивающих устройств, сгребла для отвода глаз кипу старых документов и выскочила обратно в коридор.
На подходе к офису Герайнта она сняла золотой браслет, предусмотрительно надетый утром, и слегка подбросила его перед собой, чтобы он откатился в офис Герайнта.
– О черт! – в полный голос проговорила она.
На это никто не ответил. Постучав по открытой двери, Робин сказала «доброе утро» и сунулась внутрь. Кабинет еще пустовал.
Робин бросилась к двойной розетке у плинтуса, под столом Герайнта. Встав на колени, она достала из сумки жучок, выдернула штепсель настольного вентилятора, установила жучок, вдавив его над двойной розеткой, включила в сеть вентилятор, удостоверилась, что он работает, а затем, тяжело дыша, как после забега на стометровку, принялась искать свой браслет.
– Что вы делаете?
Аамир стоял без пиджака в дверном проеме, держа в руке кружку свежезаваренного чая.
– Я постучалась, – заявила Робин, чувствуя, что краснеет. – У меня соскользнул браслет и закатился… ага, вот он.
Браслет валялся прямо под компьютерным креслом Аамира. Робин подползла туда.
– Это мамин, – соврала она. – Мне несдобровать, если он потеряется.
Надев браслет на запястье, повыше, Робин забрала документы, оставленные на столе Герайнта, с трудом изобразила легкомысленную улыбку и вышла из кабинета мимо Аамира, который, как она отметила на ходу, сощурился от подозрения.
Торжествуя, она вернулась в офис Иззи. По крайней мере, теперь у нее появились хоть какие-то подвижки для вечернего доклада Страйку. Не один только Барклай работает на совесть! Робин была настолько поглощена своими мыслями, что не заметила, как в кабинете появился кто-то еще, но прямо у нее за спиной мужской голос произнес:
– Кто вы такая?
Настоящее растворилось. В обоих случаях, когда на нее совершались нападения, злодеи набрасывались сзади. Робин с воплем обернулась, готовая к яростному сопротивлению: бумаги взлетели в воздух, а сумочка соскользнула с плеча, упала на пол и открылась, рассыпав все содержимое.
– Простите! – сказал мужчина. – Господи, прошу прощения!
Но Робин напрасно пыталась перевести дыхание. У нее в ушах стоял грохот, на всем теле выступил пот. Она наклонилась, чтобы собрать вещи, но ее била дрожь, и все валилось из рук.
Только не теперь. Только не теперь.
Незнакомец что-то говорил, но она не разбирала слов. Мир опять распался на части, лопаясь от страха и опасности, а молодой человек, уже казавшийся размытым пятном, протягивал ей подводку для глаз и флакончик средства для увлажнения контактных линз.
– Ох, – выдохнула Робин и невпопад сказала: – Отлично. Извините. В туалет.
Спотыкаясь, она побрела к двери. Навстречу ей по коридору шли двое; они поздоровались, но голоса прозвучали глухо и невнятно. Не разобрав даже собственного приветствия, Робин почти бегом пронеслась мимо них к женскому туалету.
Перед зеркалом сотрудница аппарата министра здравоохранения красила губы и, не прерывая своего занятия, поздоровалась с Робин. Та, ничего не видя, на ощупь прошла в кабинку и дрожащими пальцами заперла за собой дверь.
Пытаться прекратить паническую атаку не имело смысла: паника рвалась наружу, стараясь подчинить Робин своей воле. Страх уподобился обезумевшему коню, которого требовалось усмирить и направить в стойло. Робин замерла без движения, прижав ладони к перегородке и про себя разговаривая сама с собой, как дрессировщица – с разбушевавшимся зверем.
Угрозы нет, угрозы нет, угрозы нет…
Мало-помалу паника начала отступать, хотя сердце готово было выскочить из груди. Наконец Робин оторвала от стенки занемевшие ладони и открыла глаза, мигая от резкого света. В туалете было тихо.
Робин выглянула из кабинки. Женщина ушла. Поблизости не было никого, кроме бледного отражения в зеркале. Плеснув себе в лицо холодной водой, Робин осушила его бумажными полотенцами, поправила очки с бесцветными стеклами и вышла из туалета.
Похоже, что в офисе, куда ей предстояло вернуться, разгорался какой-то спор. Сделав глубокий вдох, она вошла.
Джаспер Чизуэлл, розовощекий, с жесткой, как проволока, седой шевелюрой, уничтожил Робин свирепым взглядом. Иззи стояла за рабочим столом. Незнакомец все еще находился с ними. В таком потрясении Робин предпочла бы не отсвечивать перед тремя парами любопытных глаз.
– Что случилось? – потребовал от нее ответа Чизуэлл.
– Ничего, – сказала Робин, чувствуя, как сквозь платье проступает холодный пот.
– Вы куда-то умчались. Он… – Чизуэлл указал на темноволосого молодого человека, – чем-то вас обидел? Приставал?
– Что?.. Нет! Я не знала, что он здесь, вот и все… Он заговорил, я вздрогнула. А затем, – она почувствовала, что еще больше краснеет, – мне понадобилось в туалет.
Чизуэлл повернулся к молодому темноволосому мужчине:
– Что тебя сюда привело в такую рань, а?
Теперь наконец Робин поняла, что это Рафаэль. По фотографиям, найденным в Сети, она заключила, что этот полуитальянец не вписывается в благородное семейство, где все остальные – типичные светловолосые англичане, но оказалась совершенно неподготовленной к тому, насколько он хорош собой в жизни. Темно-серый костюм и белая рубашка с традиционным синим в крапинку галстуком сидели на нем так, как ни на одном другом мужчине, встреченном ею в здешних коридорах власти. Из-за смуглой кожи он казался загорелым, у него были высокие скулы, карие почти до черноты глаза, длинные, непринужденно зачесанные темные волосы и широкий рот: в противоположность отцовскому – с пухлой верхней губой, которая придавала лицу беззащитность.
– Мне казалось, ты любишь пунктуальность, папа, – выговорил он, подняв и уронив руки в безнадежном жесте.
Его отец повернулся к Иззи:
– Хорошо бы узнать, но это по большому счету не важно, – устало выговорил Страйк. – Нам платят не за то, чтобы мы копали под него. Кстати…
– Жучки установить пока не смогла, – предвосхитила его вопрос Робин. – Торчала там допоздна, сколько получилось, но, когда они оба уходили, Аамир запер дверь на ключ.
Страйк вздохнул.
– Ну, ты там поаккуратней, чтобы не напортачить, – сказал он, – но, коль скоро задействована «Сан», выбора у нас нет. Попробуй, что ли, прийти пораньше.
– Я постараюсь, – ответила Робин. – Сделаю. Между прочим, сегодня узнала кое-что странное насчет Уинна. – И она рассказала, как Делия спутала ее с одной из настоящих крестниц Чизуэлла и как Рианнон попала в сборную по фехтованию.
Похоже, у Страйка это вызвало только сдержанный интерес.
– Сомневаюсь, чтобы этим объяснялось желание Уинна скинуть Чизуэлла с должности. В любом случае…
– …сначала средства, потом мотив, – подхватила она, цитируя расхожую фразу Страйка.
– Именно. Послушай, мы сможем завтра встретиться после работы в каком-нибудь пабе? Нужно многое согласовать.
– Хорошо, – сказала Робин.
– Барклай, к слову, на ходу подметки режет, – сообщил Страйк, будто взбодрившись от этой мысли. – Уже законтачил с Джимми.
– Ого, – сказала Робин. – Молодец.
Пообещав прислать ей название удобно расположенного паба, Страйк закончил разговор, а Робин осталась задумчиво стоять в темноте, под мерцающими точками звезд.
«Барклай, к слову, на ходу подметки режет».
Не то что она, сумевшая раздобыть только бесполезные сведения о Рианнон Уинн.
В неистовом стремлении к свету мотылек все так же отчаянно бился о раздвижные двери.
«Идиот, – подумала Робин. – На воле лучше».
Легкость, с которой она солгала, будто звонит Ванесса, должна бы была вызвать у нее угрызения совести, но нет: она лишь порадовалась, что все обошлось. Наблюдая за мотыльком, безнадежно бьющимся крылышками о сверкающее стекло, Робин вспомнила, что сказал ей психотерапевт во время одного из сеансов, когда она долго рассуждала о своей потребности понять, где заканчивается настоящий Мэтью и начинаются ее иллюзии в отношении мужа.
– За десять лет люди меняются, – ответил психотерапевт. – Зачем ставить вопрос так, будто вы ошиблись в Мэтью? Быть может, вы просто оба изменились?
Их первая годовщина свадьбы приходилась на следующий понедельник. Мэтью предложил забронировать на выходные номер в крутом отеле близ Оксфорда. Как ни странно, Робин с нетерпением ждала этой поездки, потому что нынче их с Мэтью отношения обычно улучшались с переменой обстановки. Находясь среди посторонних людей, они волей-неволей избегали скандалов. В подобной ситуации она рассказала ему, как позеленел бюст Эдварда Хита, добавив и другие интересные (с ее точки зрения) факты о палате общин. Мэтью выслушал ее рассказы со скучающим видом, выражая тем самым свое неодобрение всей этой затеи.
Придя к решению, она раздвинула застекленные двери, и мотылек весело залетел внутрь.
– Что так приспичило Ванессе? – спросил, не отрываясь от выпуска новостей, Мэтью, как только Робин вернулась на свое место подле него.
Рядом с ней на столе стояли неувядающие восточные лилии, десять дней назад принесенные Сарой Шедлок; их дурманящий аромат перебивал даже запахи карри.
– Когда мы с ней в прошлый раз ходили гулять, я случайно прихватила ее солнечные очки. – Робин изобразила раздражение. – Между прочим, от «Шанель», Ванесса хочет их забрать. Я сказала, что встречусь с ней перед работой.
– От «Шанель», в самом деле? – переспросил Мэтью с улыбкой, в которой промелькнула надменность.
Робин поняла: он решил, что нашел у ее подруги слабое место, но Ванесса, очевидно, даже вызвала у него симпатию, когда проявила тягу к дизайнерским аксессуарам и нежелание с ними расставаться.
– Мне придется выйти в шесть утра, – предупредила Робин.
– В шесть? – взвился Мэтью. – Господи, я совершенно измотан и не хочу просыпаться в…
– А я как раз собиралась предложить, что лягу в гостевой комнате, – сказала Робин.
– Что ж, – успокоился Мэтью. – Это хорошо. Спасибо.
19
Неохотно я это делаю, но… enfin!..[22] настоятельная необходимость…
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
Утром Робин вышла из дома без четверти шесть. Розовое небо приобрело оттенок легкого румянца, а утро выдалось теплым – правильно, что она не взяла кофту. Проходя мимо ближайшего паба, она скользнула взглядом по единственному резному лебедю, но тут же направила свои мысли к предстоящему дню, чтобы не погружаться в раздумья о человеке, оставшемся дома.
Через час, шагая по коридору в сторону офиса Иззи, Робин заметила, что дверь в офис Герайнта уже открыта. На ходу заглянув внутрь, она увидела пустой кабинет, но на спинке стула висел пиджак Аамира. Подбежав к офису Иззи, Робин отперла дверь ключом, рванулась к своему столу, вытащила из коробки с женскими тампонами одно из прослушивающих устройств, сгребла для отвода глаз кипу старых документов и выскочила обратно в коридор.
На подходе к офису Герайнта она сняла золотой браслет, предусмотрительно надетый утром, и слегка подбросила его перед собой, чтобы он откатился в офис Герайнта.
– О черт! – в полный голос проговорила она.
На это никто не ответил. Постучав по открытой двери, Робин сказала «доброе утро» и сунулась внутрь. Кабинет еще пустовал.
Робин бросилась к двойной розетке у плинтуса, под столом Герайнта. Встав на колени, она достала из сумки жучок, выдернула штепсель настольного вентилятора, установила жучок, вдавив его над двойной розеткой, включила в сеть вентилятор, удостоверилась, что он работает, а затем, тяжело дыша, как после забега на стометровку, принялась искать свой браслет.
– Что вы делаете?
Аамир стоял без пиджака в дверном проеме, держа в руке кружку свежезаваренного чая.
– Я постучалась, – заявила Робин, чувствуя, что краснеет. – У меня соскользнул браслет и закатился… ага, вот он.
Браслет валялся прямо под компьютерным креслом Аамира. Робин подползла туда.
– Это мамин, – соврала она. – Мне несдобровать, если он потеряется.
Надев браслет на запястье, повыше, Робин забрала документы, оставленные на столе Герайнта, с трудом изобразила легкомысленную улыбку и вышла из кабинета мимо Аамира, который, как она отметила на ходу, сощурился от подозрения.
Торжествуя, она вернулась в офис Иззи. По крайней мере, теперь у нее появились хоть какие-то подвижки для вечернего доклада Страйку. Не один только Барклай работает на совесть! Робин была настолько поглощена своими мыслями, что не заметила, как в кабинете появился кто-то еще, но прямо у нее за спиной мужской голос произнес:
– Кто вы такая?
Настоящее растворилось. В обоих случаях, когда на нее совершались нападения, злодеи набрасывались сзади. Робин с воплем обернулась, готовая к яростному сопротивлению: бумаги взлетели в воздух, а сумочка соскользнула с плеча, упала на пол и открылась, рассыпав все содержимое.
– Простите! – сказал мужчина. – Господи, прошу прощения!
Но Робин напрасно пыталась перевести дыхание. У нее в ушах стоял грохот, на всем теле выступил пот. Она наклонилась, чтобы собрать вещи, но ее била дрожь, и все валилось из рук.
Только не теперь. Только не теперь.
Незнакомец что-то говорил, но она не разбирала слов. Мир опять распался на части, лопаясь от страха и опасности, а молодой человек, уже казавшийся размытым пятном, протягивал ей подводку для глаз и флакончик средства для увлажнения контактных линз.
– Ох, – выдохнула Робин и невпопад сказала: – Отлично. Извините. В туалет.
Спотыкаясь, она побрела к двери. Навстречу ей по коридору шли двое; они поздоровались, но голоса прозвучали глухо и невнятно. Не разобрав даже собственного приветствия, Робин почти бегом пронеслась мимо них к женскому туалету.
Перед зеркалом сотрудница аппарата министра здравоохранения красила губы и, не прерывая своего занятия, поздоровалась с Робин. Та, ничего не видя, на ощупь прошла в кабинку и дрожащими пальцами заперла за собой дверь.
Пытаться прекратить паническую атаку не имело смысла: паника рвалась наружу, стараясь подчинить Робин своей воле. Страх уподобился обезумевшему коню, которого требовалось усмирить и направить в стойло. Робин замерла без движения, прижав ладони к перегородке и про себя разговаривая сама с собой, как дрессировщица – с разбушевавшимся зверем.
Угрозы нет, угрозы нет, угрозы нет…
Мало-помалу паника начала отступать, хотя сердце готово было выскочить из груди. Наконец Робин оторвала от стенки занемевшие ладони и открыла глаза, мигая от резкого света. В туалете было тихо.
Робин выглянула из кабинки. Женщина ушла. Поблизости не было никого, кроме бледного отражения в зеркале. Плеснув себе в лицо холодной водой, Робин осушила его бумажными полотенцами, поправила очки с бесцветными стеклами и вышла из туалета.
Похоже, что в офисе, куда ей предстояло вернуться, разгорался какой-то спор. Сделав глубокий вдох, она вошла.
Джаспер Чизуэлл, розовощекий, с жесткой, как проволока, седой шевелюрой, уничтожил Робин свирепым взглядом. Иззи стояла за рабочим столом. Незнакомец все еще находился с ними. В таком потрясении Робин предпочла бы не отсвечивать перед тремя парами любопытных глаз.
– Что случилось? – потребовал от нее ответа Чизуэлл.
– Ничего, – сказала Робин, чувствуя, как сквозь платье проступает холодный пот.
– Вы куда-то умчались. Он… – Чизуэлл указал на темноволосого молодого человека, – чем-то вас обидел? Приставал?
– Что?.. Нет! Я не знала, что он здесь, вот и все… Он заговорил, я вздрогнула. А затем, – она почувствовала, что еще больше краснеет, – мне понадобилось в туалет.
Чизуэлл повернулся к молодому темноволосому мужчине:
– Что тебя сюда привело в такую рань, а?
Теперь наконец Робин поняла, что это Рафаэль. По фотографиям, найденным в Сети, она заключила, что этот полуитальянец не вписывается в благородное семейство, где все остальные – типичные светловолосые англичане, но оказалась совершенно неподготовленной к тому, насколько он хорош собой в жизни. Темно-серый костюм и белая рубашка с традиционным синим в крапинку галстуком сидели на нем так, как ни на одном другом мужчине, встреченном ею в здешних коридорах власти. Из-за смуглой кожи он казался загорелым, у него были высокие скулы, карие почти до черноты глаза, длинные, непринужденно зачесанные темные волосы и широкий рот: в противоположность отцовскому – с пухлой верхней губой, которая придавала лицу беззащитность.
– Мне казалось, ты любишь пунктуальность, папа, – выговорил он, подняв и уронив руки в безнадежном жесте.
Его отец повернулся к Иззи: