Чизуэлл выжидал, и Страйк заметил в нем напряженность.
– Билли утверждает, – продолжал Страйк, – что в детстве стал свидетелем удушения какого-то младенца.
Чизуэлл не отпрянул в ужасе, не зашумел, не разъярился. Он не стал допытываться: уж не обвиняют ли в чем-нибудь его самого, или требовать ответа на вопрос: какое, черт побери, это имеет к нему отношение? Когда он заговорил, в его ответах не было и тени красочных опровержений, которые зачастую выдают виновного, но Страйк мог поклясться, что для Чизуэлла эта история не нова.
– И кто же, если верить этому безумцу, задушил ребенка? – Пальцы Чизуэлла забегали по ножке бокала.
– Он не сказал… или не захотел сказать.
– Вы считаете, именно это и дает Найту повод меня шантажировать? Обвинение в детоубийстве? – резко спросил Чизуэлл.
– Я считаю, вам следует знать, что привело меня к Джимми, – ответил Страйк.
– На моей совести нет смертей, – с нажимом заявил Джаспер Чизуэлл и допил воду. – А за незапланированные последствия, – добавил он, возвращая пустой стакан на стол, – никто ответственности не несет.
10
Я думала, что мы вдвоем как-нибудь справимся.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
Через час детектив и министр вышли из дома номер 14 по Парк-Плейс и, прошагав буквально несколько метров, вернулись на Сент-Джеймс-стрит. За чашкой кофе Чизуэлл немного смягчился и перестал отделываться шаблонными фразами – наверное, решил Страйк, вздохнул с облегчением, когда привел в действие механизм, способный избавить его от невыносимого гнета страха и тревожного ожидания. Они договорились об условиях, и Страйк остался доволен: в последнее время его агентство нечасто получало такие денежные и серьезные заказы.
– Что ж, благодарю вас, мистер Страйк, – сказал, отводя глаза, Чизуэлл, когда они остановились на углу. – Здесь я вынужден вас покинуть. Иду на встречу с сыном. – И почти сразу сделал шаг по Сент-Джеймс-стрит.
Но почему-то не двинулся дальше.
– Дело Фредди было у вас на контроле, – коротко сказал он, исподволь наблюдая за Страйком.
Страйк не ожидал, что Чизуэлл коснется этого вопроса, а уж тем более здесь и сейчас, под занавес, после напряженного обсуждения, которое состоялось у них в подвальном ресторане.
– Да, – ответил он. – Как ни прискорбно.
Чизуэлл задержал взгляд на отдаленной художественной галерее.
– Я вспомнил: это вы подписали отчет, – сказал он. – У вас редкая фамилия. Мне…
Проглотив застрявший в горле ком, министр все так же разглядывал галерею. Как ни странно, он совсем не спешил на условленную встречу.
– Отличный был парень – Фредди, – выговорил он. – Отличный. Служил там же, где и я в свое время, с той лишь разницей, что в девяносто третьем году – вы, наверное, знаете – Собственный королевский гусарский полк объединили с Королевским Ирландским гусарским. Так что он поступил на службу в Королевский гусарский. Подавал большие надежды. Любил жизнь. Но вы с ним, конечно, лицом к лицу не встречались.
– Никогда, – подтвердил Страйк.
Сама собой напрашивалась какая-нибудь вежливая фраза.
– Он ведь был у вас старшим из детей?
– Из четверых, – покивал Чизуэлл. – Две дочери, – его интонация словно закрыла эту тему: дескать, женский пол, о чем тут говорить? – и еще один сын, – мрачно добавил он. – В тюрьме отсидел. Полагаю, вы читаете газеты?
– Нет, – солгал Страйк, зная, каково это – когда твои сугубо личные дела мусолятся в прессе.
Если щадить – пусть даже не вполне убедительно – чужие чувства, всегда можно сделать вид, будто ты читал, но не всё; если же делать ставку на простую вежливость, то лучше предоставить собеседнику самому изложить свою версию.
– Всю жизнь ему неймется, Раффу, – проговорил Чизуэлл. – Я устроил его на работу – вот туда. По знакомству.
Он указал пальцем на далекую витрину галереи.
– На искусствоведческом учился, но бросил, – продолжал Чизуэлл. – Моя жена считает, что он конченый человек. Насмерть сбил молодую мать. Под наркотиками сел за руль.
Страйк молчал.
– Что ж, всех благ.
Чизуэлл будто вышел из меланхолического транса. Он снова протянул для рукопожатия потную ладонь и широко зашагал по улице, кутаясь в теплое пальто, столь неуместное в этот ясный июньский день.
Страйк двинулся по той же улице, но в противоположную сторону, на ходу доставая из кармана мобильный. Робин ответила после третьего гудка.
– Срочно надо встретиться, – с места в карьер начал Страйк. – У нас новое дело, причем крупное.
– Черт! – вырвалось у нее. – Я сейчас на Харли-стрит. Не хотела тебя дергать, пока ты встречался с Чизуэллом, но у Энди жена упала со стремянки и сломала руку. Я сказала – пусть везет жену в больницу, а слежку за Ловкачом доверит мне…
– Дьявольщина! А Барклай где?
– Все еще Уэбстером занимается.
– Ловкач у себя?
– Да.
– Рискнем, – сказал Страйк. – По пятницам он обычно сразу едет домой. А у нас дело срочное. Но это не телефонный разговор. Ты можешь сейчас подъехать в «Красный лев» на Дьюк-оф-Йорк-стрит?
Не выпив ни капли во время беседы с Чизуэллом, Страйк жаждал перед возвращением в контору пропустить пинту пива. Если в выходном костюме он был как бельмо на глазу в ист-хэмской «Белой лошади», то для Мэйфера такой вид оказался в самый раз, и через пару минут Страйк уже входил в «Красный лев» на Дьюк-оф-Йорк-стрит – уютный викторианский паб с бронзовой фурнитурой и гравированным стеклом, совсем как в «Тотнэме». Сев за угловой стол с пинтой «Лондон прайд» и найдя в телефоне информацию о Делии Уинн и ее муже, он стал читать статью о предстоящих Паралимпийских играх, в которой неоднократно цитировали Делию.
– Привет. – Через двадцать пять минут Робин уже опустила сумку на противоположное кресло.
– Выпьешь что-нибудь? – предложил Страйк.
– Я сама возьму, – ответила Робин. – Ну? – Она вернулась на свое место со стаканом апельсинового сока. Ее с трудом сдерживаемое нетерпение вызвало у Страйка улыбку. – Что там? Что понадобилось Чизуэллу?
Паб, изгибавшийся подковой вдоль единственной стойки, уже заполонили элегантно одетые мужчины и женщины, у которых начинался уик-энд или, как у Страйка и Робин, еще только заканчивался рабочий день. Понизив голос, Страйк рассказал ей о встрече с Чизуэллом.
– Вот как, – озадаченно произнесла Робин, когда Страйк наконец-то ввел ее в курс дела. – Стало быть, нам предстоит… накопать всяких гадостей против Делии Уинн?
– Против ее муженька, – поправил Страйк, – но Чизуэлл предпочитает выражение «раздобыть козыри».
Потягивая сок, Робин молчала.
– Шантаж – занятие противозаконное, Робин, – сказал Страйк, верно прочитав ее выражение лица. – Найт хочет опустить Чизуэлла на сорок тонн, а Уинн хочет лишить его министерского кресла.
– А он, значит, хочет шантажировать обоих, причем с нашей помощью?
– Мы копаем грязь изо дня в день, – резко ответил Страйк. – Не поздновато ли включать совесть?
Раздосадованный не столько ее позицией, сколько собственной вспыльчивостью, он сделал большой глоток. Теперь она жила с мужем в желанном доме с подъемными окнами, а он занимал две продуваемые ветром каморки, да и оттуда мог в любой момент вылететь по прихоти застройщика. Агентство впервые получило заказ, который обеспечивал полную занятость троим сотрудникам, и причем, надо думать, не на один месяц. Страйк не собирался извиняться за свое поспешное согласие. После нескольких лет каторжной работы он устал то и дело уходить в минус, когда поток заказов иссякал. Между тем у него были определенные планы в том, что касалось бизнеса, но для их достижения требовался более солидный банковский счет. Так или иначе, он почувствовал, что должен отстоять свою позицию.
– Мы – как адвокаты, Робин. Всегда на стороне клиента.
– Но ты же сам на днях отказал банкиру, который хотел выяснить, где его жена…
– Да, поскольку ежу было ясно, что муж ее не пощадит, когда разыщет.
– Ну допустим, – с вызовом сказала Робин, – а что, если им известно про Чизуэлла нечто такое…
Она не договорила: долговязый мужчина, увлеченный разговором с коллегой, наткнулся на кресло Робин и та, чуть не ударившись носом о стол, разлила апельсиновый сок.
– Эй! – рявкнул Страйк; Робин пыталась отряхнуть мгновенно промокшее платье. – А извиниться?
– Вот незадача, – протянул незнакомец, разглядывая облившуюся соком Робин; на них стали оборачиваться другие посетители. – Разве это из-за меня?
– А из-за кого же еще, черт побери? – Страйк поднялся и уже обходил стол. – Не слышу извинений!
– Корморан! – попыталась урезонить его Робин.
– Ну ладно, извиняюсь, – проговорил долговязый, как будто делая большое одолжение, но, когда он оценил габариты Страйка, его раскаяние стало, похоже, более искренним. – Приношу вам самые…
– Вон отсюда! – прорычал Страйк и обратился к Робин: – Садись на мое место. Если здесь появится еще одно такое мурло, пусть наткнется на меня.
Отчасти смущенная, отчасти растроганная, она взяла намокшую сумку и сделала, как ей было сказано. Страйк отошел и принес для нее ком бумажных салфеток.
– Спасибо.
Ей было трудно удерживать наступательную позицию, когда он добровольно уселся на мокрый стул, чтобы избавить ее от неудобств. Вытирая сок, Робин подалась вперед и тихо заговорила:
– Знаешь, что меня больше всего тревожит? Рассказ Билли.
Тонкое хлопковое платье липло к телу; Страйк прилагал немало усилий, чтобы смотреть ей только в глаза.
– В этой связи я задал вопрос Чизуэллу.