– При чем здесь комсомольское собрание и комсомол? – Я смотрю, здесь любое действие в комсомол упирается, сюрреализм какой-то. – Да и вообще, это была неудачная шутка.

Я уже понял, что Лебедева шуток не понимает от слова «совсем». Скучная она.

– Тебе лишь бы шутить. А мне что делать? – И тут девушка разревелась. Некрасиво, с надрывом, с размазыванием до красноты слез по лицу.

– Тань, ты чего? Ну подумаешь, слухи. Поговорят и перестанут. Да и вообще это последний курс. Максимум через неделю мы все разъедемся и, скорее всего, больше никогда не встретимся, – начал я ее успокаивать.

– Слухи не остаются там, где рождаются, они за человеком следуют, а порою обгоняют его, – обреченно произнесла она.

– Ну ничего же не было! – возмутился я, не понимая, почему нужно из мухи делать слона. – До комнаты ты меня довела по причине того, что я в аварии пострадал и нуждался в помощи.

– А целовал зачем? – На этом вопросе девушка вновь чуть не разревелась.

– Не знаю, – не нашелся, что на это ответить. Лично для меня, Сереги Королько, такое поведение с девушками было обычным. А вот за Альберта я не поручусь. Да и вообще, видно, не осознал я еще серьезности ситуации, расслабился, веду себя, как там привык, а ведь надо меняться, мимикрировать под местных. Для своего же блага.

– Сперва я подумала, что понравилась тебе. Вот же дура. – Девушка усмехнулась. – Потом разобралась, конечно. – Она на миг замолкла, затем посмотрела на меня, серьезно так посмотрела и припечатала: – Нехорошо ты поступил, Альберт. Не по-комсомольски.

«Даже в этот задушевный монолог комсомол вплела», – раздраженно подумал я.

Сказать мне было нечего. Да и вообще утомила она меня. Жрать хочу.

– Осознал. Извини. Мне пора идти.

– Сволочь ты, Чапыра.

– Нормальный я, – процедил я. – Это вы тут все с головой не дружите.

Терпеть не могу, когда меня виноватым пытаются выставить, чтоб потом дивиденды с этого поиметь.

– Кто это – все?

Я вовремя прикусил язык. Пару раз вдохнул воздух. Потер виски.

– Лебедева, мне пора.

– Иди, – безразлично отозвалась девушка.

– Ну, пока. И, Лебедева, с чего ты взяла, что мне не нравишься? – Оставив за собой последнее слово, я наконец-то выбрался на дорожку.

Еда в студенческой столовой оказалась даже вкусней, чем в городской, и обеденный зал атмосферней. На одной из стен весело два плаката ярко-красного цвета. Надписи на них гласили: «Студент, внимание! Соблюдай режим питания!», «Молодые строители коммунизма! Вперед, к новым успехам в труде и учебе!» На первом был изображен мужик с тарелкой супа, а на втором красовались упитанные девахи в косынках. Надпись на втором плакате стоило бы перефразировать – изменить одно слово, и будет вообще в тему. Но предлагать я им этого, конечно, не буду. А то сошлют еще реально в деревню какую-нибудь за колхозниками следить.

Сытый и довольный, я вышел из столовой, потянулся на солнышке и тут заметил Лебедеву. А она заметила меня.

– Ты что, следишь за мной? – строго спросила она.

«Это что, типа у нас антракт был? А сейчас второе действие?» – размышлял я, недовольно разглядывая не менее недовольную девушку.

– Давай уже по-тихому разойдемся, и всё? – сделал я предложение.

– Ну так не крутись возле меня!

– О’кей. Не буду.

Я сделал шаг в сторону, огибая Лебедеву. И она тоже сделал шаг и в ту же сторону.

– Чапыра, ты что, издеваешься?! – порозовела Татьяна лицом то ли от гнева, то ли от смущения.

Не успел я ответить какой-нибудь колкостью, как на сцене появились новые действующие лица.

– Значит, это правда!

На еще совсем недавно совершенно безлюдной дорожке словно ниоткуда материализовались сразу три девицы.

Та, что произнесла эту мелодраматичную фразу, стояла по центру, уперев руки в бока.

Природная блондинка, низкорослая, коренастая, но на лицо симпатичная: светлые глаза, вздернутый носик, пухлые губки. И упакована более-менее прилично: короткое светлое платье, туфли на широких каблуках. В целом девушка привлекательная. Но не совсем в моем вкусе. Блондинок я, конечно, люблю, но высоких, с ногами от ушей и чтоб талия была.

Группа поддержки подруге в привлекательности уступала. Даже описывать нечего. Одним словом, блеклые. Но настроены боевито: брови сдвинуты к переносице, в глазах – упрек, кулачки сжаты.

– Что правда? – Надо же было что-то говорить. Не стоять же и молча друг на дружку пялиться. Я уже догадался, что объявилась та самая Лена Голдобина.

– То, что ты с Лебедевой любовь крутишь! – прибавила страсти в голос бывшая пассия Альберта. – Стоило мне на пару дней на дачу съездить, как он уже по девкам начал шляться! Да, мне всё рассказали! И о Юльке, с которой ты всю ночь миловался! И об этой, – Лена указала подбородком на стоявшую рядом красную как рак Лебедеву, – с которой ты у всех на глазах целовался! И которая, пока меня нет, к тебе в комнату бегает! Ни стыда ни совести!


– Это все неправда! – закричала в ответ Лебедева, но ее сразу перебили.

– Неправда? Да вас куча народу видела! Бесстыжая! По чужим мужикам шляешься! – увеличила громкость Голдобина.

Хотя куда еще громче? У меня сейчас барабанные перепонки лопнут. Да и народ на эти визги подтянулся: из столовой вывалились студенты, разбавленные персоналом в белых халатах. Не, ну а что, поели – и сразу зрелище. Все по канону.

– Перестань кричать, – попросил я спокойным тоном. Утомила меня эта крикунья. Я до сих пор не развернулся и не ушел только из-за Лебедевой. Все же это из-за меня она попала в такую дурацкую ситуацию.

– Еще он мне рот будет затыкать! – Девушка успокаиваться явно не желала, а только еще сильнее распалялась.

– Лена, всё не так, как выглядит! Честное комсомольское! Давай я тебе все объясню! – втиснулась в наш диалог Лебедева, вновь приплетя комсомол.

– Что ты мне объяснишь?! Как чужих мужиков уводить?! – Голдобина перешла на ультразвук, припечатав: – Шлюха!

И тут случилась кульминация – они сцепились.

Там за меня девушки не дрались, да еще вот так по-дикому: с тасканием друг друга за волосы, ляганием ногами, выцарапыванием глаз. Там все было как-то более цивилизованно: интриги, перетягивание внимания, организация случайных встреч. Скукота, одним словом.

Здесь же драйв, накал страстей и желание свалить куда подальше.

Сам я вмешиваться в женскую драку даже и не думал. Читал как-то в Интернете наставление с красочным описанием последствий совершения такого экстремального поступка.

Да и был я здесь не единственным зрителем. Сперва дерущихся попытались разнять Ленкины подружки. Но что-то у них не задалось, и они втянулись в драку. Затем к делу подключились женщины в белых халатах, нет, не врачи, работники столовой. И дело пошло на лад. Голдобину с Лебедевой отодрали друг от друга, группу поддержки отогнали.

Но этого оказалось недостаточно. Девицы включились в словесную перепалку – полетели обоюдные оскорбления и угрозы.

Точку в этом безумии поставил прибежавший на крики парень лет двадцати пяти, как потом выяснилось, секретарь комитета комсомола товарищ Юров – самая главная шишка в комсомольской организации универа.

– Лебедева, что происходит? – накинулся он на нее.

Первым делом Татьяна попыталась застегнуть на себе выбившуюся из-под юбки блузку, но пара пуговиц оказалась вырвана с мясом. Затем она руками прилизала растрепанные волосы, но особо заметных результатов также не достигла.

Образовавшейся паузой ловко воспользовалась Голдобина, на платье которой пуговицы предусмотрены не были.

– Ваш комсорг Лебедева увела у меня жениха! – заявила она.

– Это ложь! – придерживая руками блузку, закричала Лебедева. – Федор Александрович, я ей пыталась это объяснить, а она меня оскорбила и драться полезла.

– А чего тут объяснять? – как-то истерично рассмеялась Лена. – И так всем все понятно!

– Не было у нас с ним ничего!

– Это «ничего» куча народу видела!

– Молчать! – заорал охреневший от происходящего и от осознания того, в какое дерьмо влез, товарищ Юров.

Я в это время скромно стоял в сторонке и старался не отсвечивать, лишь время от времени увеличивал расстояние между собой и основным местом действия, планируя незаметно скрыться за углом здания столовой.

– Чапыра, да скажи ты ей! – Мои планы наглым образом нарушила Лебедева.

– О, так и Чапыра здесь! – Юров развернулся в мою сторону. – Ни одно происшествие без Чапыры не обходится, – недовольно заметил он, буравя меня недобрым взглядом.

– Между нами ничего не было, – подтвердил я слова Лебедевой, проигнорировав замечание комсомольского босса. Фиг его знает, как на него реагировать. Но ясно, что Юрову Альберт чем-то не нравится.

– Нет, вы это слышали? Ни стыда ни совести! – вновь начала заводиться Голдобина. – В свою комнату он эту мымру водил? Водил! В главном корпусе целовал? Целовал! Куча народу это видела!

– Меня в тот день машина сбила! – повысил я голос, перекрикивая зудящие перешептывания зрителей. – Татьяна не прошла мимо, а протянула руку помощи, помогла мне добраться до общежития. Она поступила как настоящий комсомолец! – добавил в конце востребованную здесь формулировку.

– А целовала она тебя тоже как настоящий комсомолец? – полным ехидства голосом поинтересовалась Лена.

– Да врет он все! – поддержали скепсис главной обвинительницы подруги.

– Как ни странно, но Чапыра не врет, – неожиданно вмешался секретарь комитета. – Ему вчера профком материальную помощь как пострадавшему в аварии выдал.

Судя по перешептываниям, симпатии зрителей после заявления Юрова стали смещаться в мою сторону.

– А поцелуй? – подозрительно спросила Голдобина.

– Татьяну я из благодарности поцеловал. Сам поцеловал. Она здесь совершенно ни при чем. – Надеюсь, это поможет Лебедевой.

– Из благодарности в губы? – Ленка стояла бледная и ненавидяще смотрела на меня.

– Да это был обычный поцелуй. Не пойму, чего ты из-за него так завелась? – Как все-таки женщины любят придавать мелочам объем и значимость.

– Обычный?! – Голдобина сглотнула и наконец поставила точку: – Между нами все кончено!