Простившись с Эмилией, Борис поспешил на шхуну. Время неумолимо, а выслушивать нагоняй от профессора категорически не хотелось. К тому же некрасиво как-то. Человек который годится тебе в деды, причем в обоих ипостасях, будет ждать опоздавшего мальчишку.

Вообще-то, когда понял, что баронесса о нем знает, поначалу подался привычной своей паранойе. Но быстро успокоился. Если бы что удумала, то уже осуществила бы. Вариантов была масса. Во вторых, все те доводы, на которые он опирался до этого, работали и сейчас. Так что, по большому счету ему опасаться нечего.

Ну захватили его. И что с того? Если он дал вассальную клятву, то отказ от нее чреват серьезными последствиями. Он гений. Глядишь, в его случае штрафные санкции будут и посерьезней. Так что, заставить его трудиться на кого-то другого весьма проблематично. Система неумолима и таких шуток не понимает.

Вот если станет известно, что он сам по себе, тогда да, проблемы очень даже возможны. И даже скорее всего, вероятны. Кстати, обезопаситься проще простого. Достаточно дать вассальную клятву Проскурину. Профессору он доверяет. Но тут такое дело. В этом мире работает одно интересное правило. Вассал моего вассала, мой вассал.

То есть, присягнув Павлу Александровичу, он автоматически присягнет боярину Голубицкому, со всеми вытекающими. Так что, Борис решил пока погодить. Врем есть. Если же возникнет острая нужда, то дурное дело не хитрое.

Завтрак забросил в себя практически не чувствуя вкуса. Только чтобы на уроках живот не урчал. После чего рванул в кабинет Проскурина. Успел минута в минуту. Тот глянул на часы. Хмыкнул покачав головой. Но говорить ничего не стал. А что такого, дело-то молодое. Да и вдову прекрасно понимал. Сам-то, что говорится, седина в бороду, бес в ребро.

Через два часа, переместились в лабораторию, для проведения лабораторного занятия. К слову, она редко когда пустовала. Оба бывших ученика профессора, а ныне кандидаты Голубицкого университета, не прекращали работу над своей подготовкой к магистерскому экзамену. Помимо жалования, одним из условий было как раз то, что Проскурин выступит их куратором. Так что, лабораторию пришлось оборудовать по последнему слову.

Непонятно? Ну так, и Измайлову поначалу было непонятно. А между тем, все просто. Выпускники высших учебных заведений получали не привычный ему красный диплом, а звание кандидата такого-то университета. Что давало им право на должность двенадцатого ранга.

Если они желали продолжить научную работу, им предстояло подготовиться к магистерскому экзамену. Обычно на это отводилось четыре года. Получив магистра, можно было подступаться к докторской диссертации.

Современная физико-химическая лаборатория без электричества, это нонсенс. И на «Газели» оно так же имелось. Иное дело, что освещение все же предпочитали в виде ацетиленовых фонарей с зеркалами. Во-первых, лампочки светили более тускло. А во-вторых, перегорали слишком быстро. Так что, электричество сугубо для опытов ученых и привода станков артефактора. Токарный и фрезерный станок в корабельной мастерской приводились в действие с помощью вала отбора мощности непосредственно от машины.

К чему это. Когда он спустился в мастерскую, то обнаружил, что оба преподавателя колдуют над электрической лампой. Странная какая-то форма. Ну о-очень мало общего с обычной лампой накаливания. Да похоже, вообще ничего. Светит необычно зеленоватым светом. А еще, они водят над ней магнитом и со светом происходят какие-то метаморфозы. Он смещается.

— Что это? — не удержался он от вопроса.

— Катодная трубка.

При этих словах, Борис задумался. Что-то знакомое. Причем настолько, что даже при его достаточно посредственных познаниях в физике, ему это должно о чем-то говорить. А что если…

Не обращая внимания на удивление профессора он вышел из лаборатории направился в соседнее помещение. Здесь была их фотолаборатория. Был у них один старичок, который увлекался этим делом. Вот и притащил на борт аппарат. Эдакая коробка, весьма похожая на те, что пользовали в детстве Бориса. Только там использовали целлулоидные фотопластинки, а здесь стеклянные.

Вообще удобная штука. Это в его время не ценят фотографии. Они стали не просто доступными, а превратились в обыденность. Еще в его молодость, было совсем по другому. Фотографией конечно увлекались многие, но даже в этом случае он мог похвастать максимум полусотней фотокарточек в своем архиве. Н-да. Где они теперь.

Зарядив рамку фотопластинкой он вернулся в мастерскую. Попросил вновь подать ток на трубку, после чего приставил к рамке свою руку и поднес к источнику света. Подержал пару-тройку секунд, после чего поблагодарил и опять удалился в фотолабораторию. А еще через несколько минут с торжественным видом вернулся обратно, предъявив проявленный и еще мокрый негатив, на котором красовалась его пятерня.

Так себе снимок. Черный, на белом фоне. Рентгеновские снимки, которые помнил Борис, имели совершенно иной вид. Но тем не мене, на стекле были отчетливо видны все кости его кисти, как и мелся и более светлый контур мышц.

Подумалось об излучении. Но он быстро отогнал эту мысль. Не с местными «Аптечками» переживать по этому поводу. И уж тем более на фоне полученных восьми тысячах очков к умению «Научная работа». Чтобы это ни значило. И разумеется в сопровождении очка надбавок.

— И что это было? — с искренним недоумением, поинтересовался профессор.

— Без понятия. Но вот это кости моей руки.

— Это я понял. Но как ты до этого додумался?

— Без понятия. Что-то щелкнуло и как будто толкнуло под руку.

— Ох уж мне эти загадки Эфира. Что-то часто тебя толкает под руку.

— Не. В других случаях я видел то, что было очевидно, и на что никто не обращал внимания. А тут… Ну прямо не знаю, — и впрямь теряясь, как объяснить подобное озарение, произнес Борис.

— Понятно, что ничего не понятно. Вот что молодой человек, займитесь чем-нибудь полезным. Например, сосредоточьте все свои усилия на изобразительном искусстве. У нас тут наметилась серьезная проблема, требующая целого ряда экспериментов. Давай, давай, Боря, на выход. И да, пластины негативов там еще есть?

— Конечно.

— Вот и хорошо.





Глава 7




Прозрение



— Ну и как ваши успехи, молодой человек? — встретил Проскурин вошедшего в кабинет Измайлова.

— Просто отлично! — с радостной улыбкой выпалил тот. — Расчеты оказались точными. И разброс не такой большой, как можно было ожидать. Теперь бы еще и взрывчатку нормальную. Порох, это все же не то.

— Не думаю, что Григорий разделяет вашу радость, — хмыкнув, произнес профессор.


Вот такие вступительные разговоры перед началом занятий, у них уже вошли в традицию. Проскурину был интересен молодой человек, от которого прямо-таки веяло загадочностью. Борису приятно, а главное полезно общаться с человеком обладающим поистине энциклопедическими знаниями.

— Ну, механическая и однообразная работа по изготовлению взрывателей конечно радовать не может. Опять же, нет той кропотливости и точности, что при создании артефактов. Тем более, на фоне его успеха. Но не думаю, что он так-то уж будет этим тяготиться, — возразил Борис.

Что и говорить, успех у Травкина был ошеломительный. Его таки отметил Эфир, ну или Система. Первое же изделие вышедшее из под его руки оказалось артефактом. Да, «Аптечка» получилась одинарной. Но какое это имеет значение! По заверениям Проскурина, из молодого инженера получится выдающийся артефактор. Разумеется, если тот продолжит трудиться в том же духе. И он готов. А тут запалы к минам.

Однако, профессор ошибался. Григорий конечно рвался к работе по прямой специальности. Но кроме того, он ведь в прошлом бомбист. Ну и как его могла не заинтересовать возможность создания нового образца оружия. Да еще и компактного, но обещающего по эффективности в чем-то переплюнуть пушки.

Рентгеновские лучи серьезно заинтересовали научную часть экипажа «Газели». Настолько, что у моряков появилось свободное время, а основная часть занятий на месяц перешла в основном в русло самостоятельной подготовки. Преподаватели конечно курировали их занятия, но эффективность обучения резко упала. Очень уж их увлекло новое направление. Эксперименты шли один за другим. Машина работала приводя в действие генератор чуть не круглые сутки. Печное топливо вылетало в трубу, только держись.

Борис стал больше уделять времени живописи. В настоящий момент он уже завершал очередную серию из пятнадцати масляных картин. Но как бы ему не нравилось писать, постоянное стояние у мольберта было все же не по нему.

Попробовали эмитировать использование дробовика в условиях палубы и тесноты внутренних помещений. Для чего использовали старое судно, приткнувшееся в дальнем конце гавани и ожидающего когда же его наконец разберут на дрова.

После использования полноразмерного дробовика, Борис укоротил ствол, и заменил приклад на рукоять. Пристроив плечевой упор. Стало намного удобней. Старики участвовавшие в свое время в абордажах заверили, что получилось просто отлично. О том же свидетельствовали успешно расстрелянные мишени. А вот Система не оценила его старания, одарив всего то тремя сотнями опыта, позабыв об очке надбавок.

При виде минометных аппаратов на катерах, вспомнил, что их вроде как использовали при обороне Порт-Артура. И будто корни обычного миномета растут именно оттуда. Прикинул может ли быть от него польза и по силам ли ему вообще создать такое оружие. Решил, что коль скоро с остальным получалось, то отчего бы и нет. Мастерская в наличии, весь потребный материал имеется. Подключил к этому делу дипломированного инженера, и работа закипела. Как результат, готовое изделие, которое они только что закончили испытывать на полигоне местной дружины.

Система по обыкновению немного подвисла, но потом выдала всем сестрам по серьгам. Борис получил целых три очка надбавок, за миномет, мину и прицел. Гаубицы тут очень даже пользуют, но о стрельбе с закрытых позиций похоже еще не знают. Григорию помимо опыта, так же прилетело очко за мину. Измайлов предложил только принципиальную схему взрывателя. Все расчеты и окончательную конструкцию дорабатывал уже Травкин.

Как раз сегодня на рассвете они выехали на полигон для окончательных испытаний. Так что, было им чему радоваться. И хотя Травкину теперь предстояло изрядно потрудиться над изготовлением взрывателей, недовольным тот не выглядел. Да, механик от бога. Но как и у Бориса, присутствовало у него шильце водном месте, не позволяющее сидеть на попе ровно.

— Рад за вас обоих, молодой человек. Создание нового это всегда такое волнительное чувство, — с многозначительной улыбкой произнес Проскурин.

— Подозреваю, что у вас тоже есть чем удивить. А, профессор? — ободряющим тоном произнес Измайлов.

— Вы даже не представляете молодой человек. То, что вы сделали, как утверждаете по наитию, привело к целому ряду открытий. Это настоящий прорыв в той же традиционной медицине. Но не только. Вот. Взгляните, чего нам удалось добиться в результате множества экспериментов.

Павел Александрович выставил на стол картонную коробку, с парой десятков стеклянных негативов. В уголке каждого из них имелся бумажный прямоугольник с пояснительной надписью. А вот само изображение. Это был какой-то сложный механизм. Шестеренки, шептала, оси, тяги, валы. Темный лес. Зато эти снимки явственно отличались от того, что сделал он. Они уже куда больше походили на те, что он видел в своем мире.

— Что это?

— «Аптечка» изготовленная Григорием. При этом она полностью сохранила свои способности, работает исправно. Остается только проверить наберет ли она в назначенный срок заряд. Но на это нужно время. Детали конечно видны не все. Но кое-что разобрать все же получается.

— То есть, вы нашли способ как можно выяснить устройство и принцип действия артефакта, при отсутствии технической документации?

— Не без вашей помощи. Но кажется да. Правда, полноценным этот эксперимент назвать сложно. Ведь нам известно устройство именно этого прибора.

— А если попробовать сфотографировать мой модификатор?

— Но это по сути та же «Аптечка», только детали в ней меньших размеров, только и всего. Нужен незнакомый прибор.

— И все же, я на вашем месте попробовал бы. Как говорится, за неимением гербовой, пишут на простой. Опять же, вы работали с модификатором в деревянном корпусе. А этот стальной.

— Хм. А ведь вы правы. Давайте сюда ваш модификатор.

— Пожалуйста. Павел Александрович, вы куда? А урок?

— Ах да, — с досадой спохватился профессор, откладывая коробочку в сторону. — Ну-с, молодой человек. На чем мы остановились.

В целом занятие прошло как обычно. Если не обращать внимание на то, что у Проскурина похоже свербело шило, и ему приходилось сдерживаться, чтобы не убежать в лабораторию. Вообще-то, Борису так же было интересно, чем обернется опыт со снимком механизма через стальной корпус. Хотя, чудес с открытиями он конечно же не ожидал. Конструкция артефакта известна. Они одинаковы во всем мире.

По окончании урока, Измайлов направился на камбуз, где перехватил бутерброд, после чего перебрался в художественную мастерскую, где его уже ожидал Ершов. Кстати, странное дело, но его учитель не стеснялся советоваться со своим учеником. И что уж совсем ни в какие ворота, у него начало поучаться несколько лучше прежнего. Или прогресс только пригрезился. Измайлов решил втиху показать работы наставника Эмилии. Пусть оценит. В живописи она разбирается. Вдруг, его дар оказывает влияние на преподавательские способности.

Прошедший месяц оказался для него плодотворным не только в плане изобретений и учебы. Хотя в последнем он по настоящему мог похвастать только успехами у Ершова. Остальные слишком уж увлеклись новой игрушкой. Немаловажным было то, что ему удалось завершить очередную серию картин, вновь получив на выходе по тридцать работ в масле и акварели.

Правда, в плане развития навыка это ему не помогло. Рост словно уперся в стену. Хотя мастерство и навыки заметно росли. Он это наблюдал воочию. К тому же серьезно помогло то, что Эмили позволила Ершову посещать свою картинную галерею, где тот мог подкрепить теорию на живом примере работ признанных мастеров. Но это не помогло ему сдвинуться с места, продолжая забрасывать опыт в копилку избыточного.

— Ну чего вы смотрите на нее с чувством исполненного долга? Радуетесь, что вам удалось создать очередной коммерческий шедевр. Борис Николаевич, когда я уже достучусь до вас и вы наконец поймете, что ваше отношение к снизошедшему на вас дару, откровенно наплевательское.

— А что плохого в том, что я пишу на продажу?

— То, что при подобном подходе вы не раскрываете в полной мере свой талант. Вместо того, чтобы тщательно прорабатывать каждую деталь, вы гоните полотна, как выпекаете пирожки. Покажите вашу Суть. Ну вот, что и требовалось доказать. Никакого роста. Прибавили только Акварель, Скульптура Перспектива, Кисть, Рисунок и Композиция. Но как только их значения достигнут десяти тысяч, рост прекратится и здесь. Вы не развиваетесь.

— А мне кажется я все же наблюдаю изменения.

— Они есть, Борис Николаевич, но настолько незначительные, что ваш прогресс иначе как черепашьим не назвать. У вас сейчас ситуация такова, что ваш теоретический багаж уже начал обходить практический. Тогда как раньше вы двигались вперед за счет практики на интуитивном уровне.

— Уверен, что вы правы, Вячеслав Леонидович. Но тут уж такое дело, что мне попросту необходимы средства. Нужно содержать «Газель», платить жалование экипажу и преподавателям. Так что, я не могу не думать о коммерческой составляющей.

— Обосноваться на каком-нибудь тихом острове. Средств полученных с прошлого вернисажа вам хватило бы на несколько лет плодотворных обучения и работы.

— И опять вы правы. Только это идет вразрез с моими планами. Обещаю, как только пойдут поступления с других направлений, я прекращу маяться ерундой, и стану слушаться вас во всем.

Мастерскую он покидал в дурном настроении. Признаться, отсутствие ощутимого прогресса его уже напрягало. Настроение ниже плинтуса. И ладно бы он уперся в потолок науки, как это было прежде. Так нет же. Затык именно в нем самом. В его подходе к обучению. Не получается совмещать качественное обучение и коммерческий подход. Только выбора он пока лишен.