Дверь находилась за лестницей. Кристофер открыл ее и бросился вперед еще до того, как я его догнал; когда же догнал, то увидел, что он медленно, осторожно пробирается по темному каменному коридору. По обеим сторонам его было по двери, еще одна дверь в конце. Дверь справа была открыта, за ней мы увидели что-то вроде гардеробной: шеренга пыльных сапог на полу, несколько неопрятных накидок на вешалках и окно, все в паутине, выходившее на мокрый перелесок. Кристофер что-то сердито забормотал и, отпихнув меня, рванул дверь в другой стене коридора. За ней оказалась столовая, такая же пыльная и заброшенная, как и гардеробная; окно ее тоже выходило на заросший сад.
Кристофер выразил все свои чувства, захлопнув эту дверь еще до того, как я успел щелкнуть фотоаппаратом. Он помчался к двери в конце коридора.
За ней оказались кухни – два вполне уютных на вид помещения с креслам и-качалкам и, большими деревянными столами, в дальнем была еще и печь. Дальше находилась кладовка, за которой начинался залитый дождем двор, окруженный красными сараюшками-развалюшками. Теперь уже и Кристофер не мог не признать, что дом, где мы оказались, много, много меньше башни с двойной лестницей.
– Не понимаю! – пожаловался он, остановившись у стола во второй кухне. – Я не ощутил никаких изменений. А ты?
Вид у него был такой, будто он того и гляди разревется.
Вот только лучше бы он не орал так громко. По всем признакам, на кухне совсем недавно кто-то побывал. От плиты веяло жаром, на одном из кресел-качалок лежал мешочек с вязаньем. На столе, рядом с каким-то журнальчиком, я заметил крошки – можно подумать, что кто-то читал за завтраком.
– А может, перемена произошла, пока вы с Милли пытались перекричать друг друга, – сказал я совсем тихо, в надежде, что Кристофер сообразит, куда я клоню.
Он посмотрел на плиту, на вязанье, на стол.
– Видимо, именно здесь Милли и питается, – сообразил он. – Грант, оставайся здесь, на случай, если она появится. А я поднимусь по лестнице, посмотрю, что там творится.
– А Милли любит вязать? – спросил я, но он уже умчался и ничего не услышал.
Я вздохнул и присел на стул у стола. Мне, в отличие от Кристофера, было понятно, что где-то на последнем витке лестницы расходятся в разные стороны. Милли, по всей видимости, оказалась в каком-то другом месте, которое походило на это не больше, чем деревянная башня – на Столлери. Мне дом совсем не нравился. Здесь жили люди. Здесь стояла их мебель, висела их одежда, лежало их вязанье – они могли вернуться в любой момент и поинтересоваться, чего это я к ним приперся. Как отвечать на этот вопрос, я понятия не имел. Может, спросить у них, не видели ли они Милли?
Чтобы успокоить нервы, я подтянул к себе журнальчик и, дожидаясь Кристофера, начал его просматривать. Выглядел он очень, очень странно, настолько странно, что я даже заинтересовался; до такой степени странно, что я даже не удивился, обнаружив, что это выпуск за январь 1399 года. Впрочем, вряд ли журнальчик мог быть таким древним. От него шел свежий типографский запах. Отпечатан он был на плотной ворсистой бумаге странными блеклыми синими и красными пятнами, а буквы были округлые и четкие, какие бывают в книжках для самых маленьких. Назывался он «Сплетни недели». Ни фотографий, ни рекламы в нем не оказалось, все сплошь довольно длинные статьи под такими вот заголовками: «От бедности к богатству», или «Загубленный медовый месяц», или «Скандал в Азиатском банке». Каждая из статей была проиллюстрирована рисунком. Таких скверных рисунков я еще в своей жизни не видел. По причине скверности они выглядели скорее как карикатуры, хотя было видно, что горе-художник старательно наводил красные и синие тени, чтобы люди на рисунках выглядели понатуральнее. А самое странное заключалось в том, что по большей части они были похожи на людей, мне прекрасно знакомых. Дама рядом с заголовком «От бедности к богатству» здорово смахивала на Дейзи Болджер, а один из участников банковского скандала был точь-в-точь дядя Альфред. Но видимо, дело все-таки было в скверности рисунков. Я открыл страницу, где рядом с заголовком «Придворная хроника» красовалась особенно крупная картинка, – на ней был изображен наш король, хотя подпись гласила: «Герцог Альпенгольмский». Один из склонившихся перед ним придворных был очень похож на мистера Хьюго.
Да ну ладно, подумал я. Не забывай, что это журнальчик из другого мира. Кто знает, может, в этом мире человек, страшно похожий на Хьюго, действительно служит при дворе. Чего только в жизни не бывает. И я принялся читать придворную хронику. Я добрался почти до конца одной блекло-синей колонки, но так и не понял, о чем там речь и что вообще случилось, и тут в кладовой раздались тяжелые, неспешные шаги.
По шагам было ясно: если этот человек застукает вас в своем доме, ничего хорошего ждать не придется. Он топал. Он сердито пыхтел и грозно ворчал. Я выронил журнальчик и попытался незаметно выскользнуть во вторую кухню. Увы, сползая со стула, я задел его ногой, и он со скрежетом проехался по полу. Топавший в кладовке ускорился и подоспел к дверям, когда я пересек помещение лишь наполовину. Опять мой Злой Рок, подумал я.
Оказалось, что топал не он, а она: коренастая дама с простецким багровым лицом. Я сразу же понял: она из тех, кто заранее уверен, что вы затеяли что-то нехорошее, даже если вы ничего такого не затевали, и немедленно вызовет полицию. Над головой дама держала резиновый щиток, которым укрывалась от дождя, на ногах у нее были резиновые сапоги, а в руке – бидон с молоком. И она была колдуньей. Это я понял сразу, как только она поставила бидон и сказала:
– Ты кто такой? И что тут делаешь?
Она говорила, а колдовство так и гудело вокруг нее.
– Я тут по ошибке, – сказал я. – Уже ухожу.
И со всех ног бросился к двери. Она рысью помчалась следом, топая огромными сапожищами и вытягивая руки, – того и гляди схватит.
– Куда ни спрячься, везде они меня находят, – говорила она. – Засылают шпионов и находят, ну что ты будешь делать!
Она говорила это для того, чтобы я подумал: она сумасшедшая, а потому бояться ее нечего. Я все понял, так как она одновременно творила заклинание. Оно гудело у меня в ушах, заглушая слова, под конец и глаза, и мозги у меня почти отказали. И я сделал единственное, что мне оставалось. Вскинул фотоаппарат и сфотографировал ее. Ведьма оказалась ближе, чем я думал. Вспышка сверкнула прямо ей в лицо. Она вскрикнула, резиновый щиток полетел на пол – она заслонила глаза руками. Я услышал, как она споткнулась о стул, который я пнул ей под ноги, и рухнула на пол; сам я тем временем уже мчался прочь через вторую кухню.
Я как бешеный пронесся по коридору и выскочил в каменный вестибюль. Полетел по каменным ступеням, кругом и выше, кругом и выше, витки проносились мимо один за другим, а я карабкался вверх, пока окончательно не задохнулся, но не сбавлял скорости и в конце концов наткнулся на Кристофера, который спускался мне навстречу.
– Беги! – пропыхтел я. – Там, в кухне, ведьма! Беги!
Он сказал:
– Можно обойтись и без этого, Грант. – И крепко взял меня за локоть.
Я не успел стряхнуть его руку, а мы уже неведомым образом оказались на самом верху лестницы, под громкое гудение волшебства. Я чувствовал, что гудение это свободнее и чище, чем исходившее от ведьмы. Кристофер тащил меня за локоть по галерее, а я вспомнил между делом, что он ведь у нас кудесник с девятью жизнями, и от этого мне стало немного спокойнее, но окончательно я успокоился только тогда, когда мы вылетели через арку на пахнущий прогретым деревом и штукатуркой чердак Столлери.
– Ну ничего себе… – начал было я.
Кристофер сказал:
– Сначала в комнату, Грант.
И потянул меня в обратную сторону. Арка успела исчезнуть, и мы понеслись по знакомым чердачным переходам к себе в комнату, где оба плюхнулись на кровати; я все еще пыхтел как паровоз, а Кристофер весь обмяк, побледнел и понурился.
– Рассказывай, – приказал он, не поднимая головы.
Я рассказал ему про ведьму.
Кристофер поднял голову и сказал:
– Гм. Интересно, может, это из-за нее Милли не может выбраться? Милли ведь тоже чародейка. И по идее, могла бы найти выход. А вместо этого ее снова и снова отбрасывает в одну и ту же вероятность. На лестнице ее не оказалось, – возможно, это дело рук ведьмы. Значит, нужно вернуться и разобраться с этой ведьмой.
Он встал. Я тоже встал, хотя ноги плохо меня держали и тряслись, и поплелся вслед за ним за нарисованную черту. Когда мы добрались до места, Кристофер застонал. Никакой арки там не было – был только обычный чердак, через который мы и пришли. Мы довольно долго сидели на полу и дожидались, но перемены так и не произошло.
– Ты нагнал на меня паники, Грант, – укорил меня Кристофер. – Нам нужно было бежать не вверх, а вниз. Ах, чтоб тебя! Мы ведь были совсем рядом.
– Наверное, во всем виновата моя дурная карма, – предположил я.
– Да не пори чушь! – отрезал Кристофер. – Ладно, пошли в библиотеку, поищем тайные книги. Не могу я больше тут сидеть. И вообще, нас того гляди застукает какая-нибудь горничная и нажалуется, что мы нарушаем правила.
Наверное, он был прав. С другого конца чердака вдруг донеслась целая волна всяких шорохов и женских голосов – можно подумать, там внезапно собрались все горничные сразу. Пустое пространство вдоль окон отражало эхо их взвизгов и хихиканья, а еще я почувствовал, что половицы подо мной скрипят – так они скрипели, когда слуги расходились спать. Мы встали и выбрались на свою половину чердака – оказалось, что там тоже довольно шумно. Хлопали двери, топали ноги, смеялись мужские голоса. Громкий бас распевал в ближайшей уборной. Пел он настолько фальшиво, что я захихикал.
Кристофер посмотрел на меня, подняв брови.
– Грегор? – предположил он.
– Мистер Амос? – откликнулся я.
Тут Кристофер рассмеялся. И это ему, похоже, помогло. Когда мы спускались в лифте, он уже выглядел куда бодрее. Он кивнул на фотоаппарат, все еще висевший у меня на груди:
– Ты собираешься фотографировать книги, Грант?
– Нет, – ответил я. – Для этого нужен другой объектив. Я просто совсем забыл, что фотоаппарат при мне. А почему мы выходим на третьем этаже? Библиотека-то на первом.
– Ага. Восхитись силой моего предчувствия и предвидения, Грант, – сказал Кристофер. – В библиотеке есть своего рода хоры, и вход с них с этого этажа. Проскользнем потихонечку и убедимся для начала, что графиня не сидит там и не изучает, скажем, поваренную книгу.
– Ха-ха, – откликнулся я.
Я радовался тому, что Кристофер приободрился, однако шуточки его порой все-таки ужасно раздражали.
И все же особу женского пола мы в библиотеке обнаружили. Когда мы тихонько открыли низкую деревянную дверцу и выбрались на высокую галерею, уставленную книжными полками, мы сразу разглядели ее сквозь резную деревянную балюстраду. Тут же мы оба пригнулись и встали на четвереньки на устланный ковром пол – впрочем, она все равно могла видеть нас через балюстраду. Она сидела на верхней ступеньке высокой деревянной стремянки и тянулась за книгой на одной из верхних полок. Одна радость – это точно была не графиня, потому что волосы у нее были темные, и тем не менее вывод был прост: стоит ей повернуть голову – и она нас заметит.
Я двинулся к двери с мыслью снова выползти наружу.
– Не бойся, Грант, – прошептал Кристофер.
Я ощутил гудение и сообразил, что он наложил на нас заклятие невидимости. Потом я подумал, что это еще и заклятие неслышимости, потому что сначала Кристофер удобно уселся, обхватив колени руками, а потом заговорил, не понижая голоса:
– Подождем, Грант. Поторчим на одном месте. Надоело до чертиков – мне в жизни еще не приходилось столько торчать на одном месте.
– Может, она тут до ночи провозится, – прошептал я. Стремянка стояла совсем близко, и я невольно понижал голос. – Наверное, это и есть та нищая студентка, которую наняли составлять каталог.
Кристофер критически глянул через балюстраду.
– Не выглядит она совсем уж нищей, – заметил он.
Он был прав. На этой самой студентке было темно-синее платье, которое где-то облегало, а где-то ниспадало, как это бывает с дорогими платьями, а на ногах виднелись очень милые красные сапожки. Темные волосы падали на плечи, и стрижка выглядела такой же дорогой, как и у леди Фелиции.
– Наверное, какая-то гостья Семейства пришла за книгой, – предположил Кристофер.
Пока он говорил, дама сняла с полки книгу и раскрыла. Посмотрела на титульный лист, кивнула, что-то записала в блокноте, лежавшем у нее на колене. Потом пролистала книгу, закрыла, осмотрела переплет и покачала головой. Сунула под обложку какую-то карточку, повернулась и положила книгу в ящик, прикрепленный к стремянке с другой стороны.
Оказалось, что это моя сестра Антея.
Я встал во весь рост. Не утерпел. Чуть было не позвал ее по имени. И позвал бы, если бы Кристофер не схватил меня за руку и не потянул вниз.
– Кто-то еще идет! – прошептал он.
Глава тринадцатая
Кристофер был прав. Большая центральная дверь отворилась, и вошел граф Роберт. Закрыл за собой дверь и остановился, улыбаясь моей сестре.
– Здравствуй, радость моя, – сказал он. – Что, уже взялась за дело? Ты же знаешь, что это всего лишь предлог.
А моя сестра Антея воскликнула: «Роберт!» – и чуть не кубарем скатилась со стремянки. Бросилась к нему в объятия, и они принялись целоваться, забыв обо всем на свете.
И тут у Кристофера свело ногу. Полагаю, прежде всего от смущения. А может, из-за того, что мы столько носились по этим лестницам. Но свело крепко. Он скрючился и принялся кататься по полу, стиснув руками левую икру; лицо перекосилось от боли. Мне пришлось поставить фотоаппарат на ближайшую полку и наклониться, чтобы мять и растирать затянутую в шелк ногу. Я чувствовал, что мышца под тканью сжалась в тугой комок, а вы сами знаете, как это больно. Со мной такое тоже бывает, когда накатаюсь на лыжах. Я попытался заставить Кристофера поджать пальцы, но он, похоже, не понимал, что это отличное средство против судорог. Он просто катался клубком по полу.
Я все поглядывал сквозь балюстраду, не заметили ли нас граф Роберт и сестра, но им, похоже, было не до нас. Они теперь стояли, обняв друг друга за талию и откинув голову назад, смеялись и то и дело повторяли: «Счастье мое!»
– Оу-о-о! Оу-о-о! – заходился Кристофер.
– Потяни пальцы! – шипел на него я.
– Оу-о-о! – отвечал он.
Кристофер выразил все свои чувства, захлопнув эту дверь еще до того, как я успел щелкнуть фотоаппаратом. Он помчался к двери в конце коридора.
За ней оказались кухни – два вполне уютных на вид помещения с креслам и-качалкам и, большими деревянными столами, в дальнем была еще и печь. Дальше находилась кладовка, за которой начинался залитый дождем двор, окруженный красными сараюшками-развалюшками. Теперь уже и Кристофер не мог не признать, что дом, где мы оказались, много, много меньше башни с двойной лестницей.
– Не понимаю! – пожаловался он, остановившись у стола во второй кухне. – Я не ощутил никаких изменений. А ты?
Вид у него был такой, будто он того и гляди разревется.
Вот только лучше бы он не орал так громко. По всем признакам, на кухне совсем недавно кто-то побывал. От плиты веяло жаром, на одном из кресел-качалок лежал мешочек с вязаньем. На столе, рядом с каким-то журнальчиком, я заметил крошки – можно подумать, что кто-то читал за завтраком.
– А может, перемена произошла, пока вы с Милли пытались перекричать друг друга, – сказал я совсем тихо, в надежде, что Кристофер сообразит, куда я клоню.
Он посмотрел на плиту, на вязанье, на стол.
– Видимо, именно здесь Милли и питается, – сообразил он. – Грант, оставайся здесь, на случай, если она появится. А я поднимусь по лестнице, посмотрю, что там творится.
– А Милли любит вязать? – спросил я, но он уже умчался и ничего не услышал.
Я вздохнул и присел на стул у стола. Мне, в отличие от Кристофера, было понятно, что где-то на последнем витке лестницы расходятся в разные стороны. Милли, по всей видимости, оказалась в каком-то другом месте, которое походило на это не больше, чем деревянная башня – на Столлери. Мне дом совсем не нравился. Здесь жили люди. Здесь стояла их мебель, висела их одежда, лежало их вязанье – они могли вернуться в любой момент и поинтересоваться, чего это я к ним приперся. Как отвечать на этот вопрос, я понятия не имел. Может, спросить у них, не видели ли они Милли?
Чтобы успокоить нервы, я подтянул к себе журнальчик и, дожидаясь Кристофера, начал его просматривать. Выглядел он очень, очень странно, настолько странно, что я даже заинтересовался; до такой степени странно, что я даже не удивился, обнаружив, что это выпуск за январь 1399 года. Впрочем, вряд ли журнальчик мог быть таким древним. От него шел свежий типографский запах. Отпечатан он был на плотной ворсистой бумаге странными блеклыми синими и красными пятнами, а буквы были округлые и четкие, какие бывают в книжках для самых маленьких. Назывался он «Сплетни недели». Ни фотографий, ни рекламы в нем не оказалось, все сплошь довольно длинные статьи под такими вот заголовками: «От бедности к богатству», или «Загубленный медовый месяц», или «Скандал в Азиатском банке». Каждая из статей была проиллюстрирована рисунком. Таких скверных рисунков я еще в своей жизни не видел. По причине скверности они выглядели скорее как карикатуры, хотя было видно, что горе-художник старательно наводил красные и синие тени, чтобы люди на рисунках выглядели понатуральнее. А самое странное заключалось в том, что по большей части они были похожи на людей, мне прекрасно знакомых. Дама рядом с заголовком «От бедности к богатству» здорово смахивала на Дейзи Болджер, а один из участников банковского скандала был точь-в-точь дядя Альфред. Но видимо, дело все-таки было в скверности рисунков. Я открыл страницу, где рядом с заголовком «Придворная хроника» красовалась особенно крупная картинка, – на ней был изображен наш король, хотя подпись гласила: «Герцог Альпенгольмский». Один из склонившихся перед ним придворных был очень похож на мистера Хьюго.
Да ну ладно, подумал я. Не забывай, что это журнальчик из другого мира. Кто знает, может, в этом мире человек, страшно похожий на Хьюго, действительно служит при дворе. Чего только в жизни не бывает. И я принялся читать придворную хронику. Я добрался почти до конца одной блекло-синей колонки, но так и не понял, о чем там речь и что вообще случилось, и тут в кладовой раздались тяжелые, неспешные шаги.
По шагам было ясно: если этот человек застукает вас в своем доме, ничего хорошего ждать не придется. Он топал. Он сердито пыхтел и грозно ворчал. Я выронил журнальчик и попытался незаметно выскользнуть во вторую кухню. Увы, сползая со стула, я задел его ногой, и он со скрежетом проехался по полу. Топавший в кладовке ускорился и подоспел к дверям, когда я пересек помещение лишь наполовину. Опять мой Злой Рок, подумал я.
Оказалось, что топал не он, а она: коренастая дама с простецким багровым лицом. Я сразу же понял: она из тех, кто заранее уверен, что вы затеяли что-то нехорошее, даже если вы ничего такого не затевали, и немедленно вызовет полицию. Над головой дама держала резиновый щиток, которым укрывалась от дождя, на ногах у нее были резиновые сапоги, а в руке – бидон с молоком. И она была колдуньей. Это я понял сразу, как только она поставила бидон и сказала:
– Ты кто такой? И что тут делаешь?
Она говорила, а колдовство так и гудело вокруг нее.
– Я тут по ошибке, – сказал я. – Уже ухожу.
И со всех ног бросился к двери. Она рысью помчалась следом, топая огромными сапожищами и вытягивая руки, – того и гляди схватит.
– Куда ни спрячься, везде они меня находят, – говорила она. – Засылают шпионов и находят, ну что ты будешь делать!
Она говорила это для того, чтобы я подумал: она сумасшедшая, а потому бояться ее нечего. Я все понял, так как она одновременно творила заклинание. Оно гудело у меня в ушах, заглушая слова, под конец и глаза, и мозги у меня почти отказали. И я сделал единственное, что мне оставалось. Вскинул фотоаппарат и сфотографировал ее. Ведьма оказалась ближе, чем я думал. Вспышка сверкнула прямо ей в лицо. Она вскрикнула, резиновый щиток полетел на пол – она заслонила глаза руками. Я услышал, как она споткнулась о стул, который я пнул ей под ноги, и рухнула на пол; сам я тем временем уже мчался прочь через вторую кухню.
Я как бешеный пронесся по коридору и выскочил в каменный вестибюль. Полетел по каменным ступеням, кругом и выше, кругом и выше, витки проносились мимо один за другим, а я карабкался вверх, пока окончательно не задохнулся, но не сбавлял скорости и в конце концов наткнулся на Кристофера, который спускался мне навстречу.
– Беги! – пропыхтел я. – Там, в кухне, ведьма! Беги!
Он сказал:
– Можно обойтись и без этого, Грант. – И крепко взял меня за локоть.
Я не успел стряхнуть его руку, а мы уже неведомым образом оказались на самом верху лестницы, под громкое гудение волшебства. Я чувствовал, что гудение это свободнее и чище, чем исходившее от ведьмы. Кристофер тащил меня за локоть по галерее, а я вспомнил между делом, что он ведь у нас кудесник с девятью жизнями, и от этого мне стало немного спокойнее, но окончательно я успокоился только тогда, когда мы вылетели через арку на пахнущий прогретым деревом и штукатуркой чердак Столлери.
– Ну ничего себе… – начал было я.
Кристофер сказал:
– Сначала в комнату, Грант.
И потянул меня в обратную сторону. Арка успела исчезнуть, и мы понеслись по знакомым чердачным переходам к себе в комнату, где оба плюхнулись на кровати; я все еще пыхтел как паровоз, а Кристофер весь обмяк, побледнел и понурился.
– Рассказывай, – приказал он, не поднимая головы.
Я рассказал ему про ведьму.
Кристофер поднял голову и сказал:
– Гм. Интересно, может, это из-за нее Милли не может выбраться? Милли ведь тоже чародейка. И по идее, могла бы найти выход. А вместо этого ее снова и снова отбрасывает в одну и ту же вероятность. На лестнице ее не оказалось, – возможно, это дело рук ведьмы. Значит, нужно вернуться и разобраться с этой ведьмой.
Он встал. Я тоже встал, хотя ноги плохо меня держали и тряслись, и поплелся вслед за ним за нарисованную черту. Когда мы добрались до места, Кристофер застонал. Никакой арки там не было – был только обычный чердак, через который мы и пришли. Мы довольно долго сидели на полу и дожидались, но перемены так и не произошло.
– Ты нагнал на меня паники, Грант, – укорил меня Кристофер. – Нам нужно было бежать не вверх, а вниз. Ах, чтоб тебя! Мы ведь были совсем рядом.
– Наверное, во всем виновата моя дурная карма, – предположил я.
– Да не пори чушь! – отрезал Кристофер. – Ладно, пошли в библиотеку, поищем тайные книги. Не могу я больше тут сидеть. И вообще, нас того гляди застукает какая-нибудь горничная и нажалуется, что мы нарушаем правила.
Наверное, он был прав. С другого конца чердака вдруг донеслась целая волна всяких шорохов и женских голосов – можно подумать, там внезапно собрались все горничные сразу. Пустое пространство вдоль окон отражало эхо их взвизгов и хихиканья, а еще я почувствовал, что половицы подо мной скрипят – так они скрипели, когда слуги расходились спать. Мы встали и выбрались на свою половину чердака – оказалось, что там тоже довольно шумно. Хлопали двери, топали ноги, смеялись мужские голоса. Громкий бас распевал в ближайшей уборной. Пел он настолько фальшиво, что я захихикал.
Кристофер посмотрел на меня, подняв брови.
– Грегор? – предположил он.
– Мистер Амос? – откликнулся я.
Тут Кристофер рассмеялся. И это ему, похоже, помогло. Когда мы спускались в лифте, он уже выглядел куда бодрее. Он кивнул на фотоаппарат, все еще висевший у меня на груди:
– Ты собираешься фотографировать книги, Грант?
– Нет, – ответил я. – Для этого нужен другой объектив. Я просто совсем забыл, что фотоаппарат при мне. А почему мы выходим на третьем этаже? Библиотека-то на первом.
– Ага. Восхитись силой моего предчувствия и предвидения, Грант, – сказал Кристофер. – В библиотеке есть своего рода хоры, и вход с них с этого этажа. Проскользнем потихонечку и убедимся для начала, что графиня не сидит там и не изучает, скажем, поваренную книгу.
– Ха-ха, – откликнулся я.
Я радовался тому, что Кристофер приободрился, однако шуточки его порой все-таки ужасно раздражали.
И все же особу женского пола мы в библиотеке обнаружили. Когда мы тихонько открыли низкую деревянную дверцу и выбрались на высокую галерею, уставленную книжными полками, мы сразу разглядели ее сквозь резную деревянную балюстраду. Тут же мы оба пригнулись и встали на четвереньки на устланный ковром пол – впрочем, она все равно могла видеть нас через балюстраду. Она сидела на верхней ступеньке высокой деревянной стремянки и тянулась за книгой на одной из верхних полок. Одна радость – это точно была не графиня, потому что волосы у нее были темные, и тем не менее вывод был прост: стоит ей повернуть голову – и она нас заметит.
Я двинулся к двери с мыслью снова выползти наружу.
– Не бойся, Грант, – прошептал Кристофер.
Я ощутил гудение и сообразил, что он наложил на нас заклятие невидимости. Потом я подумал, что это еще и заклятие неслышимости, потому что сначала Кристофер удобно уселся, обхватив колени руками, а потом заговорил, не понижая голоса:
– Подождем, Грант. Поторчим на одном месте. Надоело до чертиков – мне в жизни еще не приходилось столько торчать на одном месте.
– Может, она тут до ночи провозится, – прошептал я. Стремянка стояла совсем близко, и я невольно понижал голос. – Наверное, это и есть та нищая студентка, которую наняли составлять каталог.
Кристофер критически глянул через балюстраду.
– Не выглядит она совсем уж нищей, – заметил он.
Он был прав. На этой самой студентке было темно-синее платье, которое где-то облегало, а где-то ниспадало, как это бывает с дорогими платьями, а на ногах виднелись очень милые красные сапожки. Темные волосы падали на плечи, и стрижка выглядела такой же дорогой, как и у леди Фелиции.
– Наверное, какая-то гостья Семейства пришла за книгой, – предположил Кристофер.
Пока он говорил, дама сняла с полки книгу и раскрыла. Посмотрела на титульный лист, кивнула, что-то записала в блокноте, лежавшем у нее на колене. Потом пролистала книгу, закрыла, осмотрела переплет и покачала головой. Сунула под обложку какую-то карточку, повернулась и положила книгу в ящик, прикрепленный к стремянке с другой стороны.
Оказалось, что это моя сестра Антея.
Я встал во весь рост. Не утерпел. Чуть было не позвал ее по имени. И позвал бы, если бы Кристофер не схватил меня за руку и не потянул вниз.
– Кто-то еще идет! – прошептал он.
Глава тринадцатая
Кристофер был прав. Большая центральная дверь отворилась, и вошел граф Роберт. Закрыл за собой дверь и остановился, улыбаясь моей сестре.
– Здравствуй, радость моя, – сказал он. – Что, уже взялась за дело? Ты же знаешь, что это всего лишь предлог.
А моя сестра Антея воскликнула: «Роберт!» – и чуть не кубарем скатилась со стремянки. Бросилась к нему в объятия, и они принялись целоваться, забыв обо всем на свете.
И тут у Кристофера свело ногу. Полагаю, прежде всего от смущения. А может, из-за того, что мы столько носились по этим лестницам. Но свело крепко. Он скрючился и принялся кататься по полу, стиснув руками левую икру; лицо перекосилось от боли. Мне пришлось поставить фотоаппарат на ближайшую полку и наклониться, чтобы мять и растирать затянутую в шелк ногу. Я чувствовал, что мышца под тканью сжалась в тугой комок, а вы сами знаете, как это больно. Со мной такое тоже бывает, когда накатаюсь на лыжах. Я попытался заставить Кристофера поджать пальцы, но он, похоже, не понимал, что это отличное средство против судорог. Он просто катался клубком по полу.
Я все поглядывал сквозь балюстраду, не заметили ли нас граф Роберт и сестра, но им, похоже, было не до нас. Они теперь стояли, обняв друг друга за талию и откинув голову назад, смеялись и то и дело повторяли: «Счастье мое!»
– Оу-о-о! Оу-о-о! – заходился Кристофер.
– Потяни пальцы! – шипел на него я.
– Оу-о-о! – отвечал он.