— Мог бы поцеловать на прощание! — крикнула она уже на пороге, когда Ярик вышел в спешке. Обернувшись на лестнице, послал ей воздушный поцелуй, громко ответив:
— Я не целуюсь!
И вновь соврал в этом, потому что только сегодня не знал, как оторваться от манящих губ совершенно другой девушки.
Несмотря на отчаянное желание напиться, закон запрещающий продажу алкогольных напитков после одиннадцати вечера ограничивал его возможности. Можно было бы, конечно, заехать в клуб, но лишь сев в теплый салон такси, поймал себя на том, что назвал адрес своей квартиры. В конце концов. Выпить он мог и дома, благо бар всегда стоял забитый до отказа. Водка, тишина и здоровый сон — три составляющие идеального антидепрессанта после пережитого стресса. И почему он вспомнил отца? Мудак давно почил в землю, когда Ярик учился на первом курсе университета. На тот свет ему была заказана дорога. Никаких чувств от известия о смерти нерадивого родителя, от которого у него осталось только имя в свидетельстве о рождении да отчество — не было. Даже на похороны не приехал, переложив это дело на плечи государства и в права наследования квартиры, давным-давно обросшей долгами за свет, отопление и воду, вступать тоже не стал. Ничего не хотел от этого человека, разве что выпил, вздохнув от облегчения в тот день на студенческой вечеринке.
Собаке собачья смерть, да простит его Пуся.
Вот сейчас он представлял, как придет домой, обратно в холодную пустую дорогую квартиру, подаренную ему Ноной. Снова напьется и забудется до самого утра. А там еще дожить нужно.
— Спокойной ночи, — пожелал ему таксист и Ярик ответил взаимностью почти не думая, выходя из салона в прохладу зимнего двора, скрытого за воротами элитной многоэтажки. Сюда не так просто попасть: ключи, охрана, вахтерша в подъезде, которая сейчас безбожно похрапывала в своей коморке. Хмыкнув, не стал будить пожилую женщину, взбегая по лестнице вверх на свой этаж, не желая пользоваться лифтом. Ставшая за много лет привычной, чистота в доме так резко контрастировала с той помойкой, в которой он жил все детство, что порой вот любил подниматься, вдыхая аромат средства для мытья полов, которым пользовалась уборщица в их подъезде. У самой двери остановился, с минуту медитируя, а затем потянулся к карману, бренча связкой ключей, открывая двери с шумом, ожидая недовольного лая проснувшейся собаки. И…
— Че за… — выдохнул ошарашено, уставившись на женские вещи, аккуратно расставленные по полочкам. Зимние сапоги помытые, стоят, где им и положено, в ящике, дабы собака не добралась. Сумка Раиса да связка ключей с брелком снежинкой от его квартиры, которые сам ей отдал когда-то. В голове мелькнуло воспоминание, как он просил ее проведать Пусю и Ярик вздохнул.
— И почему ты такая дурочка? — спросил сам себя, входя в гостиную, застав не менее забавную картину. Среди маленьких декоративных подушек на толстом ковре развалившись на спине, спала Пуся, изредка подергивая задней лапой во сне на каждый посторонний звук, а рядом с ней Рая, уснувшая с книгой Казимира Малевича «Черный квадрат. Мир как беспредметность» прямо на лице. Вздохнув, сбросил ботинки, убирая в ящик, а следом пальто и пиджак, небрежно бросив его на диван, оказавшись подле спящей девушки. Судя по наряду, она успела переодеться прежде, чем приехала к нему. В простых джинсах да толстовке с котиком и волосами, завязанными в не тугую косу, выглядела невероятно манящей, теплой, домашней, отчего рука дрогнула в желании прикоснуться к ней.
— Знаешь, изучать искусство во сне — это очень интересный подход, — потянул насмешливо, тронув девушку за плечо. Рая взвизгнула, подорвавшись под хохот Ярослава, сбрасывая подальше книгу, ошарашено хлопая глазами. А вот Пуся наоборот, недовольно заворчала, перевернувшись, покосилась на хозяина, а после поднялась на лапы, двинувшись к своей лежанке.
— Помни, чей это дом, комок шерсти! — крикнул ей вслед Ярик, провожая приподнятый белый хвост, а затем обернулся к потиравшей глаза, пытавшейся проснуться Рае.
— Я что, уснула? — пробормотала, пытаясь сообразить, сколько времени и охнула, увидев, что уже середина ночи. — Вот черт! Хотела подождать тебя, Пуся все время скулила, не желала отпускать, — пробормотала, отчаянно краснея. Со стороны коридора раздался возмущенный лай, а Ярик хмыкнул, делая вид, что поверил. Невольно Рая поддалась вперед, улавливая аромат чужих духов, поджимая губы, нервно мечась на месте, пытаясь поднять. — Знаешь, пойду я, наверное…
— Зачем тебе Малевич? — сам не зная зачем, спросил, остановив девушку на полпути. Рая пробежалась взглядом от него к валяющейся вверх обложкой книге, рассеяно пожимая плечами.
— Хотела понять искусство.
— И начала с самого спорного, — усмехнулся Тасманов, садясь на ковер, опирая локтем в мягкий кожаный диван, подбирая ладонью подбородок. Раиса поднялась на ноги, оттряхивая невидимые пылинки, вздохнув.
— Было любопытно. Правда не особо преуспела. Кажется, мир изобразительного искусства совсем не мое, — пожала плечами, стараясь не смотреть в его сторону. Ощущая, как больно сжимается сердце. Все же, он был с другой. Не говорил прямо, но она это чувствовала, как тогда на вечере, уловил: «Буду через час» и слыша высокий неприятный голос на том конце провода. На что надеялась, приходя сюда — сама не знала. Видимо глупая женская черта — верить. Хотела обойти, как внезапно почувствовала сильную хватку на запястье, затем падение в объятия, отчего дыхание перехватила. Толстый ворс ковра смягчил удар, а сама Раиса оказалась меж ног Ярослава, прижатая к крепко груди, обхваченная руками, чувствуя, как кружит голову одеколон, смешанный с сигаретным дымом. Словно чужой запах духов исчез по щелчку пальца или собственное воображение прогнало, кто знает.
— Закрой глаза, — снова этот хриплый шепот, от которого сердце буквально подпрыгнуло. Девушка резко зажмурилась до ярких вспышек в сознании, пытаясь дышать ровно, ощущая, как Ярик взял одну ее руку, сплетая их пальцы, чувствуя шершавый бинт на той самой пострадавшей ладони. Невольно по телу прокатилось предвкушающее возбуждение, вытеснившее любые мысли и обиды напрочь, захватившее разум в свои тиски.
— А теперь попробуй нарисовать в своем воображении черный квадрат и повтори тоже самое пальцем в воздухе. Не открывая глаз, — предупредил, поднимая с ней руку, рисуя воображаемый рисунок. Первые пару секунд ничего, затем картинка стала появляться из подсознания. Ровные линии на белом полотне соединялись в знакомую с детства фигуру. Закрашивая ее в черный, ощущая теплоту мужских пальцев, погрузилась в процесс, словно стала участницей создания великого шедевра, о котором спустя столетия продолжают спорить люди, пытаясь понять истинный смысл, вложенный в данную картину.
— Что видишь? — губы коснулись уха, задевая нервные окончания, заставляя вздрагивать от каждой буквы.
— Квадрат? — затаила дыхание, не открывая глаз, смотря внутренним зрением на нарисованный воображением рисунок.
— А еще? — мурлыкнул Ярик, скользнув ладонью на плоский живот, чувствуя. Как напряглись мышцы под пальцами. — Смотри дальше, внимательнее.
Напряглась, пытаясь абстрагироваться от осторожных поглаживаний подушечек, коснувшихся кожи, стоило ловкой руке забраться под толстовку, вновь заставляя вздрогнуть от холода. Квадрат затягивал, будто бы черная дыра, зовущая в пустоту. Не самое приятное ощущение, словно тонешь в темноте.
— Ничего, — сглотнула, — квадрат — это ничто.
— И одновременно все, — выдохнул шепотом, утыкаясь носом в волосы, крепко обнимая, тянясь вместе с девушкой к невидимой картине перед ними. — Все что захочешь. Любая мечта, скрытая за темным пологом. Будто занавес, загораживающий сцену.
По мере того, как Ярослав говорил, воображение рисовало различные картины. Привычная фигура искривлялась, словно дразня, превращаясь то в яркий куб, то в прямоугольник, а за ними целый мир, до которого хотелось дотянуться, сдвинуть полог, попытавшись заглянуть через образовавшуюся щель.
— Видишь?
— Да, — прошептала восхищенно, по-прежнему не открывая глаз, с трудом расцепляя их руки.
— Искусство — это всегда личное восприятие. То, что видит один, не может быть увидено кем-то другим. Один заметит в картине девушку с коромыслом, второй яркие оттенки листвы на деревьях. И чем больше споров вызывает произведение, тем ярче образы, рождаемые нашим мозгом.
Для человека, что никогда не интересовался рисованием, Раиса впитывала каждое слово точно губка. Раньше ей всегда казалось чем-то скучным посещение музеев, где большая часть выставки — картины именитых художников. Что может быть интересного в портрете королевы Екатерины или мишек из соснового бора? Странные картины Ван Гога или Верещагин со своим изображением войн на полотнах? Увидеть чуть больше, немного дальше обычного рисунка всегда мешало восприятие. Сейчас, все было иначе.
Открыла глаза, поворачивая голову, встречаясь с ним взглядом. Невольно взор упал на губы, а сама Рая сглотнула, почувствовав, как Ярик поднял руку, прикасаясь подушечками пальцев к ее щеке.
— Всегда будет так сложно? — тихо спросила, опуская ресницы. Вопрос уже не касался искусства, теперь речь шла об их отношениях, и Тасманов втянул носом воздух, прикрывая глаза, соприкасаясь своим лбом с ее, обхватывая щеку.
— Возможно намного сложнее, — прошептал едва слышно, слыша, вздохнул печали, повисший в воздухе. — Знаешь, русалка в итоге, превратилась в пену.
— А Герда растопила лед в сердце Кая, — возразила в ответ, вновь приподнимая лицо. Повернулась в объятиях так, что оказалась она сидящей на нем, обхватив шею руками, ощущая скользнувшие под толстовку пальцы, двигающиеся с осторожностью вдоль позвонков, обводя каждый, вызывая мурашки удовольствия в теле.
— Один автор, две сказки — разная концовка.
— Я предпочитаю ту, которая счастливая, — выдохнула ему в губы, обхватывая лицо, изгоняя обратно во тьму всех демонов, терзавших душу всего одним прикосновением.
Глава 21 — Суть наших чувств
Просыпаться вот так, обнимая кого-то крепко, для Ярика было непривычно. Чувствовать аромат клубники, наполнивший легкие, слышать мерное дыхание и ощущать, как дышит близкий тебе человек. На секунду зажмурился, словно боясь, что образ растает, а затем открыл глаза, убеждаясь в обратном. Не растаяла, не исчезла, и оттого еще больше охватил страх, что это лишь временно. Все заканчивается и любовь тоже, особенно женская. Если мать не способна остаться с единственным сыном, то с чего влюбленной девушке вечно быть рядом? Они всегда уходят, оставляя после себя душу вывернутую наизнанку и боль, которая гораздо сильнее физической.
Чуть приподнялся, коснувшись мягкого шелка волос, слыша вздох во сне. Раиса пошевелилась, удобнее устраиваясь на подушке, словно котенок пытавшийся спрятаться от назойливых лучей. Свернулась в калачик, будто замерзая, и невольно придвинулась ближе, ища у него тепла. Послышался тихий скулеж, когда Пуся пробравшись в спальню, подбежала ближе, недовольно тявкая, призывая проснуться. Даже на задние лапки встала, царапая коготками свисающий край одеяла и настойчиво глядя небольшими глазками пуговками на хозяина.
— Тихо ты, — пришикнул на нее, приложив указательный палец к губам, призывая собаку к тишине. Недовольно ворчание под очередную попытку забраться на кровать. Скользкая шелковая ткань не давала такой возможности, но упрямый шпиц сдаваться не желал. Прекратив бесплотные попытки, тихонько рыкнула, затем повернулась куда-то в сторону, не обращая внимания на смотрящего в ее сторону хозяина. Отбежала к стенке и, разогнавшись, подпрыгнула, рухнув четырьмя лапами на постель, едва с нее тут же не скатившись.
— Забралась, таки, — буркнул, когда Пуся бесцеремонно потоптавшись по нему, затем пробралась к Раисе, укладываясь подле нее, крепко прижавшись.
— Предательница, — вздохнул Тасманов, на что шпиц только фыркнула тихонько, прикрыв глазки в тот момент, когда Рая непроизвольно во сне запустила пальцы в мягкую светлую шерстку. Не сдержавшись, наклонился, прикасаясь губами к виску, чуть отодвигая прядь темных волос, поглаживая пальцами по оголенному плечу.
— Ярик? — тихий, немного сонный хриплый голос заставил его невольно улыбнуться, напоследок вдыхая фруктовый запах волос.
— Спи, Рысенок, еще рано, — шепнул, не давая девушке подняться, и Раиса улеглась обратно на подушку, прикрывая глаза, прижав к груди собаку покрепче. Встал с кровати, проведя пальцами по волосам, двинувшись в сторону ванной комнаты, и спустя полчаса уже гремел на кухне посудой, пребывая в какой-то прострации. На удивление, даже не чувствовал себя привычно разбитым после сна, кошмар не вернулся, потому совершенно незаметно для себя самого занялся завтраком на двоих, заливая горячей водой овсяные хлопья с нарезанными фруктами и орехами. Варящийся душистый кофе и блаженная тишина, которую прервал только звонок смартфона на столе. Чуть на себя от испуга не уронил тарелку, которую приготовил для тостов с авокадо, матеря невидимого собеседника, решившего позвонить в десять утра в субботу.
— Кенар, какого лысого единорога тебе не спится? — мрачно потянул в трубку, аккуратно раскладывая горячий пропеченный хлеб. На том конце шумно закряхтели, послышался недовольный мявк кота семейства Канарейкиных-Леонов, а после голос Паши.
«Я чую-у-у-у», — потянул заунывным голосом Кентервильского приведения из одноименного мультика. Не хватало только грохота цепей да жалобных стонов. Ярик закатил глаза, дождавшись, пока Канарейкину надоест его стебать, бурча, не выдерживая ахов и охов на том конце:
— Чуй быстрее, у меня завтрак.
Паша мгновенно замолк, настороженно поинтересовавшись:
«Ты что готовишь завтрак?»
— Да. Пах, чего надо?
«Признавайся кто ты! Где мой друг, его, что похитили твои собратья рептилоиды-массоны с планеты Нибиру?!»
Идиотизм должен лечиться принудительно в психиатрической клинике — в этом Ярик был уверен на все сто.
— Павлик, на тебя дурно брак влияет, — ехидно ответил, размазывая твороженный сыр по кусочку тоста. — Окончательно кукушкой поехал. Раньше-то здоровым не был, сейчас так вообще. Ты скажи, если что я всегда с тобой. Буду навещать, даже если тебя в комнате с мягкими стенами навечно закроют. Хакуна Матата, друганы навек…
«Гиена», — перебил его Паша, не давая больше ехидничать сколько душе угодно.
«С кем ты сейчас? Не престарелой редакторше же ты завтрак стругаешь»
— Я что не могу себе завтрак приготовить?! — возмутился в ответ, расставляя тарелки, краем глаза заметив какое-то движение в коридоре у двери ванной, слыша лай Пуси где-то в комнате.
«Не можешь. Вечно ныл, что необходимо готовить, когда мы в одной хате жили. Да тебя хрен что-то делать заставишь без предварительного пинка. Даже гребанный мусор вынести! Признавайся: с кем ты?»
— Ни с кем, — нервно сглотнул, прислушиваясь к шуму воды, осторожно разбирая столовые приборы, пока по обратную сторону пыхтел недовольно Кенар. — Что за вопросы вообще? Ты меня в чем-то подозреваешь?!
«Стрелочки не переводи, неверный жен. Кто там? Рая? Ярик твою мать!», — тон, не предвещающий ничего хорошего, а затем появившаяся в просторной арке, ведущую на кухню появилась Раиса, убирающая влажные волосы за спину. От вида длинных ног, которые совсем не прикрывала его футболка Тасманов, сглотнул вновь слюну, только совсем не от страха, выдохнув:
— Покеда птица, я тебе как-нибудь потом отпишусь. Наверное. Завтра. Послезавтра. Короче в ближайшее никогда! — сбросил звонок быстрее, чем Канарейкин успел разразиться яростной тирадой, отстаивающей права брошенных им женщин. Заодно прочесть очередную лекцию о том, что Кошкину трогать нельзя под угрозой смертной казни, кастрации, высылке в Сибирь и всеми возможными последствиями. Особенно стало наплевать, когда девушка оказалась совсем близко. Обнял, почувствовав аромат собственного геля для душа с мятными нотками, прикрывая глаза, пропуская пальцы во влажные темно-шоколадные пряди, ставшие почти черными от влаги. Простая белая футболка хоть не просвечивала, но оставляла полный простор воображению даже больше, чем любой существующий в мире откровенный наряд.
— Паша звонил?
— В сад Пашу, — выдохнул, касаясь ее губ, срывая с них невысказанную череду вопросов одним поцелуем. В такие моменты забывал о своих же принципах не сближаться с ней, сделать все, чтобы Рая отступила от него. Будучи рядом забывал порой собственное имя, если совсем откровенно для Тасманова.
— Завтрак приготовил? — улыбнулась в поцелуе, сжимая пальчиками ткань его домашнего тонкого свитера, проведя ладонями по рукам, собирая ткань небольшую гармошку. — Ты же не умеешь, — хитрый взгляд синих глаз.
— Не умею, — отозвался Ярик, прикидываясь дурачком и делая круглые глаза. — Это все собака!
— Гав!
Ровно в 15:00 Ярослав Тасманов припарковав свой мотобайк у здания огромного центрального универмага, стащил шлем, не обращая внимания на изумлённые взоры, бросаемые в его сторону. Расстегнув теплую куртку, стянул перчатки, заметив ожидающего Павла, стоящего подле своего автомобиля с недовольным лицом. Канарейкин в привычно расстегнутом зимнем пальто окинул байк недовольным взглядом зеленых глаз, стоило Тасманову приблизиться.
— Когда ты уже пересядешь на нормальный транспорт, гиена? На улице минуса! Яйца не отморозил еще на своем камикадземобиле?
— Чего ты зубы скалишь, Канарейка? — буркнул, проходя мимо к лифту, нажимая кнопку вызова на панели и недовольно обернувшись к сверлящему его взглядом Паше. — Сказать есть что — говори прямо. Все годы на байке мотаюсь, а тут прямо трагедию мирового масштаба из этого сделал.