Больной напряженно, сквозь зубы выдохнул, но ничего не сказал.

— Нужно будет совсем немного потерпеть. Я постараюсь сделать все быстро.

Я говорила ровно и спокойно, стараясь не нарушить хрупкое «перемирие».

— Что за дрянью ты меня опоила? — глухо спросил раненый.

— Это не дрянь, а касильская настойка, милорд.

Горн ничего не ответил. Он плотно сжал губы, чтобы не застонать, когда я снимала последний слой бинтов. Повязка присохла, и мне пришлось ее отмачивать.

— Что там? — не выдержав, через силу спросил он.

— Не так страшно, как можно было ожидать, — уверенно ответила я.

Нет, вид воспаленных, заплывших гноем век не внушал оптимизма, но говорить об этом больному мне не хотелось.

— Не ври! — повысил голос мужчина.

— Даже не собиралась, — фыркнула я в ответ и тут же мысленно выругалась. Рес! Нужно быть осторожнее. Не стоит забывать об уважении к высшим. Это сейчас Горн не обращает внимания на мой тон, а вот потом…

Впрочем, с чинопочитанием у меня давние проблемы. Где-то глубоко внутри сидит с детства вбитое убеждение, что все люди равны, и я ничего не могу с собой поделать. Нет, у меня хватает ума не высказывать свои мысли вслух, но иногда я забываюсь и веду себя слишком вольно с точки зрения нанимателей.

— Почему я не могу открыть глаза? — недовольно спросил Горн.

Чувствовалось, что он задал этот вопрос через силу. М-да, батенька, да вы тот еще гордец! Не терпите слабость и не любите признавать собственную беспомощность. Но ведь вам страшно. Страшно остаться слепым калекой. Страшно зависеть от других людей. Страшно потерять свою привычную жизнь… Страшно умереть.

— Воспаление и отек, — коротко ответила я. — Когда мы с ними справимся, станет легче.

— А ноги?

— Откуда эти раны? Такое ощущение, что их нанесли каким-то зазубренным оружием.

— Тебя это не касается, — отрезал Горн. — Лучше скажи, смогу я подняться?

— Пока рано об этом говорить, милорд. Должно пройти время.

Я говорила, а сама осторожно обрабатывала раны, пытаясь понять, откуда они взялись. Судя по характерным белесым полоскам на висках, это было похоже на действие кислоты. Из тех, что при попадании на кожу разъедают ее до язв. Хорошо хоть, сами глаза не пострадали, только веки.

— И все-таки ты врешь, — отрывисто произнес больной.

— О чем вы, милорд?

— Ты не можешь знать, вернется ко мне зрение или нет.

— Почему же? Сами глаза не повреждены, видно, вы успели их прикрыть и увернуться от вашего недоброжелателя. Скорее всего, вам досталась лишь малая часть раствора, иначе все было бы гораздо хуже.

— Что б ты понимала, — тихо пробормотал Горн. Он чуть привстал, опираясь на локти и спросил: — Ты закончила?

— Да, милорд.

Я как раз закрепила последний слой повязки.

— Уходи.

Голос больного прозвучал глухо. Что ж, неудивительно. Как бы ни был силен мужчина, после неприятной процедуры ему требовался отдых.

— Скажи Эрику, чтобы зашел, — устало произнес Горн и обессиленно рухнул на подушки.

Я молча собрала использованные бинты, сложила в сумку инструменты и пошла к выходу.

— И не мельтеши тут слишком часто, — бросил мне вслед больной.

Я хмыкнула. Можно было считать, что меня приняли на работу. Вот и отлично. Осталось выяснить, где я буду жить, и сменить дорожную одежду.





* * *


— Следуйте за мной, тера.


Кунц, тот самый слуга, что встретил нас в доме Горна, не задерживаясь, направился к лестнице.

Эх, а я-то рассчитывала послушать, о чем будет разговаривать с Каллеманом мой пациент! Не повезло. Теперь гадай, что на самом деле произошло с магами и в какие неприятности они попали. Явно же что-то с этими ранениями нечисто.

Я с сожалением покосилась на плотно закрытую дверь, неохотно подхватила саквояж и отправилась вслед за слугой, от нечего делать разглядывая своего провожатого. Кунц выглядел невзрачно. Худой, невысокий, с маленьким морщинистым лицом. Пепельно-седые волосы зачесаны набок. Фалды старомодной ливреи смешно подпрыгивают при ходьбе, придавая лакею вид скачущего кузнечика. Судя по тонким ножкам, обтянутым зелеными штанами, и длинным ушам с характерными острыми кончиками, в роду Кунца не обошлось без эльфов.

— Скажите, а кто убирается в покоях лорда Горна?

Я решила, что пора налаживать контакты, и задала вопрос, который мучил меня с той самой минуты, как Каллеман открыл дверь в покои графа.

— Ох, тера, в том-то и беда, что никто, — развел руками Кунц. Он повернулся ко мне и сокрушенно покачал головой. — Раньше Ханна порядок наводила, а теперь милорд никого не пускает. Сами, небось, видели, как его сиятельство себя ведет. Швыряется чем ни попадя, гонит всех. Одной Салли дозволяет еду приносить, да и то ворчит и ругается беспрерывно.

— Ну и что? Пусть ругается. Только больному никак нельзя оставаться в таких ужасных условиях!

— Думаете, мы не понимаем? Но ведь характер у милорда какой! Его сиятельство всегда нелюдимым был, а уж сейчас… Ханна намедни зашла к нему, собиралась полы помыть, так милорд на нее накричал и выгнал. Эмма — это экономка наша — пробовала поговорить с хозяином, но он и ее выгнал. И тоже накричал. А Ларсона, дворецкого, так и вовсе взашей вытолкал, сказал, если тот еще раз войдет, то останется без места. Правда, после этого его сиятельству совсем худо стало, сознания лишился, и тер Кауниц запретил его беспокоить.

Я невесело усмехнулась. «Запретил беспокоить…» А слуги и рады стараться. Оставили хозяина в одиночестве и ждут, чем все закончится. Трусы…

Мы миновали коридор, спустились по лестнице и оказались в цокольном этаже, где располагались комнаты работников.

— Пожалуйста, тера.

Кунц распахнул одну из дверей.

— Располагайтесь, — он пропустил меня вперед и добавил: — В восемь у нас ужин. Кухня находится ниже, в подвале. Не опаздывайте.

— В доме много прислуги? — поинтересовалась я.

— Двадцать человек, — ответил лакей. — Не считая управляющего и дворецкого.

— Немало.

Кунц улыбнулся.

— Это еще что! — с видимой гордостью произнес он. — При покойном лорде Горне и до пятидесяти доходило. У одной леди Горн восемь личных камеристок было. А еще швеи, камердинеры, горничные, лакеи. Полон дом народу, внизу даже тесновато порой бывало. А уж когда гости съезжались, тут такая суета поднималась! Все с ног сбивались. Правда, и чаевые хорошие перепадали.

Он вздохнул и пригладил жиденькие седые волосы.

— А сейчас гости часто бывают?

— Откуда им взяться? Лорд Горн и сам-то здесь почти не живет. Беспокойный слишком, не сидится ему на одном месте. Как нашу хозяйку в Эрбрук отправил, так и забыл сюда дорогу. Все больше по заграницам. Вот и доездился…

Слуга неодобрительно покачал головой, а потом нахмурился и поспешно принял отстраненный вид. Похоже, пожалел о собственной откровенности.

— А где милорда ранили? — делано равнодушно спросила я.

На самом деле мне очень хотелось прояснить для себя этот вопрос. То, что обоих магов кто-то изрядно потрепал, наводило на неприятные мысли. Не знаю, как Горн, но Каллеман слабаком явно не был, магия у него высшего порядка. И с такой силищей оказаться едва ли не при смерти? Это с кем же они сражались? Кто их враги?

— Да кто ж его знает? — ответил Кунц. — Пару недель назад милорд вывалился из портала прямо в холле, в кровище весь, бледный как смерть, а под глазами сплошное месиво. Ну, да вы и сами видели, что у его сиятельства с лицом. Эмма в крик сразу, — покачал головой слуга. — Ларсон за доктором кинулся. Сам. Так перепутался, что про лакеев забыл. А уж когда тер Кауниц приехал… Ох, что тут началось! Так они с милордом ругались!

— Тер Кауниц — это доктор?

— Он самый. Милорд его прогнал и обозвал безмозглым идиотом. Потом еще доктора были, но его сиятельство и их выгнал.

Я незаметно усмехнулась. Ох уж это сиятельство! Всех-то он выгоняет…

Слуга замолчал, а потом искоса посмотрел на меня и неуверенно спросил:

— А правда, что милорд умрет скоро?

— Что за глупости?

— Так говорят же, — неопределенно ответил Кунц.

— А что еще говорят?

— Что милорд ослеп совсем. И ходить не может.

— Это доктор сказал?

— Ну…

Кунц замялся.

— Видите ли, тера, они так громко ругались…