– Валерия, – вдруг вымолвила женщина, – так где вы живете в Кромвеле? Арендуете комнаты?

– Дом у университета, – кивнула я, заметив, как она недовольно поджала губы.

– А в столице?

– У нас особняк.

– Хорошо-хорошо. – Она постучала пальцами по столу и все-таки уточнила для ясности: – То есть проблем с жилплощадью нет? В каком же квартале?

– Чистых прудов.

– Вот как. Чистые пруды? Недалеко от Королевского сада? Я как-то гуляла по этому району. Очень живописное место. И кленов много…

Я зачарованно кивнула, почему-то глядя на лису, казавшуюся ужасно несчастной.

– Не поймите неправильно, – спохватилась матушка. – Я о вас много слышала, но не только хорошее. Да и девочки сейчас такие стали… Знаете… На все готовенькое хотят прийти. Им и дом подавай, и лису на воротник, и карету с гнедой. Кстати, у вас есть лошади?

– Нет, – не понимая, почему продолжаю отвечать на вопросы, отозвалась я и снова нервно отхлебнула чай.

– А карета?

– Мама, зачем им карета, если у них нет лошадей? – отгородившись от меня ладонью, громко зашептал Тима.

У меня закончился чай, и запивать госпожу Доходягу, вопреки фамилии казавшуюся чрезвычайно здоровой и сытой, стало нечем.

– Тимошенька, закажи девочке еще чайку, – приказала она, заметив, как я с тоской разглядываю дно опустевшей кружки.

– Мне ничего не надо! – от испуга, что семейство воспримет чай, как согласие отписать родительский особняк, подскочила я.

– Да не стесняйтесь, Валерия, – отмахнулась она, а когда сын поднялся, заметила: – Только монетки раздели, чтобы мы за свое заплатили. Мы же вовремя пришли…

В мою сторону была послана улыбка, мол, ну, вы же понимаете, Валерия, нечего было приходить раньше и распивать дорогущие напитки. Я вдруг почувствовала, что бергамотный аромат встал поперек горла, а потому выдавила:

– Я ничего не хочу.

– Ну, хорошо, – очень быстро согласилась мама Тимы и фыркнула сыну: – Тимошенька, садись.

Тот присел.

– Хотя нет, встань, – приказала она, заставляя беднягу снова вскочить со стула. – Покушаете?

– Не увлекаюсь десертами, – немедленно отказалась я, проклиная секунду, когда согласилась прийти в чайную. Знала же, что встречи на Часовой площади никогда не проходили по-человечески.

– Садись, Тимошенька.

Сын покорно уместил пятую точку на стул.

– Так, значит, Валерочка… – На этом имени я снова икнула, позорно и громко. – Вы увлекаетесь Абрисом?

– Нет, – немедленно отказалась я, понимая, что одно неосторожное слово – и нарвусь на длинную лекцию, а фолиант все равно не получу. – Мой отец пишет статью, там что-то связано с Абрисом. Вот и попросил найти книгу…

Глаза мадам блеснули.

– Тимошечка, ты слышал? Профессор Уваров пишет новую статью! Валерочка, а секретарь ему не нужен? Ты, верно, знаешь, что Тимошечка неплохо печатает на машинке.

Она покосилась на сына, намекая, что раз уж у нас любовь до погребального костра, то невестка могла бы и продвижению по службе поспособствовать.

– Нет, не слышала, – пробормотала я и снова схватилась за кружку, а потом вспомнила, что она пустая. Почему пить-то хотелось так сильно? Мадам Доходяга явно действовала на меня иссушающе.

– Он использует технику двух пальцев! Я сама его этому научила. Знаешь, два пальца гораздо производительнее одного! – Она наконец полезла за фолиантом.

– Помощник отца печатает слепым десятипальцевым методом… – не удержалась я и немедленно пожалела, что ничего не соврала, ведь едва появившийся из сумки краешек фолианта немедленно нырнул обратно.

– Кстати, Валерия, – снова перешла она на официоз, – Тимошечка говорил, что ты неплохой артефактор?

– Мама, она лучший артефактор университета, – пробормотал он.

– И сколько ты на своих поделках зарабатываешь?

Поделки?! Она обозвала мою магию поделками?! Я всегда считала, что обладаю крепкими нервами, но от мадам Доходяги у меня задергалось нижнее левое веко.

– Пока у меня нет лицензии, артефакты продает университет.


– То есть ты живешь на матушкино наследство?

Тима бросил на меня виноватый взгляд и протянул:

– Ну, ма!

– А что ма? – возмутилась та. – У девочки такая репутация, что другая мать к своему сыну ее на пять миль не подпустит! Как она тебя содержать собирается? Что мы скажем твоему папе, когда ты к ней жить пойдешь?

– П-п-простите… – вклинилась я, совершенно теряя нить беседы (если, конечно, происходящий цирк с конями, вернее с лисьим воротником, можно было назвать беседой). – Кого содержать?

– Ну, ты же не рассчитывала, что сможешь жить у нас? – недоуменно развела руками мадам. Клянусь, даже у лисы на морде и у Тимы на мор… физиономии тоже появилось недоуменное выражение. Не зная, что придумать, я выпалила:

– Но я ухожу в монастырь и собираюсь до конца жизни содержать алтарь!

– Как?! – в два голоса изумились мать и сын.

– Насовсем! – не понимая, как придумала столь идиотскую ложь, растянула я губы в фальшивой улыбке. – Я решила посвятить себя служению светлым духам и создавать артефакты для молелен. Вернее… с детства мечтала!

– И ты не передумаешь? – расстроилась мама Тимофея.

– Такие решения нельзя отменять, – с надрывом отозвалась я.

– Проклятие, какое приданое пропадает даром, – пробормотала мадам с недовольным видом и, поднимаясь, оповестила: – Тимошечка, мамочка пошла в уборную, а ты тут со святой сестрой попрощайся.

Едва она скрылась за дверью в известное место, я прошипела:

– Давай мне книгу, и я ухожу!

– Так ты правда хочешь стать монахиней? Поэтому вчера в молельню ездила? – прошептал с надрывом Тима.

– Ты за мной следил? – опешила я, не понимая, съезжала ли крыша у нас коллективно или у всех по очереди.

– Извини. – Он часто-часто заморгал и вытащил из мамашиной сумки вожделенный фолиант, но когда я схватилась за книгу, то не позволил ее забрать и даже со смущением потянул на себя. – Можно, мы тебя проводим?

– У меня еще назначена встреча, – дергая фолиант к себе, соврала я.

– За тобой вчера ехал не только я.

– Что? – у меня поползли на лоб брови.

– Был еще человек. Я решил, что перед молельнями много странных типов бродит, но он следил именно за тобой.

В животе завязались крепкие узлы.

– С чего ты так решил?

– Когда он заметил меня, то исчез, – уверенно пояснил Тима.

– Исчез?

– Растворился в воздухе, как привидение. Ты веришь в призраки?

– Не очень, – встревоженно отозвалась я.

Одновременно мы отпустили книгу и разнесчастный томик свалился на пол, вывернув наизнанку исписанные убористым почерком желтоватые листы. Мы вместе склонились за распотрошенным фолиантом и до звездочек шибанулись лбами.

– Извини, – чуть не плача, просопел Тима. – И за маму тоже.

– Увидимся в университете, – буркнула я, потирая голову. – Цветочки оставь маме.





* * *


Центр Кромвеля всегда был людным и суетливым: толпы народа, кареты, постовые. Приходилось прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы не озираться по сторонам, пытаясь разгадать среди прохожих того самого преследователя. Но кто ищет, тот всегда найдет! Переходя шумный перекресток, я все-таки засекла подозрительного типа в длинном плаще, стоящего на омнибусной остановке, и сердце совершило испуганный кульбит.

Самое ужасное, что в ожидании экипажа, идущего до квартала Каменных горгулий, пришлось встать рядом с этим незнакомцем. Стоило карете подъехать, как я запрыгнула в салон, растолкав локтями остальных пассажиров, даже тех, кто пытался выйти. Едва омнибус тронулся с места, я не удержалась и выглянула в окно. Пропал ли странный человек? Безучастный к городской суете, он по-прежнему разглядывал брусчатку у себя под ногами и, не делая ничего подозрительного, выглядел ужасно подозрительным.

– Дурища, – едва слышно фыркнула я, откидываясь на спинку сиденья.

Откровенно говоря, Тимоху хотелось убить, трижды. За маму, за растерзанный фолиант и за неожиданно обострившуюся манию преследования. Может, мужик был местным юродивым, а его с легкой руки в преследователи записали!