— И таким образом подвергло необоснованному обвинению ни в чем не повинных людей. — В голосе Гаврикова звенела упрямая убежденность. — На любом заводе, на любом предприятии выплачиваются премии. И чего скрывать, иногда это делается незаконно, с целью повышения заинтересованности рабочих и служащих в производительном труде. Так делалось, так делается, и никому не приходит в голову возбуждать по этому поводу уголовные дела. Так почему по ОТО оно возбуждено?
Миронов с трудом соображал, что происходит. Вместо того чтобы вникнуть, разобраться, помочь, его обвиняют ни много ни мало в фабрикации дела.
Миронов гасил закипавшее в нем волнение, пытался что-то возразить Гаврикову, но тот энергично останавливал его. Ища защиты, майор поглядывал то на комиссара, то на Смиркова, сидевшего возле большого трехстворчатого шкафа, забитого книгами и сводами законов. Уж кто-кто, а он-то не сторонний наблюдатель. Ближайший начальник, в курсе дела. Почему же молчит, словно воды, в рот набрал? Мог взять слово, вмешаться. Прикинувшись безмерно уставшим, он оставался равнодушным ко всему, что происходило в кабинете.
Миронов был крайне подавлен, но у него хватило ума не сорваться в этот критический момент, не наломать дров. Стиснув зубы, он терпеливо ждал.
— К какому же выводу вы пришли? — перебив Гаврикова, спросил комиссар.
— Мы, товарищ комиссар, все тщательно изучили, проанализировали и пришли к выводу, что дело подлежит прекращению, как необоснованно возбужденное, — сказал Гавриков.
Он извлек из папки лист, на котором был отпечатан небольшой текст.
— Мы, товарищ комиссар, подготовили постановление. Просим вас его утвердить.
Выждав, пока начальник управления ознакомится с содержанием постановления, подполковник повернулся к Миронову.
— А майора мы пригласили для того, чтобы решить вопрос о наказании…
— Так сразу и наказывать? — взглянув на Миронова, спросил комиссар.
— Если не признает свои ошибки, — поспешно ответил Гавриков.
Комиссар показал глазами, чтобы подполковник сел.
— Все так думают? — спросил он.
— Так точно, товарищ комиссар, — твердо сказал Симаковский.
Дюрич посмотрел на Миронова:
— А вы, майор, что скажете?
Миронов был натянут как струна, ему впервые за все это время стало не по себе, стало страшно. «Решить вопрос о наказании, — пронеслось в голове. — Вот к чему клонят, понуждают к покаянию, в холуя хотят обратить. Нет, объехать меня не удастся — битая лошадка». Возраставшая тревога теперь принимала другой Характер, уходила вовнутрь. Майор, отчетливо представляя ситуацию, соображал, что теперь все зависит от него самого, что выпала ему та минута, которая не выпадет больше никогда.
— Товарищ комиссар, я не понимаю, что здесь происходит, — сказал он. — Оказывается, главный виновник — это я. Посягаю на безвинных должностных лиц, а те, кто организовал липовую организацию, всего лишь невинные овечки. Когда их потревожили, сразу началась какая-то непонятная возня…
— Не увлекайтесь, майор, — поморщился Симаков-ски^. — Не забывайте, где находитесь.
— А что, нижестоящий не имеет здесь права на свое суждение? — облизнув пересохшие губы, спросил Миронов. — Думаете меня сломать? Нет, я этого так не оставлю. Если же и у вас, товарищ комиссар, я не найду понимания и поддержки, то в таком случае мне терять нечего. На компромисс со своей совестью не пойду. Помимо того что я начальник ОБХСС, я еще и секретарь партийного бюро. Согласно Уставу партии, имею право жаловаться, если не согласен с какими-то решениями. В данном случае я вижу, что вместо объективного анализа, вместо поддержки и помощи в оперативной работе по делу чинится расправа…
— Ну, это уж слишком, майор, — упрекнул комиссар. — С чем вы не согласны? Давайте конкретно.
— Гавриков здесь говорил о премии, — сказал Миронов. — Правильно, они выплачивались и будут выплачиваться тем, кто их заслужил. Эту истину никто не оспаривает. Я же веду речь о другом. О других премиях.
Майор перевел взгляд на Гаврикова.
— Вы, товарищ подполковник, изложили суть дела только с одной стороны, — продолжал Миронов. — Вы пытались убедить комиссара в том, что премия в ОТО в сумме восемьдесят тысяч рублей выплачена вроде бы законно. А почему вы умолчали о том, что часть этой премии аккуратно собирается и так же аккуратно передается руководству отдела? А если смотреть глубже, то мы имеем дело с необычным социальным явлением, с коррумпированной преступностью.
— Ну, майор…
— Да, да, реально существует организация, которая сосёт государство. И немалые деньги — полмиллиона в год плюс премиальные. Как же можно такое игнорировать?
— Такое надо доказать.
— Доказано, товарищ подполковник. А вы умолчали об этом в своем докладе.
Лицо Дюрича напряглось.
— Вы, майор, отвечаете за свои слова? — спросил он спокойно.
— Так точно. В деле есть акт ревизии КРУ. И заключение специалистов, участвовавших в проверке, — ответил Миронов, стараясь сдержать дрожь в голосе.
— И куда идут эти деньги?
— Премии собирают и передают начальнику отдела Кайлю. Это доказано. Двое сборщиков допрошены. Они подробно рассказали, как собирали премии, подтвердили это на очных ставках с теми, кто им передавал деньги.
Комиссар Дюрич хмурился, начал нервничать.
— А остальные? — спросил он.
— Предстоит установить. Это, как вы понимаете, в компетенции прокуратуры. Но я не отступлю. Вплоть до того, что прямо из этого кабинета пбеду в Москву к Генеральному прокурору, в ЦК партии. Это во-первых. А во-вторых, как в данном случае понимать позицию подполковника Гаврикова? Почему он защищает преступников? Я уж не говорю о Симаковском, от которого тянется прямая ниточка к Кайлю…
Дюрич резко отодвинул от себя текст постановления. Некоторое время о чем-то разумывал, потом пододвинул к себе дело и написал: «Направить прокурору города Ленинграда для производства дальнейшего расследования».
Гавриков нервничал, пытался это скрыть и от этого волновался еще больше. Он несколько замешкался, а Миронов, секунду поколебавшись, шагнул вперед и взял дело из рук комиссара.
Дюрич встал, давая понять, что разговор окончен.
— Окажите, товарищ майор, помощь прокуратуре, — сказал комиссар и отошел к окну.
В приемной Гавриков потребовал дело себе, но Миронов не отдал.
— Я сам снесу в канцелярию, — сказал он.
Больше их пути не перекрещивались. Наступит день, когда Гавриков и Симаковский будут изобличены в служебных злоупотреблениях и во взятках, арестованы и осуждены…
7
Прошло два дня. Миронов поехал в прокуратуру к следователю, принявшему к своему производству дело № 10256.
— С тобой, Алексей Павлович, не соскучишься, — непритворно удивился тот, увидев в дверях Миронова. — Я, откровенно говоря, еще не готов к разговору. Успел лишь перелистать дело, составить разве что зрительное впечатление. Вот показания читаю…
— А ты, Игорь Семенович, не торопись. Знаешь, сколько эта волынка тянется?
— Считай, год скоро.
— Вот то-то. Дорога, как видишь, длинная. Да и не прямая. Если рассказать — не поверишь…
И Миронов в общих чертах посвятил следователя в свои передряги.
— А теперь скажи, Игорь Семенович, были у тебя гонцы от Кайля?
— А тебе это откуда известно?
— Сорока на хвосте принесла.
— Да, нюх у тебя, Алексей Павлович, позавидуешь. Миронов думал о своем.
— Теперь, надо полагать, лед тронется. Дело интересное, я бы сказал, необычное. Так что…
— Может, и необычное, но, понимаешь… оно не по мне, не по характеру. Ты же меня немного знаешь.
Миронов знал Игоря Семеновича, и то, что тот сказал, не было притворством. Следователь трезво оценивал ситуацию, свои возможности и способности. Он был порядочным и честным человеком.
— Тогда откажись, — предложил Алексей Павлович. — Еще не поздно.
Игорь Семенович без особой надежды спросил:
— Ну а кто его примет? Ты же знаешь, что все это не так просто.
— Есть один человек, — успокоил Миронов.
— Кто?
— Белов. Иван Иванович Белов.
— Ты уже говорил с ним?
— Думаю, согласится, — уклончиво ответил Миронов.
Он покривил душой: зачем обижать товарища? Такой исход майор предвидел, когда узнал, кому передано дело. И сразу, разумеется, стал прощупывать почву. Вспомнил Белова, которого и сам немного знал, и был о нем немало наслышан. Белов был мыслящим человеком (что само по себе уже достоинство) и к тому же слыл мастером следственной тактики. «Только Белов способен в этом разобраться, довести дело до логического конца, — думал Миронов. — Въедлив, способен схватить главное, оценить, докопаться до сути».
Он встретился с Иваном Ивановичем Беловым, рассказал ему все как есть.
— Ну что ж, — одобрительно улыбнулся Иван Иванович.
Так дело оказалось у Белова, старшего следователя прокуратуры города Ленинграда.
Миронов наконец-то облегченно вздохнул.
Кайль, узнав, что дело направлено в прокуратуру, забеспокоился — так нервничают собаки перед землетрясением.
Миронов с трудом соображал, что происходит. Вместо того чтобы вникнуть, разобраться, помочь, его обвиняют ни много ни мало в фабрикации дела.
Миронов гасил закипавшее в нем волнение, пытался что-то возразить Гаврикову, но тот энергично останавливал его. Ища защиты, майор поглядывал то на комиссара, то на Смиркова, сидевшего возле большого трехстворчатого шкафа, забитого книгами и сводами законов. Уж кто-кто, а он-то не сторонний наблюдатель. Ближайший начальник, в курсе дела. Почему же молчит, словно воды, в рот набрал? Мог взять слово, вмешаться. Прикинувшись безмерно уставшим, он оставался равнодушным ко всему, что происходило в кабинете.
Миронов был крайне подавлен, но у него хватило ума не сорваться в этот критический момент, не наломать дров. Стиснув зубы, он терпеливо ждал.
— К какому же выводу вы пришли? — перебив Гаврикова, спросил комиссар.
— Мы, товарищ комиссар, все тщательно изучили, проанализировали и пришли к выводу, что дело подлежит прекращению, как необоснованно возбужденное, — сказал Гавриков.
Он извлек из папки лист, на котором был отпечатан небольшой текст.
— Мы, товарищ комиссар, подготовили постановление. Просим вас его утвердить.
Выждав, пока начальник управления ознакомится с содержанием постановления, подполковник повернулся к Миронову.
— А майора мы пригласили для того, чтобы решить вопрос о наказании…
— Так сразу и наказывать? — взглянув на Миронова, спросил комиссар.
— Если не признает свои ошибки, — поспешно ответил Гавриков.
Комиссар показал глазами, чтобы подполковник сел.
— Все так думают? — спросил он.
— Так точно, товарищ комиссар, — твердо сказал Симаковский.
Дюрич посмотрел на Миронова:
— А вы, майор, что скажете?
Миронов был натянут как струна, ему впервые за все это время стало не по себе, стало страшно. «Решить вопрос о наказании, — пронеслось в голове. — Вот к чему клонят, понуждают к покаянию, в холуя хотят обратить. Нет, объехать меня не удастся — битая лошадка». Возраставшая тревога теперь принимала другой Характер, уходила вовнутрь. Майор, отчетливо представляя ситуацию, соображал, что теперь все зависит от него самого, что выпала ему та минута, которая не выпадет больше никогда.
— Товарищ комиссар, я не понимаю, что здесь происходит, — сказал он. — Оказывается, главный виновник — это я. Посягаю на безвинных должностных лиц, а те, кто организовал липовую организацию, всего лишь невинные овечки. Когда их потревожили, сразу началась какая-то непонятная возня…
— Не увлекайтесь, майор, — поморщился Симаков-ски^. — Не забывайте, где находитесь.
— А что, нижестоящий не имеет здесь права на свое суждение? — облизнув пересохшие губы, спросил Миронов. — Думаете меня сломать? Нет, я этого так не оставлю. Если же и у вас, товарищ комиссар, я не найду понимания и поддержки, то в таком случае мне терять нечего. На компромисс со своей совестью не пойду. Помимо того что я начальник ОБХСС, я еще и секретарь партийного бюро. Согласно Уставу партии, имею право жаловаться, если не согласен с какими-то решениями. В данном случае я вижу, что вместо объективного анализа, вместо поддержки и помощи в оперативной работе по делу чинится расправа…
— Ну, это уж слишком, майор, — упрекнул комиссар. — С чем вы не согласны? Давайте конкретно.
— Гавриков здесь говорил о премии, — сказал Миронов. — Правильно, они выплачивались и будут выплачиваться тем, кто их заслужил. Эту истину никто не оспаривает. Я же веду речь о другом. О других премиях.
Майор перевел взгляд на Гаврикова.
— Вы, товарищ подполковник, изложили суть дела только с одной стороны, — продолжал Миронов. — Вы пытались убедить комиссара в том, что премия в ОТО в сумме восемьдесят тысяч рублей выплачена вроде бы законно. А почему вы умолчали о том, что часть этой премии аккуратно собирается и так же аккуратно передается руководству отдела? А если смотреть глубже, то мы имеем дело с необычным социальным явлением, с коррумпированной преступностью.
— Ну, майор…
— Да, да, реально существует организация, которая сосёт государство. И немалые деньги — полмиллиона в год плюс премиальные. Как же можно такое игнорировать?
— Такое надо доказать.
— Доказано, товарищ подполковник. А вы умолчали об этом в своем докладе.
Лицо Дюрича напряглось.
— Вы, майор, отвечаете за свои слова? — спросил он спокойно.
— Так точно. В деле есть акт ревизии КРУ. И заключение специалистов, участвовавших в проверке, — ответил Миронов, стараясь сдержать дрожь в голосе.
— И куда идут эти деньги?
— Премии собирают и передают начальнику отдела Кайлю. Это доказано. Двое сборщиков допрошены. Они подробно рассказали, как собирали премии, подтвердили это на очных ставках с теми, кто им передавал деньги.
Комиссар Дюрич хмурился, начал нервничать.
— А остальные? — спросил он.
— Предстоит установить. Это, как вы понимаете, в компетенции прокуратуры. Но я не отступлю. Вплоть до того, что прямо из этого кабинета пбеду в Москву к Генеральному прокурору, в ЦК партии. Это во-первых. А во-вторых, как в данном случае понимать позицию подполковника Гаврикова? Почему он защищает преступников? Я уж не говорю о Симаковском, от которого тянется прямая ниточка к Кайлю…
Дюрич резко отодвинул от себя текст постановления. Некоторое время о чем-то разумывал, потом пододвинул к себе дело и написал: «Направить прокурору города Ленинграда для производства дальнейшего расследования».
Гавриков нервничал, пытался это скрыть и от этого волновался еще больше. Он несколько замешкался, а Миронов, секунду поколебавшись, шагнул вперед и взял дело из рук комиссара.
Дюрич встал, давая понять, что разговор окончен.
— Окажите, товарищ майор, помощь прокуратуре, — сказал комиссар и отошел к окну.
В приемной Гавриков потребовал дело себе, но Миронов не отдал.
— Я сам снесу в канцелярию, — сказал он.
Больше их пути не перекрещивались. Наступит день, когда Гавриков и Симаковский будут изобличены в служебных злоупотреблениях и во взятках, арестованы и осуждены…
7
Прошло два дня. Миронов поехал в прокуратуру к следователю, принявшему к своему производству дело № 10256.
— С тобой, Алексей Павлович, не соскучишься, — непритворно удивился тот, увидев в дверях Миронова. — Я, откровенно говоря, еще не готов к разговору. Успел лишь перелистать дело, составить разве что зрительное впечатление. Вот показания читаю…
— А ты, Игорь Семенович, не торопись. Знаешь, сколько эта волынка тянется?
— Считай, год скоро.
— Вот то-то. Дорога, как видишь, длинная. Да и не прямая. Если рассказать — не поверишь…
И Миронов в общих чертах посвятил следователя в свои передряги.
— А теперь скажи, Игорь Семенович, были у тебя гонцы от Кайля?
— А тебе это откуда известно?
— Сорока на хвосте принесла.
— Да, нюх у тебя, Алексей Павлович, позавидуешь. Миронов думал о своем.
— Теперь, надо полагать, лед тронется. Дело интересное, я бы сказал, необычное. Так что…
— Может, и необычное, но, понимаешь… оно не по мне, не по характеру. Ты же меня немного знаешь.
Миронов знал Игоря Семеновича, и то, что тот сказал, не было притворством. Следователь трезво оценивал ситуацию, свои возможности и способности. Он был порядочным и честным человеком.
— Тогда откажись, — предложил Алексей Павлович. — Еще не поздно.
Игорь Семенович без особой надежды спросил:
— Ну а кто его примет? Ты же знаешь, что все это не так просто.
— Есть один человек, — успокоил Миронов.
— Кто?
— Белов. Иван Иванович Белов.
— Ты уже говорил с ним?
— Думаю, согласится, — уклончиво ответил Миронов.
Он покривил душой: зачем обижать товарища? Такой исход майор предвидел, когда узнал, кому передано дело. И сразу, разумеется, стал прощупывать почву. Вспомнил Белова, которого и сам немного знал, и был о нем немало наслышан. Белов был мыслящим человеком (что само по себе уже достоинство) и к тому же слыл мастером следственной тактики. «Только Белов способен в этом разобраться, довести дело до логического конца, — думал Миронов. — Въедлив, способен схватить главное, оценить, докопаться до сути».
Он встретился с Иваном Ивановичем Беловым, рассказал ему все как есть.
— Ну что ж, — одобрительно улыбнулся Иван Иванович.
Так дело оказалось у Белова, старшего следователя прокуратуры города Ленинграда.
Миронов наконец-то облегченно вздохнул.
Кайль, узнав, что дело направлено в прокуратуру, забеспокоился — так нервничают собаки перед землетрясением.