С холодно-спокойного лица Купылеха вмиг сошло выражение надменности. Он ошеломленно моргал глазами, лихорадочно что-то соображая.

Капитан давно приметил Купылеха, знал, что он мерзавец из мерзавцев, но взять его было нельзя, не хватало улик. А улики, как известно, складываются в том числе и из показаний свидетелей. Один из них рядом — человек с «дипломатом». Испуганно сложив руки на груди, он мялся, обескураженно глядел на фотографии, запечатлевшие его в постели с белокурой красивой девушкой.

Этой девушкой была Людмила Скворцова.

Солнечный луч прорезал яркую полоску вдоль стула, на котором сидела Скворцова, и тут же пропал. Она была в строгом костюме, внешне не изменилась, но что-то в ней появилось такое, словно сидела не она, а похожая на нее другая девушка.

— Вас предупреждали насчет ответственности и серьезности вашего положения, но вы, по непонятным для нас мотивам, отнеслись к этому весьма легкомысленно. Вас спрашивают, а вы уходите от ответа, отмалчиваетесь. С какой стати оберегаете Купылеха, выгораживаете его? Дальше… — Миронов не сводил пытливых глаз с Людмилы. — Вы свели девушку с сомнительными лицами, которые ее изнасиловали, самым безобразным образом надругались над ней.

— Я не думала, что все так серьезно, — сказала она с досадой. — Я все вам расскажу. Все. Только отпустите меня. Пожалейте мою маму. Не мучайте. Она такая слабая, не выдержит. Отпустите. Мы завтра же уедем. Я все поняла…

Вчера мать Скворцовой была у Миронова. Накануне ее вызвали по телетайпу. Просительно помявшись в дверях, она, бесшумно ступая, робко подошла поближе к столу. Тонкая и высокая, как жердь, с узкими плечами, серым до черноты лицом. Нескладные темные руки, пропахшие землей, опущены по-солдатски по швам. Откровенно говорила о себе, о том, что рано овдовела, одна дочь умерла, сын ушел в армию и не вернулся, погиб в Афганистане. Людмилу, самую младшую и единственную наследницу, собиралась держать при себе, но и та уехала. Билась из последних сил, работала скотницей и дояркой, трудилась от зари и до зари.

— Что же она, непутевая, натворила? — вдруг спросила старшая Скворцова дрожащим голосом.

Миронов как мог успокаивал женщину, но сделать это было трудно.

— Дочка же она мне. А я мать ей. Мать. Как же теперь, а? Отпустите ее. Зараз же увезу. Она там, на земле, нужна…

Убитая горем женщина стояла у Миронова перед глазами, горькое отчаяние слышал он в ее голосе. «Нет больше муки для матери, чем дождаться от родного дитяти, когда оно за всю твою любовь и заботу плюнет тебе в душу», — думал он.

— А как вы оказались на этих снимках? — подавив в себе тягостные воспоминания, спросил майор.

Скворцова, испуганно раскрыв глаза, уставилась на фотографии, разложенные веером на столе. Она, казалось, потеряла дар речи, хватала воздух дрожащим ртом.

— Я все расскажу. Все, — твердила она, продолжая растерянно хлопать глазами. — Так. Купылех. Это он. Его затея. Обещал жениться, но передумал. Предложил совместное дело. Знаете какое? Грязное. Теперь-то мне все понятно. Я же дура необразованная. Клюнула, проглотила наживку. Можно было порвать, но всяк, говорят, умен: кто сперва, а кто опосля. Видит бог, я оказалась в западне. Боролась. Пыталась вырваться…

— Конкретнее, пожалуйста. — Миронов указал взглядом на фотоснимки.

— Купылех давал наводку. Поедешь, говорит, к такому-то начальнику. На прием. Вот, дескать, его телефон, адрес и все такое. Ну, я и пробивалась к нему…

Дальше события развивались по четко отлаженному сценарию. Скворцова, оказавшись один на один с высоким должностным лицом, надуманный деловой разговор постепенно и деликатно переводила на то, что имеется хорошая квартира, где можно разумно и культурно отдохнуть. Лицо, поколебавшись для приличия, в конце концов прельщалось предложением. Где-то в полночь в квартиру врывался Купылех. Размахивая красной книжечкой, он профессионально разыгрывал роль блюстителя нравов. Ссылался на соседей, которые якобы сообщили, что в квартиру отсутствующих жильцов проникли посторонние. А его подручный Зеймидов быстренько фотографировал парочку в постели. Потом составляли протокол. Скворцова все подробно описывала, исправно играла свою роль до конца.

На этом, собственно, ее миссия заканчивалась. Дальше все брал на себя Купылех. Отъявленный мошенник, он ловко шантажировал попавших в ловушку должностных лиц, требуя крупного выкупа. Он знал свою «клиентуру» и действовал профессионально, наверняка. Одно время Купылех по рекомендации коллектива НИИ, где он работал инженером, помогал ОБХСС на общественных началах. Проходимец хитро втерся в доверие, а на самом деле оказался жуликом, выгораживал расхитителей, прикрывал торгашей и общепитовцев, которые щедро его одаривали, подкармливали и подпаивали. В конце концов он был уличен и исключен из нештатных сотрудников. Теперь же использовал накопленный опыт для шантажа и вымогательства.

Везло ему на доверчивых простаков и бесстыжих толстосумов, готовых платить за любовь, как за один из видов бытовых услуг. Немало и «ночных бабочек» вилось вокруг гостиниц и ресторанов, готовых неплохо заработать своим телом. Раз есть спрос — надо обеспечить предложение, и Купылех со Скворцовой сколотили команду «цыплят» — молодых и постарше, жгучих брюнеток и томных блондинок. «Фирма» процветала, удовлетворяла спрос на любой вкус, в любое время суток, в пределах всевозрастающего тарифа. «Кадр» можно заказать по телефону, у шофера такси, швейцара, дежурной гостиницы. Вот так и торговал Купылех вместе со Скворцовой. «Ходи, Мила, козырем», — наставлял он свою сообщницу, которая могла и обобрать подвыпившего «гостя». Так, в частности, и была уведена у одного из них «Живописная Россия», преподнесенная Максу Коркину.

Забегая вперед, скажем, что при обыске у Купылеха было обнаружено 26 протоколов на должностных лиц, директоров предприятий и магазинов, их заместителей, начальников отделов управлений и учреждений. Обыск и арест не очень-то огорчили подпольного бизнесмена: он верил в личную неуязвимость, в то, что его непременно выручат. Купылех хорошо разбирался в психологии своей клиентуры, которая щедро расплачивалась с ним не только за «молодых и чистых» девочек, но и за секретность увеселительных мероприятий.

Макс Коркин, задержавшись в дверях, взглянул на Миронова с опаской:

— Извините, товарищ майор. Я пришел к вам сказать, что вел себя несерьезно и неправильно, ввел вас в заблуждение…

— Очень хорошо, что сам пришел.

Коркин сел, стал рассказывать.

«Юный властолюбец, слышавший только себя, наконец-то очнулся, — подумал Алексей Павлович. — Под влиянием отца, естественно. Паленым, видишь ли, запахло».

Парень начал издалека, стараясь ничего не пропустить.

— Людмила ночевала у меня. Поутру мы поехали в Пушкин, прошлись по парку, пообедали в «Витязе».

— С коньяком?

— Да. Потом поехали в город, ко мне. Около восьми позвонил Купылех. Попросил Людмилу.

— Знаете его?

— Да. Противный тип. — Макс изменил интонацию, жестко выговаривая каждое слово. — В нем все противно. Все. Голос. Манеры. И даже запах.

— Это он познакомил вас с Людмилой?

— Да.

— Вы с ним о чем-нибудь говорили?

— Так, по мелочам. Спросил про отца. Поинтересовался, как с правами. Вожу ли «Волгу».

— Хорошо. Продолжайте.

— Разговор у них был короткий. Людмила лишь уточняла: «Где? Во сколько? Ты будешь?» Положив трубку, сказала, что нужно срочно съездить в одно место. Я еще вспыхнул. Упрекнул, что она пресмыкается перед Купылехом. Унижается перед ним…


— А она?

— Говорила, что любит только меня. Торопила…

Скворцова на пять лет старше Макса, но это не помеха, он был не на шутку увлечен ею. А она? Иногда открывалось какое-то оконце в ее душе, и Макс пытался заглянуть туда, но разглядеть ничего не мог. «Каждый не таков, каким он выглядит, — загадочно отшучивалась девушка. — Даже бог».

У станции метро «Кировский завод» в «Волгу» подсели Купылех, Зеймидов и какой-то светловолосый парень. Макс подвез их на улицу Зайцева. Потом они с Людмилой вернулись обратно на проспект Стачек. Там у газетного киоска их поджидала девушка. Привезли и ее.

— Я провожу ее и вернусь, — сказала Скворцова. — Не скучай.

Коркин ждал минут двадцать — тридцать. «Считаю до ста, — злился он. — Не придет — уезжаю».

И тут на тротуаре показалась Людмила. Ее сопровождал Купылех.

— Извини, дорогой, — светясь тихой улыбкой, проговорила она. — Едем на Московский. Подкинем Влада.

Сердце у Макса колотилось.

— Видишь, на нем лица нет, — сказал Купылех. — Я сам поведу машину.

Макс послушно перешел на заднее сиденье. Людмила потянулась к нему, обняла.

Купылех нажал на стартер, и «Волга» рванула вперед, миновала станцию метро «Московская», где Влад собирался выходить, потом свернула на улицу Типанова и на углу остановилась.

— Надо позвонить, — пояснил Купылех, направляясь к телефонной будке.

Он снял трубку, набрал номер. «Попроси бабушку, — услышав детский голос, мягко сказал Влад. — Мария Петровна, это я. Да, тут недалеко. Готов отдать вам деньги и ключ от квартиры. Выходите? Буду ждать на перекрестке…»

Подержав трубку, Купылех взглянул на часы. «Надо повременить», — решил он, инсценируя телефонный разговор.

Было тихо и тепло. Над домами в неясном небе висел серпик луны.

— Где ты, Влад? — донесся голос Скворцовой. — Поехали.

Купылех чувствовал себя беспокойно, жадно курил. Взглянув опять на часы, бросил недокуренную сигарету и сел за руль.

Из-за поворота выскочил фургон и вырулил на улицу Типанова. «Волга», обогнав его, набирала скорость, приближаясь к проспекту Космонавтов. Купылех притормозил, напряженно вглядываясь в даль, пытаясь среди редких прохожих приметить Марию Петровну Дунаеву. «Все тебе, лярва, мало, — клял он старуху. — Ментом стращаешь…»

Заметив Дунаеву на проспекте, Купылех переключил скорость и выжал газ до упора. Влюбленная парочка не заметила, как мигнул желтый и вспыхнул красный свет. Машина в какое-то мгновение дернулась в сторону, и тотчас на стекла навалилось что-то темное. Макс в испуге откинулся, в бледном свете мелькнуло искаженное страхом лицо. Женщина, неестественно развернувшись, взмахнула сумкой, ударилась о машину и рухнула на асфальт.

— Стой! — крикнул Коркин.

Купылех резко вывернул руль влево, и «Волга» стремительно пронеслась мимо троллейбуса. Прошла еще метров триста и, пронзительно взвизгнув тормозами, застыла.

— Теперь — айда, — выскакивая из машины, сипло скомандовал Купылех. — Рвем когти!

— А-а-а… — Коркин хотел сказать: «А машина?», но Купылех так вскинул на него глаза, что тот подавился словом.

— Никуда твоя машина не денется, — смягчился он. — Будь здоров и не кашляй. И смотри, трепанешься — замочу! — И ушел к домам.

Коркин трясся от испуга и ярости.

— Ну чего ты стоишь? — Скворцова взяла его за руку. — Удираем.

— Не могу, — простонал Коркин. Он стоял ни жив ни мертв. — Ноги не слушаются.

— Щенок, — вспыхнула Скворцова. — Нюни распустил.

Она вернулась к машине, села за руль:

— Садись!

«Волга» прошла вдоль железнодорожного полотна, юркнула в темный провал и оказалась в просторном дворе.

— А теперь вали домой, — увлекая парня к выходу, наставляла Скворцова.

— А машина? Отец убьет меня.

— Не убьет. Купит новую. А в милицию позвони. Скажи — угнали. Понял? Пошевели мозгами. Да как следует. Понял? Ну, пока.

Где-то вдали, на линии, обозначенной огоньками, прогромыхала электричка. «Скорее на поезд — и домой», — приказал себе Макс.

В его голове уже прокручивался план…

Коркин умолк, покорно опустив голову.