Помолчав недолго, сказал:
— Значит, нашлись. — Овчинников попытался улыбнуться. — Думал, что потерял, а они, оказывается…
— Перестаньте ваньку валять, — перебила Арева.
— А вы меня на пушку не берите, — осмелев, парировал подозреваемый.
— И куда же так торопились, что перчатки забыли?
— Как куда? На поезд. Мать провожал.
— Так когда мать уехала?
— В тот самый день, в сентябре.
— А перчатки когда купили?
Овчинников вопросительно посмотрел сначала на майора, а потом на следователя и переспросил:
— Когда купил? Разве все упомнишь…
— А вы попробуйте вспомнить.
В пределах общей, детально разработанной тактики допроса у каждого работника существует своя манера. Один напорист, любит наносить неожиданные удары, другой не признает обходных маневров, идет к цели кратчайшим путем. Была своя манера и у Аревой. Она вела допрос ненавязчиво, не торопилась, не подчеркивала своего морального превосходства над подозреваемым. Антонина Яковлевна как-то заметила: «Тот, кто с самого начала допроса не может определить характер подозреваемого, подобен фехтовальщику, идущему на помост с завязанными глазами».
Арева задавала вопросы, а потом терпеливо, не перебивая, выслушивала Овчинникова.
— Чтобы окончательно разрушить все ваши версии, скажу, что вас видели в перчатках шофер такси, гражданки Пучкова и Соболева. Кроме того, вместе с перчатками вы оставили в квартире на окне коробок спичек, который одолжили у шофера такси. Полоску от этого коробка таксист сохранил в своем транзисторном приемнике. А экспертиза установила, что она отломлена от коробка, изъятого из квартиры Никифоровой. Как видите, Овчинников, то, что вы были в квартире Никифоровой вечером двадцать первого октября, доказано. Доказано бесспорно. Что вы на это скажете?
Овчинников опустил голову и долго сидел молча.
— Откуда я знал, что попаду в такой переплет, — сдавленно проговорил он. — Закурить бы… Да, вы правы. Двадцать первого октября вечером я был у Никифоровой в квартире. Но я… я не трогал ее, верьте мне. Какое чудовищное подозрение! — Голос его дрогнул. — Понимаете, тетя Галя обещала помочь моей маме продуктами к свадьбе. Я женюсь. Это честно. Уже заявление в загс подали. Вот и зашел на квартиру, деньги оставил… А как все обернулось? Клянусь — говорю правду. А за то, что врал, извините. Испугался. Сначала только чувствовал, что в квартире Никифоровой что-то произошло. И как себя вести — не знал. А когда сказали, что подозреваюсь в убийстве Галины Васильевны, совсем растерялся.
— Приходили за продуктами, значит, — прервал его Миронов. — Какие такие продукты в квартире? Что там — магазин, склад? Вы хорошо подумали?
— Я говорю чистую правду, поверьте. Сначала, конечно, я заехал в магазин. Мне там сказали, что директора нет, ушла сегодня пораньше домой. Вот я и решил заехать к ней на квартиру… Она сказала, чтобы я зашел перед праздниками. Постарается выполнить свое обещание. Я оставил ей сто рублей на продукты. Деньги положил на сервант под гранитную глыбку. Никифорова видела. И ушел. Времени было около восемнадцати часов.
— Никаких денег на серванте мы не нашли, когда осматривали квартиру.
— Я говорю, как было. Четыре купюры по двадцать пять рублей. На одной из них я надписал имя невесты — Настя. Это я сделал, когда получил получку. Ужасно, конечно, что тебе не верят, а ты не можешь ничем подтвердить…
Арева встала, давая понять, что допрос прерывается.
— Вы говорите, Овчинников, что мы не верим вам? Почему же… Обстоятельства вынуждают нас… Рассказывать вы стали под большим прессом улик… Вот и выходит, что кое в чем нам надо еще убедиться, проверить, сопоставить.
— За что Овчинников мог убить Никифорову? — оставшись в комнате с Аревой, вслух размышлял Миронов. — Личных счетов между ними не было. Встречались один раз, при весьма благоприятных обстоятельствах. Была небольшая обида… Но не такая, чтобы убивать человека. Нет, из-за этого не убивают. Цель убийства — ограбление. Но у Овчинникова ничего не найдено. И вообще: пропала всего одна брошь. Где она? Может, все-таки между Никифоровой и Овчинниковым произошла ссора? Как об этом узнать? Как же все это непросто…
— Конечно, непросто, — заметила Антонина Яковлевна. — Но коль скоро возникло сомнение, его надо проверить.
Миронов подошел к окну. Над крышами домов плыли тяжелые тучи. В приоткрытую форточку сочилась прохлада.
Раздумья оборвал легкий стук в дверь. В глазах стремительно вошедшего Осокина угадывалась важная новость.
— Звонили из приемника-распределителя, — сказал он. — Для установления личности задержана женщина, назвалась Мельниковой из Курска.
— Ну и что? — спросил Миронов, почувствовав волнение.
— А то, что у нее изъята брошь, похожая на описанную нами в ориентировке.
— И ты, Коля, так спокойно говоришь об этом! — воскликнул Алексей Павлович. — Когда звонили?
— В ваше отсутствие. В десять сорок пять.
— Что ж, хорошие вести.
— Считай, удача, Алексей Павлович.
— Все может быть. Аревой сообщил?
— Да, она ждет.
Раздался звонок.
— Вы, Антонина Яковлевна, словно подслушали наш разговор. — Лицо Миронова расплылось в улыбке. — Да-да, телепатия. В курсе. Готов выехать. Договорились.
Положив трубку, Миронов стал собираться.
— Врача предупредил?
— Да, Зернов ждет.
— А отпечатки пальцев у этой, как ее?
— Мельниковой, — подсказал Осокин. — Да-да, отпечатки взяты и направлены в НТУ.
Миронов снял трубку и позвонил в научно-техническое управление ГУВД.
— Полковник Быстрова слушает.
— Людмила Евгеньевна, вы сличили отпечатки пальцев Мельниковой с отпечатками пальцев, изъятыми с места убийства Никифоровой?
— Кто со мною говорит? — недовольно спросила Быстрова.
— Начальник ОУР Миронов.
— Алексей Павлович, положено, прежде чем спрашивать, представляться, тем более когда заоните женщине. Я вас не узнала по голосу. Богато и долго жить будете. Сейчас узнаю.
— Я перезвоню вам через часа полтора-два. Ладно?
— Звоните, если невтерпеж.
В кабинет, который был отведен для рабдты, дежурный по приемнику ввел крепко сложенную молодую женщину с темными глазами.
— Документов, удостоверяющих личность, нет, — доложил дежурный. — Назвалась Мельниковой Ириной Ивановной из Курска.
Арева предложила Мельниковой сесть и приступила к допросу. Задавая вопросы, неотрывно следила за женщиной. Но беспокойства в той было не больше, чем в жабе на солнце.
В кабинет вошел Миронов. У него в руках было дело, которое он взял у дежурного. Из рапорта постового следовало, что 21 октября в 22 часа 45 минут у ресторана «Балтика» на площади Мира задержана молодая женщина без документов, в сильной степени опьянения. В акте задержания перечислены вещи и ценности, в том числе 900 рублей, кроссовки 36-го размера и брошь с бриллиантом.
Майор шагнул к Аревой, протянул дело, раскрытое на стандартном бланке.
— Антонина Яковлевна, взгляните сюда, — сказал он. В графе «Какая мед. помощь оказана» записано: «Перевязан порезанный средний палец правой руки».
— Понятно, Алексей Павлович, — сказала Арева. — Прошу вас узнать, где находятся ценности и вещи. Они нам понадобятся.
Миронов ушел, чтобы отдать распоряжение, и тут же вернулся.
— Расскажите, Мельникова, как вы убили и ограбили Никифорову? — спросила Арева в упор.
Женщина уставилась на следователя. Лицо ее покрывалось зеленоватой бледностью.
— Так вы всё знаете? — прошептала она. — Никулин, значит, перехитрил. Предал, падла. Заложил? Да?
— Здесь вопросы задаю я, — объяснила Арева. — Отвечайте по существу.
— Дура я. Никакая я не Мельникова. Я — Гнездова, проживаю на Майорова, пятьдесят шесть. Остальное все правильно. — Она помолчала. — Дайте закурить. Я все расскажу. Как на духу.
— Хорошо, мы это учтем.
— Записывайте. — Поколебавшись еще какое-то время, Гнездова быстро заговорила — Я убила Никифорову. Но я не хотела. Даже в мыслях не было. Так получилось. Она сама на меня напала…
Гнездова заплакала.
— Мучаюсь, — всхлипывая, продолжала она. — Не могу уснуть. Всё кошмары какие-то…
— Меньше эмоций, Гнездова, — предупредила Арева. — Рассказывайте по существу. Конкретно.
— Можно и конкретно. Вам, думаю, многое прояснится, если я скажу, что мы с Никулиным из компании Шоки, — с некоторым вызовом сказала Гнездова. Глаза ее пересохли, забегали. — Шокин, как вам небось известно, парится. Все ему, скопидому, было мало. Ну и влип. Жадность, она всегда подводит. Сашку Федорова жалко. Он еще совсем ребенок. А Шока этот — гиена.
— Что-то вы все намекаете, — вставил Миронов. — Ближе к делу.
Гнездова раскурила сигарету и тут же затушила ее в пепельнице.
— Пишите, — решительно начала она. — Нас было четверо. Проникали в пустые квартиры. Потом Шока…
Альберт Шокин, по кличке Шока, был известен как карточный шулер. Играл в основном в бане, где к услугам клиента все тридцать три удовольствия. Брал с кона по три, а то и по пять тысяч.
Однажды его крепко прижали, но он сумел откупиться. Бросил карты и переключился на наперстки. Хитрое занятие — то ли фокус, то ли афера. Скорее всего, и то и другое.
— Значит, нашлись. — Овчинников попытался улыбнуться. — Думал, что потерял, а они, оказывается…
— Перестаньте ваньку валять, — перебила Арева.
— А вы меня на пушку не берите, — осмелев, парировал подозреваемый.
— И куда же так торопились, что перчатки забыли?
— Как куда? На поезд. Мать провожал.
— Так когда мать уехала?
— В тот самый день, в сентябре.
— А перчатки когда купили?
Овчинников вопросительно посмотрел сначала на майора, а потом на следователя и переспросил:
— Когда купил? Разве все упомнишь…
— А вы попробуйте вспомнить.
В пределах общей, детально разработанной тактики допроса у каждого работника существует своя манера. Один напорист, любит наносить неожиданные удары, другой не признает обходных маневров, идет к цели кратчайшим путем. Была своя манера и у Аревой. Она вела допрос ненавязчиво, не торопилась, не подчеркивала своего морального превосходства над подозреваемым. Антонина Яковлевна как-то заметила: «Тот, кто с самого начала допроса не может определить характер подозреваемого, подобен фехтовальщику, идущему на помост с завязанными глазами».
Арева задавала вопросы, а потом терпеливо, не перебивая, выслушивала Овчинникова.
— Чтобы окончательно разрушить все ваши версии, скажу, что вас видели в перчатках шофер такси, гражданки Пучкова и Соболева. Кроме того, вместе с перчатками вы оставили в квартире на окне коробок спичек, который одолжили у шофера такси. Полоску от этого коробка таксист сохранил в своем транзисторном приемнике. А экспертиза установила, что она отломлена от коробка, изъятого из квартиры Никифоровой. Как видите, Овчинников, то, что вы были в квартире Никифоровой вечером двадцать первого октября, доказано. Доказано бесспорно. Что вы на это скажете?
Овчинников опустил голову и долго сидел молча.
— Откуда я знал, что попаду в такой переплет, — сдавленно проговорил он. — Закурить бы… Да, вы правы. Двадцать первого октября вечером я был у Никифоровой в квартире. Но я… я не трогал ее, верьте мне. Какое чудовищное подозрение! — Голос его дрогнул. — Понимаете, тетя Галя обещала помочь моей маме продуктами к свадьбе. Я женюсь. Это честно. Уже заявление в загс подали. Вот и зашел на квартиру, деньги оставил… А как все обернулось? Клянусь — говорю правду. А за то, что врал, извините. Испугался. Сначала только чувствовал, что в квартире Никифоровой что-то произошло. И как себя вести — не знал. А когда сказали, что подозреваюсь в убийстве Галины Васильевны, совсем растерялся.
— Приходили за продуктами, значит, — прервал его Миронов. — Какие такие продукты в квартире? Что там — магазин, склад? Вы хорошо подумали?
— Я говорю чистую правду, поверьте. Сначала, конечно, я заехал в магазин. Мне там сказали, что директора нет, ушла сегодня пораньше домой. Вот я и решил заехать к ней на квартиру… Она сказала, чтобы я зашел перед праздниками. Постарается выполнить свое обещание. Я оставил ей сто рублей на продукты. Деньги положил на сервант под гранитную глыбку. Никифорова видела. И ушел. Времени было около восемнадцати часов.
— Никаких денег на серванте мы не нашли, когда осматривали квартиру.
— Я говорю, как было. Четыре купюры по двадцать пять рублей. На одной из них я надписал имя невесты — Настя. Это я сделал, когда получил получку. Ужасно, конечно, что тебе не верят, а ты не можешь ничем подтвердить…
Арева встала, давая понять, что допрос прерывается.
— Вы говорите, Овчинников, что мы не верим вам? Почему же… Обстоятельства вынуждают нас… Рассказывать вы стали под большим прессом улик… Вот и выходит, что кое в чем нам надо еще убедиться, проверить, сопоставить.
— За что Овчинников мог убить Никифорову? — оставшись в комнате с Аревой, вслух размышлял Миронов. — Личных счетов между ними не было. Встречались один раз, при весьма благоприятных обстоятельствах. Была небольшая обида… Но не такая, чтобы убивать человека. Нет, из-за этого не убивают. Цель убийства — ограбление. Но у Овчинникова ничего не найдено. И вообще: пропала всего одна брошь. Где она? Может, все-таки между Никифоровой и Овчинниковым произошла ссора? Как об этом узнать? Как же все это непросто…
— Конечно, непросто, — заметила Антонина Яковлевна. — Но коль скоро возникло сомнение, его надо проверить.
Миронов подошел к окну. Над крышами домов плыли тяжелые тучи. В приоткрытую форточку сочилась прохлада.
Раздумья оборвал легкий стук в дверь. В глазах стремительно вошедшего Осокина угадывалась важная новость.
— Звонили из приемника-распределителя, — сказал он. — Для установления личности задержана женщина, назвалась Мельниковой из Курска.
— Ну и что? — спросил Миронов, почувствовав волнение.
— А то, что у нее изъята брошь, похожая на описанную нами в ориентировке.
— И ты, Коля, так спокойно говоришь об этом! — воскликнул Алексей Павлович. — Когда звонили?
— В ваше отсутствие. В десять сорок пять.
— Что ж, хорошие вести.
— Считай, удача, Алексей Павлович.
— Все может быть. Аревой сообщил?
— Да, она ждет.
Раздался звонок.
— Вы, Антонина Яковлевна, словно подслушали наш разговор. — Лицо Миронова расплылось в улыбке. — Да-да, телепатия. В курсе. Готов выехать. Договорились.
Положив трубку, Миронов стал собираться.
— Врача предупредил?
— Да, Зернов ждет.
— А отпечатки пальцев у этой, как ее?
— Мельниковой, — подсказал Осокин. — Да-да, отпечатки взяты и направлены в НТУ.
Миронов снял трубку и позвонил в научно-техническое управление ГУВД.
— Полковник Быстрова слушает.
— Людмила Евгеньевна, вы сличили отпечатки пальцев Мельниковой с отпечатками пальцев, изъятыми с места убийства Никифоровой?
— Кто со мною говорит? — недовольно спросила Быстрова.
— Начальник ОУР Миронов.
— Алексей Павлович, положено, прежде чем спрашивать, представляться, тем более когда заоните женщине. Я вас не узнала по голосу. Богато и долго жить будете. Сейчас узнаю.
— Я перезвоню вам через часа полтора-два. Ладно?
— Звоните, если невтерпеж.
В кабинет, который был отведен для рабдты, дежурный по приемнику ввел крепко сложенную молодую женщину с темными глазами.
— Документов, удостоверяющих личность, нет, — доложил дежурный. — Назвалась Мельниковой Ириной Ивановной из Курска.
Арева предложила Мельниковой сесть и приступила к допросу. Задавая вопросы, неотрывно следила за женщиной. Но беспокойства в той было не больше, чем в жабе на солнце.
В кабинет вошел Миронов. У него в руках было дело, которое он взял у дежурного. Из рапорта постового следовало, что 21 октября в 22 часа 45 минут у ресторана «Балтика» на площади Мира задержана молодая женщина без документов, в сильной степени опьянения. В акте задержания перечислены вещи и ценности, в том числе 900 рублей, кроссовки 36-го размера и брошь с бриллиантом.
Майор шагнул к Аревой, протянул дело, раскрытое на стандартном бланке.
— Антонина Яковлевна, взгляните сюда, — сказал он. В графе «Какая мед. помощь оказана» записано: «Перевязан порезанный средний палец правой руки».
— Понятно, Алексей Павлович, — сказала Арева. — Прошу вас узнать, где находятся ценности и вещи. Они нам понадобятся.
Миронов ушел, чтобы отдать распоряжение, и тут же вернулся.
— Расскажите, Мельникова, как вы убили и ограбили Никифорову? — спросила Арева в упор.
Женщина уставилась на следователя. Лицо ее покрывалось зеленоватой бледностью.
— Так вы всё знаете? — прошептала она. — Никулин, значит, перехитрил. Предал, падла. Заложил? Да?
— Здесь вопросы задаю я, — объяснила Арева. — Отвечайте по существу.
— Дура я. Никакая я не Мельникова. Я — Гнездова, проживаю на Майорова, пятьдесят шесть. Остальное все правильно. — Она помолчала. — Дайте закурить. Я все расскажу. Как на духу.
— Хорошо, мы это учтем.
— Записывайте. — Поколебавшись еще какое-то время, Гнездова быстро заговорила — Я убила Никифорову. Но я не хотела. Даже в мыслях не было. Так получилось. Она сама на меня напала…
Гнездова заплакала.
— Мучаюсь, — всхлипывая, продолжала она. — Не могу уснуть. Всё кошмары какие-то…
— Меньше эмоций, Гнездова, — предупредила Арева. — Рассказывайте по существу. Конкретно.
— Можно и конкретно. Вам, думаю, многое прояснится, если я скажу, что мы с Никулиным из компании Шоки, — с некоторым вызовом сказала Гнездова. Глаза ее пересохли, забегали. — Шокин, как вам небось известно, парится. Все ему, скопидому, было мало. Ну и влип. Жадность, она всегда подводит. Сашку Федорова жалко. Он еще совсем ребенок. А Шока этот — гиена.
— Что-то вы все намекаете, — вставил Миронов. — Ближе к делу.
Гнездова раскурила сигарету и тут же затушила ее в пепельнице.
— Пишите, — решительно начала она. — Нас было четверо. Проникали в пустые квартиры. Потом Шока…
Альберт Шокин, по кличке Шока, был известен как карточный шулер. Играл в основном в бане, где к услугам клиента все тридцать три удовольствия. Брал с кона по три, а то и по пять тысяч.
Однажды его крепко прижали, но он сумел откупиться. Бросил карты и переключился на наперстки. Хитрое занятие — то ли фокус, то ли афера. Скорее всего, и то и другое.