— Мы уже проезжали это место.

— Наблюдательная. Нет, все под контролем. Нужно убить время и сделать вид, что машину бросили, когда кончился заряд. Немного осталось.

— От кого мы так старательно удираем?

— Ото всех, — ответил он. Помолчал. — А у тебя железные нервы, девочка из пансиона. Мне начинает казаться, что сотрудников для комитета ищут не так и не там.

Чарген раздосадованно прикусила губу, благо уже стемнело, и Шешель не мог этого видеть. Вот тут она, конечно, прокололась. Просто… закатывать истерику только ради поддержания легенды, когда каждая минута на счету, было хотя и профессионально, но слишком рискованно. А сейчас уже поздно. И что делать? Врать про тяжелое детство до пансиона? Увы, нет, в биографии настоящей Цветаны такого не было, а господин Сыщик вполне мог изучить ее на досуге.

— Ну уж какие есть, — пожала она плечами.

От дальнейших объяснений Чару спас заглохший автомобиль. Шешель что-то неразборчиво проворчал себе под нос и на инерции докатился до обочины, благо улица была пустынной, где и затормозил.

— Все, приехали, дальше ногами.

— Долго? — обреченно спросила Чарген, открывая дверь.

— Полчаса. Час. Как пойдет.

Дверь поддалась с большим трудом и со скрипом, как будто за время пути успела приклеиться или приржаветь, пришлось навалиться всем весом. Шешель тем временем выбрался с другой стороны, огляделся. По пустынной улочке за это время проехала пара машин, прохожих на узком тротуаре не было совсем. Свет давал единственный на весь переулок фонарь на высоте четвертого этажа, только освещал он, скорее, сам себя, чем дорогу.

Мошенница ступила на темный асфальт, морщась от неприятных ощущений в потревоженных ногах. Предстоящая пешая прогулка босиком удручала.

Зато сейчас хотя бы не нужно бежать. Мама вон по огороду босиком ходит, говорит, полезно, да и у Чары детство было по большей части босоногим. А асфальт, если подумать, даже лучше лесной тропинки: все-таки он относительно ровный, пусть мелкие камушки под ногами и мусор не добавляли удовольствия. Главное, чтобы битых стекол не было, но тут стоило уповать только на везение.

— Откуда ты так хорошо знаешь город? Часто здесь бываешь?

— Нет, внимательно изучил карту и запомнил, где находится все нужное. Тут все просто и прямолинейно, это не Беряна, — улыбнулся Шешель. — Пойдем.

— Я не убивала Ралевича, ты его не убивал, — заговорила Чара через несколько шагов. — Но кто-то же это сделал! Те, кто пришли за артефактом?

— Зависит от того, кто это был, — рассеянно отозвался он, на ходу надевая пиджак. — Я не знаю, кому именно твой муж хотел продать разработку и кто был в курсе будущей сделки. Местная разведка не пошла бы на убийство, им это не надо. Кланы могли, но тогда я бы не спугнул преступника, а лежал там с дыркой в голове. Впрочем, они и за нож для бумаг не взялись бы, профессионалы…

— Кланы? — уточнила Чара. — Что это?

— Как можно было лететь в чужой город и ничего о нем не узнать? — попенял следователь, выразительно цокнув языком.

— О том, куда лечу, я узнала в дирижабле, — проворчала Чарген. — Расскажи, все равно идти долго.

— Ладно. Значит, слушай, расклад такой…





ГЛАВА 3

Первое впечатление обманчиво, но его чаще всего хватает




Не зря Норк не понравился Чаре с первого взгляда. Со второго он не нравился еще больше, а с третьего, более пристального, вызывал навязчивое желание вернуться домой вот прямо сейчас.

Официальная власть в городе значила не так уж много. То есть что-то и для кого-то она, конечно, решала, но в основном для простых граждан, работяг, которые жили и работали в этих бесчисленных огромных зданиях. Реальная же власть находилась в руках кланов — больших группировок, каждая — со своим главой, которые управляли денежными потоками. И преступный мир, и вполне законопослушные предприятия — все находилось в одних и тех же руках.

Норк был поделен на сферы влияния, насколько Стеван знал, пятью крупными кланами. Была еще парочка мелких, но почему их не смяли и не сожрали более сильные соседи и почему вообще их именно столько, он мог только предполагать, потому что в этот вопрос никогда не углублялся, необходимости не было.

— Вот те трое, которые стреляли, точно из какого-то клана, — добавил Шешель. — Правда, из какого — понятия не имею, их не так-то просто различить, это знать надо.

— Какой ужас, — поежилась Чара. — Как они тут живут?

— Да как обычно, — спокойно отмахнулся следователь. — То есть оно, конечно, криво все и очень далеко от идеала, но не настолько плохо, как ты думаешь. По сути, это те же удельные местечковые князья из периода раздробленности Ольбада. Вся полнота власти в руках единственного человека, мало связанного законами, так что жизнь его подданных полностью зависит от личных качеств правителя. От них всегда многое зависит, но здесь — особенно.

— Князья преступников казнили.

— Это если преступники не работали на них, — усмехнулся Шешель. — Ну смотри, такая проблема, как наркотики. В Беряне их нет? Да если бы! Мы с ними боремся, и очень старательно и по всем фронтам, но полностью эту заразу не изведешь никогда. Здесь же весь поток наркотиков очень жестко контролируется главами кланов. И если в одном месте это выливается в полное беззаконие, то в другом — все, может, несправедливей, чем у нас. Например, у одного из глав есть жесткий принцип: никаких наркотиков детям. И если у нас, несмотря ни на какие законы, никто от этого не застрахован, то здесь можно быть уверенным: принцип будет выполняться. Потому что закон официальный всегда гораздо мягче вот такого неофициального, да и поди поймай, кто этим занимается! А здесь один раз поймали распространителя за руку, перерезали полсотни причастных, включая тех, кто знал, но не заявил, и в следующий раз желающих уже не найдется. Жестоко? Жестоко. Работает? Работает.

— Слушай, ты точно следователь, а? — покосилась на него Чара. — Ты должен быть справедливым и благородным! Законы защищать!

— Пфф! — пренебрежительно фыркнул он. — В мои должностные обязанности входит расследование преступлений, в крайнем случае — их предотвращение и защита мирных граждан. А благородство — это к старой аристократии, вот им по статусу положено.

— Что, и действительно такие существуют? Ну прям настоящие благородные аристократы?


— Случается, — усмехнулся Шешель.

— Покажешь, когда вернемся? — невольно вырвалось у Чарген. — Я думала, они только в сказках и встречаются…

— Покажу, — неожиданно спокойно согласился он. — Я нескольких знаю. Кое у кого — вообще случай клинический, до полной сказочности.

— Как это?

— Сказочные идиоты, — рассмеялся Стеван. — Да нет, про идиотов — это шутка, конечно, — вдруг исправился он. — Но степень благородства — действительно почти как в сказках. — Шешель хмыкнул, пару секунд помолчал, а потом с иронией продолжил: — А вообще, знаешь… Да чтоб мне посереть! Если подумать, их, благородных, в Беряне не так уж мало. Правда, в основном в офицерской среде: они там могут себе это позволить.

— А ты что, нет?

— В лучшем случае порядочность, — хмыкнул Шешель. — И то по большим праздникам.

Чарген так и не поняла, когда следователь был серьезен, а когда — шутил. Но уточнять на всякий случай не стала, ну его.

Вместо этого она страдальчески пробормотала, опять вляпавшись в какую-то грязь в потемках:

— Да когда мы уже придем?!

— Топай, топай. В конце тебя ждет горячий душ, еда и, возможно, какая-нибудь обувь. Если повезет.

— Если повезет? А куда мы вообще идем? Почему нельзя официально попросить помощи, ты же следователь!

— Посольство далеко, и прямо перед ним нас и поймают, потому что одинокой девушке в чужой стране действительно больше некуда обратиться за помощью и там тебя будут ждать. Официальные каналы вообще очень плохи тем, что их легко отследить. Не хватало еще нам подергать за хвост местную контрразведку! Так что тихо воспользуемся неофициальными.

— Ну ладно, а почему мы идем по темным подворотням? Неужели тут нет другой дороги? Или это обязательная часть неофициальных каналов — должно быть грязно, темно и противно?

— Интересная идея, — хмыкнул Шешель. — Нет, просто по освещенным улицам ходит местная стража, которая наверняка нами заинтересуется.

— А если нами заинтересуются какие-нибудь грабители? Это что, лучше? — не поняла Чара.

— С ними проще договориться, — заявил Шешель.

— Ты это серьезно сейчас?

— Стражу можно предложить только деньги, а если вдруг попадется честный — то вообще ничего. А против грабителя у меня есть пистолет.

— Думаешь, у него нет?

— Цветочек, ты же умная девочка. Ну как можно настолько прямо и грубо ставить под сомнения достоинства и способности своего кавалера? — с веселым укором протянул Стеван. — Кавалер расстроится, будет переживать, станет только хуже.

— Ты не кавалер, ты мой билет домой. А документы надо проверять!

— Не отходя от кассы, так что ты в любом случае опоздала, — отмахнулся следователь. — Но все же какой потрясающий цинизм в столь юном возрасте! Начинаю думать, что Ралевичу повезло так быстро и легко умереть.

— Я не собиралась его убивать! — возразила Чарген. — Вообще никак — ни быстро, ни медленно.

— Какие твои годы, вы только поженились! — усмехнулся Шешель. — Что, неужели планировала так и жить долго и счастливо с этим… как ты его назвала, индюком?

— Нет, — проворчала она, ощущая, что ступает на очень тонкий лед. — Я надеялась найти вариант получше и тогда развестись. В крайнем случае родить ему наследника, а потом подливать какое-нибудь средство, чтобы отбить всякое желание делить со мной постель.

— Страшная женщина! — с отчетливыми нотками восхищения проговорил следователь.

Показалось или правда поверил? Чара очень надеялась на второе.

— Я никого не просила подбрасывать меня при рождении в приют.

Шешель в ответ как-то неопределенно хмыкнул, и разговор на этом прервался. Повисшее молчание вызвало у Чарген противоречивые эмоции. С одной стороны, следователь перестал задавать вопросы и нервировать перспективой разоблачения. И это, безусловно, было хорошо, потому что Чару и так навязчиво преследовало ощущение, что он давно догадался о ее обмане, просто сейчас, пока они в одной лодке, ему не хочется тратить время и нервы на препирательства.

Но с другой стороны, сам этот разговор, манера общения собеседника приводили ее в восторг. Хотелось говорить и говорить, без разницы, о чем, можно вообще без предмета, только ради процесса пикировки.

Зря она беспокоилась, что забудет, какая она под всеми своими масками. Вот в этом легком, непринужденном общении вся шелуха удивительно легко слезала. Может, потому, что у Чарген не было достаточно времени, чтобы хорошо продумать линию поведения с этим человеком, может, дело было в каких-то особенных свойствах его характера. Может, у него талант такой — вытаскивать из окружающих людей подлинную суть? Наверное, очень полезное качество в работе.

И вроде от понимания этого следовало быть еще больше настороже, но не получалось.

«Точно пора завязывать, теряешь квалификацию», — укорила себя Чара.

А потом тесный переулок загородила массивная фигура какого-то человека. Лица его видно не было, только контур, слабо подсвеченный фонарем в конце прохода между домами. Чарген с трудом сдержалась от неуместного хихиканья: а она ведь предупреждала!

Тип что-то отрывисто гавкнул на регидонском, и мошенница отступила за спину следователя — не то в инстинктивной попытке к бегству, не то во вполне сознательном стремлении не мешать отстреливаться. Но первому ответил замечанием и смешком второй, перекрывший путь к отступлению.

— Вроде не черноглазая, — со смешком уронил себе под нос Шешель. Чарген подавила повторный нервный смешок. Как раз черноглазая, да еще с ромальскими корнями — идеальный предмет деревенских суеверий!