— А я — нет, — улыбнулся следователь. — Он… не знаю, как это по-научному называется. Немного мусорщик. Собирает на помойках негодные вещи, чинит, использует.

— Странно, здесь не настолько грязно, — растерянно огляделась Чарген.

— Потому и говорю — «немного». Ему просто нравится чинить вещи, это не маниакальная страсть, поэтому откровенную гниль и дрянь не тащит. Во всяком случае, пока. Очень полезная для прикрытия привычка, кто заподозрит такого безобидного чудаковатого старичка? В общем, располагайся и выбирай, все как минимум чистое.

— Ага, — без воодушевления кивнула мошенница и, когда следователь вышел, заперла дверь на крепкую щеколду и с интересом стала перебирать носки. Их было семь, из них три детских гольфа. Все разные, где-то со следами штопки, но действительно негрязные.

С минуту Чара посидела на краю постели, разглядывая обувную батарею и уговаривая себя хотя бы посмотреть предложенные вещи. Вариантов нет, все равно ведь придется, не босиком же ходить.

— Избаловалась ты, подруга, хорошей жизнью! — вслух укорила она себя. — В детстве праздник бы был, такой выбор, а тут нос воротишь…





ГЛАВА 4

Правда как лекарство: очень важно соблюдать дозировку




В итоге выбор пал на, кажется, мальчишеские простые ботинки с очень облезлыми носами, но зато на вид вполне крепкие. Широкие, больше, чем нужно, но на носок поверх бинта — почти впору. Чара прошлась в них по комнате, привыкая и прикидывая, сумеет ли ходить долго и не натрет ли ногу. Ботинки оказались удивительно тяжелыми, напоминали копыта и ощущались совершенно чужими, так что ходить в них еще предстояло привыкнуть — она то слишком задирала ноги, то цеплялась за пол.

После трех кругов это надоело, Чарген решила отложить тренировки на завтра и села разуваться, но отвлек стук в дверь.

— Цвета, открой, это я. — Негромкий голос следователя успокоил ее еще до того, как Чара успела встревожиться.

— Что-то случилось? — спросила, впуская сообщника.

Тот повел себя странно. Огляделся в задумчивости, повесил пиджак на спинку кровати, подошел к окну.

— Ты чего запираешься?

— Ну… Привычка. Что случилось-то?

— Пока ничего. А должно было? Давай батарею эту куда-нибудь уберем, шею же свернуть можно, — предложил Стеван и тут же ногой небрежно отгреб ботинки от кровати к стене, после чего сел и начал разуваться.

— Ты планируешь спать тут? — наконец сообразила Чара.

— А, вот ты о чем! Не хочу расстраивать, но других комнат тут нет. Но если хочешь, можешь лечь на полу, — легко предложил он.

— Да вот еще, — проворчала она и последовала примеру следователя — тоже села и взялась за шнурки. — Я чур у стенки! Ты же не будешь ко мне приставать?

— А что, надо? — искоса глянул Стеван, аккуратно поставил ботинки на нол поближе к изголовью и принялся тщательно расправлять рукава рубашки.

— Пока нет, мы еще слишком мало знакомы. — Скинув обувь, Чарген забралась на постель, накрытую большим одеялом. Одним.

Впрочем, если Шешель действительно собирался спать в рубашке и брюках, то это не стало бы проблемой, даже будь она на самом деле Цветаной.

— А-а. Ну если вдруг понадобится, ты меня предупреди, что-нибудь придумаем.

— Проинформирую заблаговременно, не волнуйся. Даже письменно — если найду бумагу и ручку. Вот же… Подушка тоже одна, — тоскливо вздохнула Чарген.

— Она большая, попробуем разместиться, — оптимистично решил Стеван и поднялся, чтобы выключить свет.

У них действительно получилось устроиться удобно и совершенно пристойно — если бы это кого-то волновало. Шешель с блаженным стоном вытянулся на спине, Чара свернулась клубочком на боку, почти не касаясь соседа и рассеянно разглядывая его слабо белеющий в темноте профиль.

Она попыталась представить, как отреагирует следователь, если сейчас она его обнимет. То есть она, конечно, не станет, потому что Цветана Лилич через несколько часов знакомства не стала бы, но все равно интересно. Пошутит? Промолчит? Невозмутимо обнимет в ответ? Заманчиво. Может, попробовать ночью, вроде как во сне?..

— Говорят, если спать на одной подушке, увидишь общий сон, — проговорила она едва слышно. Следователь в ответ только неопределенно угукнул, и, не дождавшись более связного ответа, Чарген продолжила: — Ты обещал рассказать, что вообще происходит, когда мы доберемся до места.

— Обещал, — выдохнул он. — Давай завтра. Пока есть возможность, лучше поспать.

— Ладно, — сжалилась Чара.

Вспомнился господин Сыщик, свернувшийся калачиком на полу лифта. Он ведь не только ест, он еще и спит явно от случая к случаю! Разве можно лишать хорошего человека редкого отдыха только ради собственного любопытства? Да и прав Шешель, им действительно стоит поспать. Если получится…

Стеван-то опять отключился мгновенно, если судить по дыханию, и это вызвало легкую зависть. Чарген хоть и приятно было лежать в постели, потому что ныли ноги от непривычно долгой дороги, и расслабить наконец спину оказалось настоящим наслаждением, но так быстро заснуть она даже не надеялась: слишком одолевали мысли. А поскольку поделиться ими было не с кем, оставалось мучиться в одиночестве.

Немного думалось о Шешеле и иронии судьбы, столкнувшей их теперь, в таких условиях. И было одновременно страшно любопытно и просто страшно — чем для нее обернется более близкое знакомство? Повезет ускользнуть или нет? Сумеет она не проколоться или попадется? Проклятый азарт, совсем неуместный в этих обстоятельствах и с этим человеком! И Чарген плюнула бы на все, потихоньку сняла браслет — с ее магическими талантами это не составляло труда, а сохранится он или придет в негодность, плевать, — и удрала, как и предчувствовал следователь, если бы не одно «но», занимавшее основную часть ее мыслей.

Предположение подтвердилось: влезла Чара в очень мерзкую историю, связанную именно с этим артефактом. Спрашивать о его действии даже не стала, и так понятно: Шешель называл браслет щитом, а срикошетившие пули были куда красноречивее слов. Сколько может стоить такая игрушка? Сам-то браслет как ювелирное изделие — уже целое состояние. А с учетом его уникальных магических свойств… Как жаль, что Чара не сможет получить этих денег. Тут бы шкуру спасти, не до выгоды!


Магия оставляет меньше следов, она как хороший яд — исчезает вскоре после смерти, и определить воздействие можно только по косвенным признакам. Дольше ее следы сохраняются на вещах, но здесь все упирается в умение и желание зачистить следы. Зато от магии можно защититься, от любой. От какой-то сложнее, от какой-то проще, но так или иначе блокируется любое воздействие.

Куда сложнее — с огнестрельным оружием. Можно сделать пуленепробиваемое стекло или какую-то другую преграду, но оградить от пули человека, находящегося среди других людей, до сих пор считалось невозможным. Но исследовательская мысль не стоит на месте, и вот кто-то придумал способ. Почему вот так? Почему столь перспективная вещь существует в одном экземпляре, и даже, кажется, нет других записей, кроме этой папки? Чара и предположить не могла.

Но ничего удивительного, что за такую ценную игрушку готовы бороться любыми средствами и что следователь помчался за ней на другой континент. Странно только, что Ралевича не задержали сразу, если были подозрения. Подозревали не одного его? Не успели перехватить? Да и как выглядел этот артефакт, следователь явно не знал, пока не увидел браслет. Знают ли другие? Чарген очень надеялась, что нет.

Она тихо повернулась на спину, стараясь не разбудить своей возней соседа, подтянула рукав. Бриллианты сдержанно, едва заметно мерцали — то ли ловили отблески света, падающего из окна с раздвинутыми шторами, то ли так проявляла себя магия.

И проблема в том, что, даже если Чара снимет браслет, вряд ли это спасет ее от постороннего внимания. Это дома можно было легко раствориться в толпе и поминай как звали, а в этом чужом месте, где она не знает совсем ничего, начиная с языка… Без Шешеля рискует головой, а с ним — только свободой. Даже если сменить внешность, это не поможет, здесь слишком опасно для одинокой женщины, это не родная Беряна.

И то, рискует с ним — это слишком громко сказано. Ну что следователь сможет предъявить, даже если заподозрит? Городские легенды о ловкой мошеннице, которая окручивает богатых мужчин на протяжении десятков лет? Он даже может предположить, что дело это «наследственное» — раньше занималась ее мать, теперь вот она. Деньги, на которые жили мать и братья с сестрами? Поди найди обезличенный счет, а потом докажи, что это не добровольная помощь отцов. А улик у него нет, были бы — давно бы поймал! Вот и выходит: единственное, что он может ей предъявить, — это обман Ралевича и подлог документов. Которые еще для начала надо вернуть.

Воспоминания о документах тоже не добавляли хорошего настроения. В паспорте есть ее фотография, значит, она есть у тех, кто его видел. И это лицо есть. Так что, пока имеется такая возможность, его непременно надо замаскировать. Конечно, идеально было бы сменить личину, но демонстрировать следователю такие возможности не хотелось — это же буквально прямое признание в подлоге, а так он еще, может, и не догадается. Кроме того, существует множество способов изменить внешность и без магии, которыми Чара тоже владела. Ими не обмануть человека, с которым постоянно живешь, а вот избежать случайных взглядов не так уж трудно.

Да она невольно уже замаскировалась, потому что строгая молодая женщина с пучком мало походила на воздушное создание, приехавшее с Ралевичем, которое и на фотографии в паспорте было таким же нежным и юным, в облаке белокурых локонов. Конечно, опытный глаз так просто не обманешь, но все же лучше, чем ничего. Но надо спросить хозяина, вдруг среди его запасов найдется, например, парик?

Тревожные мысли окончательно спугнули сон, да и выпитый чай не желал надолго задерживаться, поэтому Чарген решила пройтись до уборной. Обуваться, наступив на горло паранойе, не стала, чтобы не громыхать ночью по коридору и не спотыкаться в темноте, сбегала босиком. Потом, не спеша ложиться, остановилась у окна, разглядывая темный спящий двор. Деревья, кусты, скамейки, качели…

Она уже собралась отойти от окна, когда заметила быстрое движение — тень человека метнулась от куста к кусту. Увиденное насторожило: кому бы могло понадобиться скрываться ночью в пустом дворе? Чарген присмотрелась внимательнее.

Вон отблеск фонаря скользнул по начищенной пуговице человека, стоящего за деревом. Вон над краем еще одного куста проступает подозрительно неподвижный и геометрически строгий силуэт головного убора. А вон машина стоит очень неудобно, посреди дороги, и раньше ее точно не было…

— Стеван! — Чарген поспешила к следователю, тронула его за плечо. Пусть лучше посмеется и назовет ее трусихой, но… Дремавшая доселе интуиция, что ли, проснулась и запаниковала?

— Ну что тебе? — проворчал он сипло, не открывая глаз.

— Посмотри, там что-то странное на улице происходит, какие-то люди бегают…

Если первую часть фразы следователь слушал неподвижно, явно мечтая избавиться от мешающего спать явления, то после второй едва ли не подпрыгнул. Мгновение — он уже возле окна, чуть сбоку, пристально вглядывается в темноту.

Через пару секунд Шешель грязно выругался и отступил в глубину комнаты.

— Интересно, как именно нас нашли? — мрачно спросил он. — Неужели правда в артефакте есть какая-то ниточка? Тогда становится все веселее…

Набросив пиджак, Шешель сунул сообщнице в руки обе пары обуви — свою и ее. Сгреб груду забракованной и закинул в пустой шкаф, потом потащил Чару в кухню. Не включая свет, ощупью нашел остаток бинта и ваты и принялся торопливо, также ощупью, заматывать женское запястье с браслетом. Закончив, зачем-то сунул под кран.

— Что ты делаешь? — растерянно спросила наконец Чарген.

— Использую подручные средства, чтобы заглушить артефакт от поисков, — слегка отжав повязку, следователь потянул Чарген за собой, не забыв прихватить отложенные ею ботинки.

— Мокрой тряпкой?!

— Мокрой тряпкой и магией, попрошу заметить! — возразил он, втаскивая спутницу в новую, незнакомую комнату.

Захламленное до потолка помещение с узким проходом в лабиринте шкафов и пирамид, выстроенных из ящиков и коробок, оно производило гнетущее впечатление. Пахло пылью, затхлостью, ветхостью. Вещи несчетной армадой душили еще сильнее, чем Норк — своими небоскребами. Казалось, что какой-нибудь из шкафов вот-вот упадет и погребет под собой или выскочит из-за этих нагромождений какое-то сказочное чудовище. Хорошо хоть глаза привыкли к темноте, а почти напротив окна висел фонарь, так что на предметы Чарген натыкалась… умеренно.

— Мы будем тут прятаться? — опешила Чара. — И что, вот это и твоя мокрая тряпка помогут?

Сразу за этим донесся приглушенный стенами и толстой дверью грохот и какие-то крики на местном языке.

— Посмотрим, — отмахнулся Шешель. Остановился у огромного платяного шкафа, открыл, сунул Чаре в руки свои ботинки. — Обувайся, пока я открою.

— Откроешь что?

Но отвечать следователь не стал, опустился перед шкафом на корточки и принялся там что-то щупать. Чарген тяжело вздохнула, но поставила обе пары обуви на пол и сделала, что велели. Благо носки она, когда разувалась, сунула внутрь ботинок, так что не осталась сейчас без них.

Открывал Стеван, как оказалось, самый настоящий тайный ход. Пол шкафа приподнялся, обнаруживая темный лаз.

— Давай вперед. Осторожно, там крутая лестница. Во всяком случае, меня предупреждали, что шею свернуть — раз плюнуть, а от этого «Щит» не спасет.

Пока Чара, уговаривая себя не паниковать, втискивалась ногами вперед в узкий лаз, тщательно следя, чтобы юбка ни за что не зацепилась и не порвалась, следователь обувался. На лестничной площадке продолжали громыхать, старик по-прежнему не подавал признаков жизни, а воспоминание о толщине двери немного грело — так просто ее не сломают.

Лестница оказалась действительно очень крутой, а темнота внизу — плотной, густой и сырой. Чарген спускалась в нее как в воду — медленно, с трудом, чувствуя, как холод обнимает тело, поднимаясь выше и выше. Когда голова скрылась в люке и остался только чуть более светлый прямоугольник наверху, Чара непроизвольно задержала дыхание. Сердце отчаянно заколотилось в горле, но оставалось только крепче стиснуть зубы. Не до страхов сейчас. Тем более она тут не одна, вон и Шешель шипит и ругается, втискиваясь в лаз, потом долго громыхает и шуршит там чем-то, а потом…

А потом темнота стала кромешной, и Чара изо всех сил вцепилась в край лестницы, зажмурилась и постаралась сосредоточиться на звуках, которые издавал следователь.

Он быстро спустился, опустился на корточки, тихо ругаясь себе под нос — наверное, завязывал ботинки. Повисшую после этого тишину нарушили странные тихие звуки — крак! крак! — и зажмуренных век коснулся теплый свет открытого огня. Чарген ощутила это настолько остро, отчетливо, как будто ее выпустили в солнечный день. Судорожно вдохнула — и только теперь поняла, что так и не дышала все это время. Засипела, закашлялась, заставила себя открыть глаза.

Подсвечивая зажигалкой, Шешель оглядывал небольшую и, казалось, совершенно пустую комнату без выхода.

— Ты чего? — спросил озадаченно.

— Темноты боюсь, — призналась нехотя.

— Ну… должны же они были когда-то начаться?