Страйк несколько мгновений рассматривал фотографию, а потом отвернулся и поставил пакеты на пол возле стола.

– Сотри. – В его голосе не было ни грусти, ни гнева – только твердость.

Робин помешкала, но потом закрыла файл, стерла сообщение и очистила «корзину».

– Ну вот, – сказал он, выпрямляясь и своим тоном давая понять, что тема свадебной фотографии закрыта. – У меня на телефоне – три десятка твоих вызовов.

– А как ты думал? – с горячностью воскликнула Робин. – Эта записка… Тут же сказано…

– Пришлось уважить тетушку, – объяснил Страйк. – Пообещал приехать домой на Рождество – и час десять минут выслушивал сводки о состоянии здоровья всех жителей Сент-Моза. – Он посмеялся, заметив неумело скрытую досаду Робин. – Ладно, к делу. Я сейчас сообразил, что до моей встречи с Фэнкортом мы с тобой успеем кое-что провернуть.

Страйк даже не стал снимать пальто: он уселся на кожаный диван и верных десять минут без остановки, во всех подробностях излагал свою версию.

Потом наступило долгое молчание. Робин смотрела на Страйка, не веря своим ушам; у нее перед глазами плыл туманный, мистический образ мальчика-ангела из йоркширской церкви.

– Какое звено вызывает у тебя сомнения? – доброжелательно поинтересовался Страйк.

– Э-э… – выдавила Робин.

– Мы уже согласились, что исчезновение Куайна не могло быть спонтанным, так? – сказал Страйк. – Если сложить вместе матрас на Тэлгарт-роуд – удобная вещь в доме, который пустовал четверть века, – плюс то обстоятельство, что за неделю до своего исчезновения Страйк заходил в книжный магазин, где сообщил старику-букинисту о предстоящем отъезде и желании купить в дорогу какое-нибудь чтиво, плюс показания официантки из «Ривер-кафе», которая утверждает, что Куайн был очень доволен собой, когда орал на Элизабет Тассел, то вполне логично допустить, что исчезновение было инсценировкой.

– Согласна, – сказала Робин. Эта часть версии Страйка была, с ее точки зрения, наиболее приемлемой. Но сказать ему, что дальше начинается нечто несусветное, у нее не повернулся язык, и, чтобы хоть к чему-нибудь придраться, она спросила: – А разве нельзя допустить, что он все же поделился своими планами с Леонорой?

– Нет, категорически. Она даже под страхом смертной казни не сумела бы проявить актерские способности; Куайну только и нужно было, чтобы жена переполошилась всерьез, чтобы начала абсолютно убедительно рассказывать всем и каждому о его исчезновении. Чтобы поставила на уши полицию. Навела шороху в издательстве. Посеяла панику.

– Но раньше такие номера у него не проходили, – возразила Робин. – Сколько раз он сбегал – никому и дела не было; уж кто-кто, а он сам наверняка понимал, что, спрятавшись в старом доме, не сделает себе шумной рекламы.

– Не скажи: в этот раз он подсунул своим знакомым книгу, которая, по его расчетам, должна была взорвать литературный Лондон, ты согласна? Он привлек к ней максимум внимания, когда закатил скандал своему агенту в центре переполненного ресторана и прилюдно заявил о намерении опубликоваться самостоятельно. А дальше он идет домой, разыгрывает сцену перед Леонорой и скрытно отправляется на Тэлгарт-роуд. В тот же вечер он преспокойно впускает в дом сообщника, не сомневаясь в его преданности.

После длительного раздумья Робин собралась с духом (как правило, она не оспаривала выводов Страйка, который на ее памяти ни разу не ошибся):

– Но у тебя нет никаких доказательств, что у него был сообщник, не говоря уже… то есть… это все субъективно.

Страйк вновь начал перечислять те же пункты, но Робин остановила его жестом:

– Я уже это слышала, но… ты исходишь из чужих рассказов. А вещественных доказательств у тебя нет.

– Ну почему же, есть, – возразил Страйк. – «Бомбикс Мори».

– Это не…

– Это единственная и чрезвычайно важная улика.

– Ты сам всегда мне внушаешь: средства и возможности. Ты сам говоришь, что мотив не…

– Я пока ни словом не упомянул мотив, – напомнил ей Страйк. – Кстати, я даже не уверен, в чем заключается мотив, хотя некоторые соображения имеются. А если тебе нужны вещественные доказательства, собирайся – поможешь мне их раздобыть.

Робин посмотрела на него с опаской. Страйк еще ни разу не поручал ей раздобыть вещественные доказательства.

– Поехали – будешь моей посредницей в разговоре с Орландо Куайн, – сказал он, отталкиваясь от спинки дивана. – Не хочу беседовать с ней наедине – она… я бы сказал… каверзная штучка. Тем более мои волосы ей не нравятся. Сейчас она в Лэдброк-Гроув, у соседки, так что едем, пока не поздно.

– Это у нее пониженная обучаемость? – в недоумении спросила Робин.

– Угу, – сказал Страйк. – Она не расстается с плюшевой обезьяной – таскает ее на шее. В «Хэмлиз» таких горы. Вообще это детский рюкзачок, называется «обезьянка Чики».

Робин уставилась на Страйка, будто опасаясь за его рассудок.

– Пока я был у них дома, на ней все время висела эта обезьяна, и Орландо, как фокусница, извлекала откуда-то всякую всячину: рисунки, фломастеры, открытку, которую стащила с кухонного стола. До меня не сразу дошло, что все это она вытаскивала из рюкзачка. Девочка поворовывает, – продолжал Страйк, – а при жизни отца то и дело шныряла к нему в кабинет. Выпрашивала бумагу для рисования.

– И ты надеешься, что ключ к разгадке убийства Куайна лежит у нее в рюкзаке?

– Нет, но я считаю, она вполне могла стащить у него страницы рукописи «Бомбикса Мори», да и сам Куайн мог отдать ей какие-нибудь черновики, чтобы рисовала на обороте. Меня интересуют любые клочки бумаги с текстом, пусть это будет хотя бы пара абзацев, не важно. Слушай, я понимаю, что это притянуто за уши, – сказал Страйк, верно истолковав ее взгляд, – но к нему в кабинет нам все равно не попасть, да к тому же полицейские уже перевернули там все вверх дном и ничего не нашли, а записные книжки и черновики, которые Куайн забрал с собой, наверняка давно уничтожены. Обезьянка Чики – последнее, что приходит мне на ум. – Он посмотрел на часы. – Если мы хотим успеть в Лэдброк-Гроув и обратно до моей встречи с Фэнкортом, надо пошевеливаться. Кстати, чуть не забыл…

Страйк вышел за дверь. Услышав его шаги по ступеням, Робин решила, что он поднимается к себе в квартиру, но нет: доносившийся сверху шорох означал, что ее босс роется в картонных коробках, выставленных на лестничную площадку. Вернулся он с коробкой латексных перчаток, определенно прихваченных перед увольнением из Отдела специальных расследований, и прозрачным пластиковым пакетом на молнии – точно такого размера, какие выдаются авиапассажирам для туалетных принадлежностей.

– Мне понадобится еще одно, ключевое вещественное доказательство, – сообщил он, протягивая пару перчаток недоумевающей Робин. – Будет здорово, если ты сумеешь раздобыть его прямо сегодня, за время моей беседы с Фэнкортом.

В нескольких емких выражениях Страйк объяснил, что ему нужно и зачем.

Его не слишком удивило, что за этими инструкциями последовало ошеломленное молчание.

– Нет, ты шутишь, – слабо пробормотала Робин.


– Ничуть.

Она невольно зажала рот ладонью.

– Я не предвижу никаких опасностей, – заверил ее Страйк.

– Да не в том дело. Корморан, это же… это гадость.

– Что… ты серьезно? Съездила бы на прошлой неделе в «Холлоуэй» к Леоноре Куайн – не говорила бы таких вещей, – нахмурился Страйк. – Чтобы ее вытащить, нужно действовать по-умному.

«По-умному?» – мысленно переспросила Робин, сжимая в руке обвисшие перчатки. Его план действий на этот день вначале показался ей диковатым, нелепым, а под конец – просто омерзительным.

– Слушай, – он вдруг посерьезнел, – не знаю, как тебе объяснить, но я это чувствую. Я иду на запах, Робин. За этим преступлением стоит кто-то полубезумный, чертовски опасный, но изворотливый. Этого идиота Куайна с легкостью заманили, куда нужно, сыграв на его самовлюбленности; поверь, не я один так считаю.

Страйк бросил ей пальто; пока она одевалась, он засовывал во внутренний карман пластиковые пакеты для вещдоков.

– От разных людей я слышал, что к этому делу был причастен кто-то еще: Чард утверждает, что это Уолдегрейв; Уолдегрейв кивает на Тассел; Пиппа Миджли просто слишком глупа, чтобы заметить очевидное, а вот Кристиан Фишер мыслит более широко, поскольку он не выведен в книге, – сказал Страйк. – Сам того не ведая, он попал в точку.

Спускаясь вслед за Страйком по металлической лестнице навстречу непогоде, Робин с трудом успевала следить за его логикой и скептически отметала те подробности, которых не могла понять.

– Это убийство, – продолжал Страйк, шагая вместе с Робин по Денмарк-стрит и закуривая сигарету, – потребовало многомесячной, если не многолетней подготовки. Гениальный план, но, если вдуматься, слишком изощренный – это его и загубит. Невозможно спланировать убийство, как книгу. В реальной жизни всегда возникают какие-то нестыковки.

Страйк видел, что Робин это не убеждает, но не отчаивался. У него был опыт общения с недоверчивыми подчиненными.

Они спустились в метро и сели в поезд Центральной линии.

– Что ты купил племянникам? – спросила Робин после затяжной паузы.

– Камуфляжные костюмы и разные пушки, – ответил Страйк, который руководствовался в своем выборе исключительно желанием насолить Грегу, – а для Тимоти Энстиса – здоровенный барабан. Пусть малыш порадует домашних рождественским утром, часов этак в пять.

Несмотря на свою подавленность, Робин фыркнула от смеха.

Шеренга застывших домов, видевшая в прошлом месяце бегство Куайна, была, как и весь Лондон, покрыта снегом, девственно-чистым на крышах и грязно-серым под ногами. С вывески паба, словно верховный бог, взирал сверху вниз на зимнюю улицу веселый эскимос.

Возле дома Куайнов сегодня дежурил другой офицер, а у тротуара стоял белый микроавтобус с открытыми дверями.

– Сад перекапывают: кишки ищут, – вполголоса сказал Страйк, когда они с Робин подошли поближе и увидели на полу микроавтобуса лопаты. – На свалке поживиться не удалось, а у Леоноры под клумбами тем более ловить нечего.

– Это ты так считаешь, – прошипела Робин, немного смущаясь под взглядом красавца-полицейского.

– А ты сегодня поможешь мне это доказать, – чуть слышно парировал Страйк. – Здравствуйте, – обратился он к бдительному констеблю, но тот не ответил.

Страйк будто подзаряжался от своей безумной версии, но, сказала себе Робин, если он чудом окажется прав, то убийство приобретет еще более уродливые черты, даже на фоне мясницкой разделки трупа…

Прошагав на расстоянии вытянутой руки от строгого полицейского, они остановились у соседней двери. Страйк позвонил, и немного погодя им открыла невысокая встревоженная женщина лет за шестьдесят, в халате и отороченных мехом тапках.

– Вы – Эдна? – спросил Страйк.

– Да, – робко сказала она, глядя на него снизу вверх.

Когда он назвался сам и представил Робин, морщины на лбу Эдны разгладились и на лице отразилось скорбное облегчение.

– А, это вы. Я про вас много слышала. Вы ведь Леоноре помогаете? Собираетесь ее вытащить, верно?

Робин готова была провалиться сквозь землю оттого, что красавец-констебль вслушивался в каждое слово.

– Входите, входите, – приговаривала Эдна, пятясь и энергичным жестом зазывая их в дом.

– Миссис… простите, не знаю вашей фамилии… – начал Страйк, вытирая ноги о коврик (в этом доме, планировкой повторяющем соседние, было тепло, чисто и уютно, не то что у Куайнов).

– Зовите меня Эдна, – просияла она.

– Спасибо, Эдна… только знаете… прежде чем впускать в дом незнакомых людей, положено спрашивать у них документы.

– Ой, да чего там… – занервничала Эдна, – говорю же, Леонора про вас рассказывала.

Перед тем как проследовать по коридору в бело-голубую кухню, намного более жизнерадостную, чем у Леоноры, Страйк все же настоял, чтобы Эдна посмотрела его водительские права.

– А она наверху сидит, – сказала Эдна, когда Страйк объяснил, что они хотят повидать Орландо. – Не в настроении. Кофе хотите?

Она засуетилась, доставая чашки, а сама, как свойственно несчастливым и одиноким, без умолку говорила:

– Вы меня поймите правильно, я не возражаю за ней приглядеть, за болезной… – она переводила удрученный взгляд со Страйка на Робин, – но сколько ж можно? Родни – вы ведь знаете – у них нет. Вчера инспекторша из социальной службы приходила, проверяла, какие тут условия. Если, говорит, вы нашу подопечную не сможете у себя оставить, придется в дом хроников ее определить или еще в какое заведение, а я ей: с Орландо так нельзя, она же с мамой никогда не разлучалась, нет уж, пускай пока у меня, да только… – Эдна подняла глаза к потолку. – Сегодня она сама не своя, горюет очень. Все спрашивает, когда мама придет, а что я ей отвечу? Я же не могу ей правду сказать. Да еще у них весь сад разворотили, Мистера Пука выкопали…

– Дохлого кота, – шепнул Страйк, повернувшись к Робин; у Эдны из-под очков текли слезы и падали с круглых щек.