Его слова рассердили мистера Торнтона больше, чем он ожидал. Ему действительно было не до шуток. В другое время он позабавился бы этим немного брезгливым осуждением Милтона, где жизнь бурлила и противоречила привычкам оксфордского академика. Но в данный момент, раздраженный и задетый за живое, он бросился на защиту того, что даже не было серьезно атаковано.
– Я не считаю Милтон образчиком английских городов.
– Вы говорите о его архитектуре? – насмешливо спросил мистер Белл.
– Нет! Мы слишком заняты, чтобы уделять внимание обычной внешней красоте.
– Не называйте красоту «обычной», – мягко поправил его мистер Хейл. – Она впечатляет нас с детства и до самой старости. Каждый день нашей жизни.
– Подождите немного, – сказал мистер Торнтон. – Вспомните, что мы не греки, для которых красота являлась мерой всех вещей. Ведь именно благодаря им мистер Белл теперь может рассуждать о приятном досуге и развлечениях. Я не презираю греков, но в то же время и не подражаю им. В моих венах течет тевтонская кровь. В этой части Англии в ней почти нет примеси другой крови, и мы сохранили язык и дух предков. Для нас жизнь – это не время для развлечений, а время для действий. Наша слава и красота возникают из внутренней силы, которая ведет нас к победам и помогает преодолевать материальные ограничения и трудности. Здесь, в Даркшире, мы ведем себя как тевтонцы и ненавидим законы, придуманные для нас где-то в далекой столице. Мы хотим, чтобы нам позволили быть самими собой. Чтобы никто не лез к нам со своим несовершенным законодательством. Мы отстаиваем самоуправление и противостоим централизации.
– Короче, вы хотите вернуть семивластие. Именно об этом я и говорил нынешним утром. Вы, жители Милтона, не почитаете прошлого. Вы – верные поклонники Тора.
– Если мы не почитаем прошлого, как вы, жители Оксфорда, то это потому, что нам больше нравятся вещи, которые можно применять непосредственно в нашей настоящей жизни. Прекрасно, когда изучение прошлого ведет к предсказанию будущего. Но сейчас люди руководствуются новыми обстоятельствами, и будет лучше, если опыт начнет указывать нам, как действовать в ситуациях, непосредственно затрагивающих наше существование. То есть трудности нужно встречать и преодолевать в настоящем, а не откладывать их на будущее. Тогда и будущее будет иным. Не мудрость прошлого помогает нам в настоящем. Нет! Многим людям легче говорить об утопии, чем о долге следующего дня. Однако когда долг выполняется другими, кто-то тут же кричит: «Стыдитесь! Так нельзя!»
– Извините, но я не понимаю, о чем вы говорите. Не снизойдете ли вы, люди Милтона, сообщить Оксфорду о ваших трудностях? Вы ведь к нам еще не обращались.
Мистер Торнтон рассмеялся.
– Я уже ссылался на обстоятельства, тревожившие нас в последнее время. Мы прошли через ряд забастовок, которые оказались весьма вредными и затратными. Лично я понес большие убытки. Тем не менее последняя забастовка заслуживает уважения.
– Заслуживающая уважения забастовка? – переспросил мистер Белл. – Вы далеко зашли в служении Тору.
Маргарет почувствовала, что мистер Торнтон огорчился таким поворотом беседы – его серьезные слова были превращены в банальную шутку. Она попыталась изменить ход разговора, уходя от темы, которая была неинтересной для мистера Белла и слишком важной для мистера Торнтона.
– Моя кузина Эдит написала, что печатный ситец в магазинах Корфу гораздо лучше и дешевле, чем в Лондоне.
– Правда? – спросил ее отец. – Я думаю, что Эдит, как всегда, преувеличивает. Ты веришь ей, Маргарет?
– Она так написала, папа.
– Тогда этот факт не вызывает у меня сомнений, – сказал мистер Белл. – Маргарет, моя вера в твою искренность так велика, что я готов распространить ее и на кузину. Думаю, она не могла преувеличивать.
– Разве мисс Хейл славится правдивостью? – с нескрываемой злостью спросил мистер Торнтон.
Он тут же прикусил язык. Кто он такой? И почему ему вдруг захотелось пристыдить ее подобным образом? Каким язвительным и циничным он был этим вечером, раздосадованный долгой разлукой и упоминанием имени, которое могло, по его мнению, принадлежать более успешному поклоннику. Пребывая в дурном настроении, с трудом контролируя себя, он сначала пререкался с пожилым джентльменом, который шутками и беспечной речью пытался сделать вечер более приятным, – ведь он встретился со своим старым другом, знакомым ему многие годы. И вот теперь он так бестактно обидел Маргарет!
Она не встала и не вышла из комнаты, как поступала раньше, когда его грубость и неуступчивый нрав раздражали ее. Она бросила на него быстрый взгляд, выражавший глубокое удивление. Ее глаза округлились, словно у ребенка, который встретил неожиданный отпор. Затем в них появилась укоризненная печаль и ее взгляд поник. Маргарет склонилась над своим рукоделием и больше не произнесла ни слова. Но он не мог не смотреть на нее. Он видел, как содрогались ее плечи. Мистер Торнтон чувствовал себя хуже некуда. Так некоторые матери, выбранив ребенка, не могут уйти от него, пока их добрая улыбка не заверит дитя в возобновлении любви. Он отвечал на вопросы короткими фразами. Мистер Торнтон был взволнован и раздражен, не воспринимал шуток и серьезных мнений, тревожась только о взгляде Маргарет и ожидая ее нескольких слов, перед которыми он простерся бы ниц в кающемся смирении. Но она молчала и не смотрела на него. Тонкие пальцы девушки ловко и быстро порхали над шитьем, словно это было делом всей ее жизни. Она не волновалась о нем, подумал мистер Торнтон, иначе страстный пыл его желания заставил бы ее приподнять голову – хотя бы на миг, чтобы прочитать раскаяние в глазах влюбленного мужчины. Перед своим уходом он хотел сказать какую-то колкость, чтобы своей бестактностью привлечь ее внимание, а затем сообщить ей об угрызениях совести, которые терзали его сердце.
Хорошо, что долгая прогулка на открытом воздухе выветрила все эти мысли из его головы. К нему вернулась мрачная решимость. Отныне он будет видеться с ней как можно меньше, поскольку ее фигура и голос, похожий на мягкие переливы чистой мелодии, имели над ним слишком большую власть и выводили его из равновесия. Теперь он знал, что любовь – это острая боль, огненная лава, обжигавшая все нутро. Но, пройдя через это горнило, он пробьет себе путь в безмятежную стадию среднего возраста. Все богатые и мудрые люди преодолевали схожую страсть.
Когда мистер Торнтон покинул комнату, Маргарет поднялась со своего места и начала молча сворачивать рукоделие. Длинный холст материи показался необычно тяжелым для ее ослабевших рук. Округлые линии лица удлинились. Весь вид девушки говорил о большой усталости. Когда хозяева и гость начали прощаться перед сном, мистер Белл осуждающим тоном прокомментировал поведение мистера Торнтона.
– Впервые вижу человека, столь избалованного успехом. Он не терпит ни слова поперек его мнения, не понимает шуток. Кажется, любая фраза задевает его чувства и достоинство. Прежде он был простым и славным парнем. Его невозможно было обидеть, потому что он не отличался столь болезненным тщеславием.
– Он и теперь не тщеславен, – тихо, но отчетливо произнесла Маргарет. – Просто сегодня вечером он был не похож на самого себя. Должно быть, что-то расстроило его еще до прихода к нам.
Мистер Белл бросил на нее внимательный взгляд поверх очков. Она ответила ему спокойной улыбкой и вышла из комнаты. Тогда он повернулся к хозяину дома:
– Хейл, ты заметил, что Торнтон и твоя дочь испытывают друг к другу некоторую «нежность», как сказали бы французы?
– Такого быть не может, – ответил мистер Хейл, сначала напуганный, а затем взволнованный подобной идеей. – Нет, ты ошибаешься. Я уверен, что ты ошибаешься. Возможно, мистер Торнтон и засматривается на нее. Бедняга! Но я надеюсь, он осознает свои ничтожные шансы, поскольку она не любит его.
– Ну, я холостяк и всю жизнь выпрыгивал из сетей Амура, поэтому мое мнение в этом вопросе ничего не стоит. Иначе я мог бы сказать, что заметил в ее поведении очевидные симптомы влюбленности.
– Ты ошибаешься, мой друг, – ответил мистер Хейл. – Мистер Торнтон действительно проявляет заботу о ней, хотя она иногда бывает с ним груба. Но чтобы Маргарет… Нет! Она не думает о нем. Ей такая мысль даже в голову не придет.
– Такие мысли и чувства входят в сердце. Я просто сделал предположение. Можешь считать его ошибочным. Прав я или не прав, нам нужно идти спать. Поэтому не нарушай свой ночной покой моими фантазиями и скороспелыми выводами. Я удаляюсь в свою комнату со спокойной совестью.
Мистер Хейл решил, что он не будет волноваться из-за какого-то бессмысленного предположения. Между тем он долго ворочался в кровати, заставляя себя не думать об этом.
На следующий день мистер Белл, прощаясь с Маргарет, попросил ее рассчитывать на его помощь и защиту в любых критических ситуациях, какими бы они ни были. Мистеру Хейлу он сказал следующее:
– Твоя Маргарет запала в мое сердце. Заботься о ней, поскольку она необычная девушка – слишком хороша для Милтона и фактически достойна только Оксфорда. Я имею в виду город, а не живущих там мужчин. Жаль, что мы пока не можем выдать ее замуж. Но если я найду достойного молодого человека, то обязательно привезу его к твоей юной леди – прямо как джинн из «Арабских ночей», который доставил принца Камар аз-Замана к принцессе Будур для их последующего обручения.
– Я умоляю тебя, не делай ничего подобного. Вспомни о свершившихся несчастьях. Кроме того, я не могу разлучиться с Маргарет.
– Да, немного подумав, я решил, что пусть она лучше еще десяток лет позаботится о нас, пока мы не превратимся в двух старых инвалидов. Серьезно, Хейл! Я хочу, чтобы ты покинул Милтон. Он непригоден для вас, хотя я рекомендовал его тебе в самом начале. Если бы вы переехали в Оксфорд, я бы проглотил свои сомнения и согласился жить при колледже, а вы с Маргарет поселились бы в нашем пасторате. Ты стал бы викарием и освободил меня от бедняков. Маргарет вела бы наше хозяйство: днем выполняла обязанности деревенской леди Баунтифул, а по вечерам читала нам книги на сон грядущий. Я был бы счастлив от такой райской жизни. Что ты думаешь об этом?
– Ничего хорошего, – решительно ответил мистер Хейл. – Я уже заплатил страданиями за самую большую перемену в своей жизни. Здесь я встречу смерть и буду погребен.
– Тем не менее я не откажусь от своего плана. Только больше не буду уговаривать тебя. Где Жемчужинка? Маргарет, подойди и поцелуй меня на прощание. Помни, дорогая, где ты можешь найти настоящего друга. Все мои возможности к твоим услугам. Ты мне как дитя. Не забывай об этом. Благослови тебя Бог!
Мистер Хейл и Маргарет вернулись к тихой и монотонной жизни, которую они вели до этого времени. В их доме больше не было больной и связанных с ней страхов и надежд. Даже Хиггинсы, так долго занимавшие важное место в их умах, казалось, отступили в тень повседневной рутины. Оставшиеся без матери дети Бушера нуждались в заботе, поэтому Маргарет часто приходила к Мэри Хиггинс, которая ухаживала за малышами. Две семьи теперь жили в одном доме. Старшие дети посещали школу для бедных, а о младших ребятишках, когда Мэри была на работе, заботилась добрая соседка, чья смекалка во время смерти Бушера так понравилась Маргарет. Конечно, ей платили за помощь. Во всем, что касалось сирот, Николас проявлял серьезность и здравый расчет, что совершенно не вязалось с его прежними эксцентричными поступками. Он был настолько поглощен работой, что в зимние месяцы Маргарет почти не видела его. Когда же они встречались, Хиггинс всегда недовольно морщился при упоминании имени отца детей, которых он так сердечно принял под свою опеку. О мистере Торнтоне он тоже говорил с большой неохотой.
– Сказать по правде, Торнтон не понятен мне. Он будто состоит из двух личностей. Одна из них знакома мне с давних пор. Это хозяин фабрики. Другая не имеет в себе и унции хозяйского характера. Как эти два человека уживаются в одном теле – загадка для меня. Но я когда-нибудь разгадаю ее. Между прочим, он часто приходит к нам. Это, как я понял, тот парень, который не хозяин. Похоже, он тоже заинтригован моей персоной – сидит, слушает меня и смотрит, будто я какое-то странное животное, недавно пойманное в далекой стране. Но я не смущаюсь. Тут нужно нечто невероятное, чтобы смутить меня в моем доме. Иногда я делюсь с Торнтоном своими мыслями, о чем ему было бы лучше услышать в молодые годы.
– И он позволяет вам это? – спросил мистер Хейл.
– Я не сказал бы, что все преимущества на его стороне. Мне кажется, я понемногу улучшаю его характер. Иногда он грубит, и поначалу это неприятно выглядит, но потом, когда разжевываешь его слова, они имеют в себе вкус горькой правды. Он придет сегодня вечером. Его не устраивает, как наших детей учат в школе. Он хочет проверить их знания.
– Что они изучают… – произнес мистер Хейл, но Маргарет коснулась его руки и кивнула на часы.
– Уже почти семь, – сказала она. – Вечера становятся длинными и темными. Пойдемте, папа.
Маргарет не могла свободно дышать, пока они не удалились от дома. Затем, успокоившись, она пожалела о своей спешке, поскольку в последнее время они видели мистера Торнтона очень редко. Если бы он пришел к Хиггинсам, она с удовольствием повидалась бы с ним.
Да, он приходил очень редко и только ради уроков. Мистера Хейла огорчало равнодушие мистера Торнтона к греческой литературе, которая не так давно была его любимым предметом. Теперь перед началом занятий от него часто приходили торопливые записки, в которых сообщалось, что он занят и не может прийти этим вечером. И хотя большую часть дня мистер Хейл проводил с другими учениками, никто из них не мог занять в его сердце место, отданное мистеру Торнтону. Он пребывал в печали от столь явного охлаждения их дружеских отношений и стал задумываться о причине, которая привела к таким переменам.
Однажды вечером, когда Маргарет занималась своим рукоделием, мистер Хейл напугал ее внезапным вопросом:
– Дорогая, ты могла бы допустить такую мысль, что мистер Торнтон неравнодушен к тебе?
Он покраснел от смущения. Идея, высказанная мистером Беллом, не давала ему покоя. Слова слетели с его уст прежде, чем он понял, что натворил. Дочь молчала, однако по наклону ее головы он уже догадывался, каким будет ее ответ.
– Да, могла бы, – сказала она. – Папа, я давно должна была рассказать вам об этом.
Опустив рукоделие на стол, она закрыла лицо руками.
– Нет, дорогая. Не считай меня чрезмерно любопытным. Я уверен, ты открыла бы мне этот секрет, если бы знала, что можешь ответить ему взаимностью. Он сделал тебе предложение?
После некоторой паузы дочь произнесла тихо и неохотно:
– Да.
– Ты отказала ему?
Ответом был долгий вздох, после которого последовало другое беспомощное «да». Но прежде чем мистер Хейл успел заговорить, раскрасневшаяся Маргарет приподняла голову и, посмотрев ему прямо в глаза, сказала:
– Вот, папа, вы все и узнали. Я не хотела бы раскрывать детали, потому что они причиняют мне боль. Каждое слово и действие, связанное с его предложением… они так невыразимо печальны для меня, что мне невыносимо думать о них. Ах, папа, простите, что из-за меня вы потеряли друга. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.
Она села на пол и положила голову ему на колени.
– Мне тоже жаль, моя дорогая. Мистер Белл так напугал меня, рассказав о своем предположении…
– Мистер Белл? Он догадался об этом?
– Может быть, совсем немного. Он решил, что ты… И как только я могу говорить такое! Он сказал, что ты весьма расположена к мистеру Торнтону. Я знаю, что это не так. Все это лишь воображение моего приятеля. Я знаю твои истинные чувства и понимаю, что мистер Торнтон не мог тебе понравиться. Извини меня за прямоту.
Несколько минут они сохраняли молчание. Ласково погладив ее щеку, мистер Хейл изумился тому, что лицо его дочери было мокрым от слез. Маргарет тут же вскочила на ноги и, через силу улыбаясь, начала говорить о Ленноксах. Она так настойчиво хотела сменить тему, что ее мягкосердечный отец не стал возвращаться к прежнему разговору.
– Завтра – представляете, завтра – они приедут в особняк на Харли-стрит! О, как это чудесно! Интересно, какую комнату они превратят в детскую? Тетя Шоу будет счастлива, что в их доме появится ребенок. Вы только подумайте! Эдит – мама! А чем теперь займется капитан Леннокс? Ведь он уволился из армии.
– Вот что я тебе скажу, – произнес отец, стараясь поддержать вновь затронутую тему. – Я спокойно могу обойтись без тебя пару недель, а ты за это время съездишь в Лондон и повидаешься с нашими путешественниками. Возможно, тебе удастся поговорить с мистером Генри Ленноксом. Проведя с ним получасовую беседу, ты узнаешь о шансах Фредерика больше, чем из дюжины адвокатских писем. Таким образом, ты объединишь удовольствие с важным делом.
– Нет, папа, ты не сможешь обойтись без меня. И, главное, я не хочу оставлять тебя одного.
Немного помолчав, она печально добавила:
– Я теряю надежду на новую встречу с Фредериком. Он мягко подводит нас к этому в своих письмах, однако уже понятно, что сам мистер Леннокс тоже не верит в успех. Он не может отыскать свидетелей по прошествии стольких лет. Надежда была так дорога и мила нашим сердцам, как и многие другие ожидания, но, увы, она оказалась мыльным пузырем, который лопнул. Мы должны утешиться радостью, что наш Фредерик нашел свое счастье. Поэтому давайте дорожить друг другом. И больше не обижайте меня, говоря, что вы можете обойтись без моей помощи. Я знаю, что это не так.
Но идея перемен запала в сердце Маргарет, хотя и не в том виде, в каком предполагал ее отец. Она начала размышлять, как желанно было сделать что-то для ее отца, настроение которого все чаще было депрессивным, а здоровье, хотя он никогда не жаловался, было серьезно ослаблено болезнью и смертью жены. Он регулярно занимался с учениками, но ничего не получал взамен от своей деятельности, как это было в прежние дни, когда мистер Торнтон приходил учиться у него. Маргарет осознавала потерю, от которой он страдал, – ему не хватало дружеского общения с человеком, который был для него интересен.
В Хелстоне всегда имелся повод для обмена визитами с соседскими священниками и бедными работниками, трудившимися на полях или лениво бредущими по вечерам домой, подгоняя скотину. Там была возможность поговорить или послушать рассказ случайно повстречавшегося местного жителя. Но в Милтоне каждый был слишком занят, чтобы согласиться на неспешную беседу или любой зрелый обмен мыслями. Они говорили только о насущных и важных делах, и, когда напряжение ума, связанное с повседневными делами, высвобождалось, жители Милтона погружались в ленивое безделье до следующего утра. По окончании трудового дня рабочие шли в пивную или на какую-нибудь лекцию в клуб – в соответствии со своим характером и уровнем развития. Мистер Хейл думал устроить курс лекций в нескольких учреждениях, но собирался делать это, скорее руководствуясь чувством долга, чем пристрастием к преподавательской деятельности. Маргарет была уверена, что из этого ничего не получится, если только она не приободрит его своим энтузиазмом и энергией.
Глава 41
Конец путешествия
Я вижу тропу, как птицы свой непроторенный путь, —
Приду! Когда, какой дорогой окружной пойду —
– Я не считаю Милтон образчиком английских городов.
– Вы говорите о его архитектуре? – насмешливо спросил мистер Белл.
– Нет! Мы слишком заняты, чтобы уделять внимание обычной внешней красоте.
– Не называйте красоту «обычной», – мягко поправил его мистер Хейл. – Она впечатляет нас с детства и до самой старости. Каждый день нашей жизни.
– Подождите немного, – сказал мистер Торнтон. – Вспомните, что мы не греки, для которых красота являлась мерой всех вещей. Ведь именно благодаря им мистер Белл теперь может рассуждать о приятном досуге и развлечениях. Я не презираю греков, но в то же время и не подражаю им. В моих венах течет тевтонская кровь. В этой части Англии в ней почти нет примеси другой крови, и мы сохранили язык и дух предков. Для нас жизнь – это не время для развлечений, а время для действий. Наша слава и красота возникают из внутренней силы, которая ведет нас к победам и помогает преодолевать материальные ограничения и трудности. Здесь, в Даркшире, мы ведем себя как тевтонцы и ненавидим законы, придуманные для нас где-то в далекой столице. Мы хотим, чтобы нам позволили быть самими собой. Чтобы никто не лез к нам со своим несовершенным законодательством. Мы отстаиваем самоуправление и противостоим централизации.
– Короче, вы хотите вернуть семивластие. Именно об этом я и говорил нынешним утром. Вы, жители Милтона, не почитаете прошлого. Вы – верные поклонники Тора.
– Если мы не почитаем прошлого, как вы, жители Оксфорда, то это потому, что нам больше нравятся вещи, которые можно применять непосредственно в нашей настоящей жизни. Прекрасно, когда изучение прошлого ведет к предсказанию будущего. Но сейчас люди руководствуются новыми обстоятельствами, и будет лучше, если опыт начнет указывать нам, как действовать в ситуациях, непосредственно затрагивающих наше существование. То есть трудности нужно встречать и преодолевать в настоящем, а не откладывать их на будущее. Тогда и будущее будет иным. Не мудрость прошлого помогает нам в настоящем. Нет! Многим людям легче говорить об утопии, чем о долге следующего дня. Однако когда долг выполняется другими, кто-то тут же кричит: «Стыдитесь! Так нельзя!»
– Извините, но я не понимаю, о чем вы говорите. Не снизойдете ли вы, люди Милтона, сообщить Оксфорду о ваших трудностях? Вы ведь к нам еще не обращались.
Мистер Торнтон рассмеялся.
– Я уже ссылался на обстоятельства, тревожившие нас в последнее время. Мы прошли через ряд забастовок, которые оказались весьма вредными и затратными. Лично я понес большие убытки. Тем не менее последняя забастовка заслуживает уважения.
– Заслуживающая уважения забастовка? – переспросил мистер Белл. – Вы далеко зашли в служении Тору.
Маргарет почувствовала, что мистер Торнтон огорчился таким поворотом беседы – его серьезные слова были превращены в банальную шутку. Она попыталась изменить ход разговора, уходя от темы, которая была неинтересной для мистера Белла и слишком важной для мистера Торнтона.
– Моя кузина Эдит написала, что печатный ситец в магазинах Корфу гораздо лучше и дешевле, чем в Лондоне.
– Правда? – спросил ее отец. – Я думаю, что Эдит, как всегда, преувеличивает. Ты веришь ей, Маргарет?
– Она так написала, папа.
– Тогда этот факт не вызывает у меня сомнений, – сказал мистер Белл. – Маргарет, моя вера в твою искренность так велика, что я готов распространить ее и на кузину. Думаю, она не могла преувеличивать.
– Разве мисс Хейл славится правдивостью? – с нескрываемой злостью спросил мистер Торнтон.
Он тут же прикусил язык. Кто он такой? И почему ему вдруг захотелось пристыдить ее подобным образом? Каким язвительным и циничным он был этим вечером, раздосадованный долгой разлукой и упоминанием имени, которое могло, по его мнению, принадлежать более успешному поклоннику. Пребывая в дурном настроении, с трудом контролируя себя, он сначала пререкался с пожилым джентльменом, который шутками и беспечной речью пытался сделать вечер более приятным, – ведь он встретился со своим старым другом, знакомым ему многие годы. И вот теперь он так бестактно обидел Маргарет!
Она не встала и не вышла из комнаты, как поступала раньше, когда его грубость и неуступчивый нрав раздражали ее. Она бросила на него быстрый взгляд, выражавший глубокое удивление. Ее глаза округлились, словно у ребенка, который встретил неожиданный отпор. Затем в них появилась укоризненная печаль и ее взгляд поник. Маргарет склонилась над своим рукоделием и больше не произнесла ни слова. Но он не мог не смотреть на нее. Он видел, как содрогались ее плечи. Мистер Торнтон чувствовал себя хуже некуда. Так некоторые матери, выбранив ребенка, не могут уйти от него, пока их добрая улыбка не заверит дитя в возобновлении любви. Он отвечал на вопросы короткими фразами. Мистер Торнтон был взволнован и раздражен, не воспринимал шуток и серьезных мнений, тревожась только о взгляде Маргарет и ожидая ее нескольких слов, перед которыми он простерся бы ниц в кающемся смирении. Но она молчала и не смотрела на него. Тонкие пальцы девушки ловко и быстро порхали над шитьем, словно это было делом всей ее жизни. Она не волновалась о нем, подумал мистер Торнтон, иначе страстный пыл его желания заставил бы ее приподнять голову – хотя бы на миг, чтобы прочитать раскаяние в глазах влюбленного мужчины. Перед своим уходом он хотел сказать какую-то колкость, чтобы своей бестактностью привлечь ее внимание, а затем сообщить ей об угрызениях совести, которые терзали его сердце.
Хорошо, что долгая прогулка на открытом воздухе выветрила все эти мысли из его головы. К нему вернулась мрачная решимость. Отныне он будет видеться с ней как можно меньше, поскольку ее фигура и голос, похожий на мягкие переливы чистой мелодии, имели над ним слишком большую власть и выводили его из равновесия. Теперь он знал, что любовь – это острая боль, огненная лава, обжигавшая все нутро. Но, пройдя через это горнило, он пробьет себе путь в безмятежную стадию среднего возраста. Все богатые и мудрые люди преодолевали схожую страсть.
Когда мистер Торнтон покинул комнату, Маргарет поднялась со своего места и начала молча сворачивать рукоделие. Длинный холст материи показался необычно тяжелым для ее ослабевших рук. Округлые линии лица удлинились. Весь вид девушки говорил о большой усталости. Когда хозяева и гость начали прощаться перед сном, мистер Белл осуждающим тоном прокомментировал поведение мистера Торнтона.
– Впервые вижу человека, столь избалованного успехом. Он не терпит ни слова поперек его мнения, не понимает шуток. Кажется, любая фраза задевает его чувства и достоинство. Прежде он был простым и славным парнем. Его невозможно было обидеть, потому что он не отличался столь болезненным тщеславием.
– Он и теперь не тщеславен, – тихо, но отчетливо произнесла Маргарет. – Просто сегодня вечером он был не похож на самого себя. Должно быть, что-то расстроило его еще до прихода к нам.
Мистер Белл бросил на нее внимательный взгляд поверх очков. Она ответила ему спокойной улыбкой и вышла из комнаты. Тогда он повернулся к хозяину дома:
– Хейл, ты заметил, что Торнтон и твоя дочь испытывают друг к другу некоторую «нежность», как сказали бы французы?
– Такого быть не может, – ответил мистер Хейл, сначала напуганный, а затем взволнованный подобной идеей. – Нет, ты ошибаешься. Я уверен, что ты ошибаешься. Возможно, мистер Торнтон и засматривается на нее. Бедняга! Но я надеюсь, он осознает свои ничтожные шансы, поскольку она не любит его.
– Ну, я холостяк и всю жизнь выпрыгивал из сетей Амура, поэтому мое мнение в этом вопросе ничего не стоит. Иначе я мог бы сказать, что заметил в ее поведении очевидные симптомы влюбленности.
– Ты ошибаешься, мой друг, – ответил мистер Хейл. – Мистер Торнтон действительно проявляет заботу о ней, хотя она иногда бывает с ним груба. Но чтобы Маргарет… Нет! Она не думает о нем. Ей такая мысль даже в голову не придет.
– Такие мысли и чувства входят в сердце. Я просто сделал предположение. Можешь считать его ошибочным. Прав я или не прав, нам нужно идти спать. Поэтому не нарушай свой ночной покой моими фантазиями и скороспелыми выводами. Я удаляюсь в свою комнату со спокойной совестью.
Мистер Хейл решил, что он не будет волноваться из-за какого-то бессмысленного предположения. Между тем он долго ворочался в кровати, заставляя себя не думать об этом.
На следующий день мистер Белл, прощаясь с Маргарет, попросил ее рассчитывать на его помощь и защиту в любых критических ситуациях, какими бы они ни были. Мистеру Хейлу он сказал следующее:
– Твоя Маргарет запала в мое сердце. Заботься о ней, поскольку она необычная девушка – слишком хороша для Милтона и фактически достойна только Оксфорда. Я имею в виду город, а не живущих там мужчин. Жаль, что мы пока не можем выдать ее замуж. Но если я найду достойного молодого человека, то обязательно привезу его к твоей юной леди – прямо как джинн из «Арабских ночей», который доставил принца Камар аз-Замана к принцессе Будур для их последующего обручения.
– Я умоляю тебя, не делай ничего подобного. Вспомни о свершившихся несчастьях. Кроме того, я не могу разлучиться с Маргарет.
– Да, немного подумав, я решил, что пусть она лучше еще десяток лет позаботится о нас, пока мы не превратимся в двух старых инвалидов. Серьезно, Хейл! Я хочу, чтобы ты покинул Милтон. Он непригоден для вас, хотя я рекомендовал его тебе в самом начале. Если бы вы переехали в Оксфорд, я бы проглотил свои сомнения и согласился жить при колледже, а вы с Маргарет поселились бы в нашем пасторате. Ты стал бы викарием и освободил меня от бедняков. Маргарет вела бы наше хозяйство: днем выполняла обязанности деревенской леди Баунтифул, а по вечерам читала нам книги на сон грядущий. Я был бы счастлив от такой райской жизни. Что ты думаешь об этом?
– Ничего хорошего, – решительно ответил мистер Хейл. – Я уже заплатил страданиями за самую большую перемену в своей жизни. Здесь я встречу смерть и буду погребен.
– Тем не менее я не откажусь от своего плана. Только больше не буду уговаривать тебя. Где Жемчужинка? Маргарет, подойди и поцелуй меня на прощание. Помни, дорогая, где ты можешь найти настоящего друга. Все мои возможности к твоим услугам. Ты мне как дитя. Не забывай об этом. Благослови тебя Бог!
Мистер Хейл и Маргарет вернулись к тихой и монотонной жизни, которую они вели до этого времени. В их доме больше не было больной и связанных с ней страхов и надежд. Даже Хиггинсы, так долго занимавшие важное место в их умах, казалось, отступили в тень повседневной рутины. Оставшиеся без матери дети Бушера нуждались в заботе, поэтому Маргарет часто приходила к Мэри Хиггинс, которая ухаживала за малышами. Две семьи теперь жили в одном доме. Старшие дети посещали школу для бедных, а о младших ребятишках, когда Мэри была на работе, заботилась добрая соседка, чья смекалка во время смерти Бушера так понравилась Маргарет. Конечно, ей платили за помощь. Во всем, что касалось сирот, Николас проявлял серьезность и здравый расчет, что совершенно не вязалось с его прежними эксцентричными поступками. Он был настолько поглощен работой, что в зимние месяцы Маргарет почти не видела его. Когда же они встречались, Хиггинс всегда недовольно морщился при упоминании имени отца детей, которых он так сердечно принял под свою опеку. О мистере Торнтоне он тоже говорил с большой неохотой.
– Сказать по правде, Торнтон не понятен мне. Он будто состоит из двух личностей. Одна из них знакома мне с давних пор. Это хозяин фабрики. Другая не имеет в себе и унции хозяйского характера. Как эти два человека уживаются в одном теле – загадка для меня. Но я когда-нибудь разгадаю ее. Между прочим, он часто приходит к нам. Это, как я понял, тот парень, который не хозяин. Похоже, он тоже заинтригован моей персоной – сидит, слушает меня и смотрит, будто я какое-то странное животное, недавно пойманное в далекой стране. Но я не смущаюсь. Тут нужно нечто невероятное, чтобы смутить меня в моем доме. Иногда я делюсь с Торнтоном своими мыслями, о чем ему было бы лучше услышать в молодые годы.
– И он позволяет вам это? – спросил мистер Хейл.
– Я не сказал бы, что все преимущества на его стороне. Мне кажется, я понемногу улучшаю его характер. Иногда он грубит, и поначалу это неприятно выглядит, но потом, когда разжевываешь его слова, они имеют в себе вкус горькой правды. Он придет сегодня вечером. Его не устраивает, как наших детей учат в школе. Он хочет проверить их знания.
– Что они изучают… – произнес мистер Хейл, но Маргарет коснулась его руки и кивнула на часы.
– Уже почти семь, – сказала она. – Вечера становятся длинными и темными. Пойдемте, папа.
Маргарет не могла свободно дышать, пока они не удалились от дома. Затем, успокоившись, она пожалела о своей спешке, поскольку в последнее время они видели мистера Торнтона очень редко. Если бы он пришел к Хиггинсам, она с удовольствием повидалась бы с ним.
Да, он приходил очень редко и только ради уроков. Мистера Хейла огорчало равнодушие мистера Торнтона к греческой литературе, которая не так давно была его любимым предметом. Теперь перед началом занятий от него часто приходили торопливые записки, в которых сообщалось, что он занят и не может прийти этим вечером. И хотя большую часть дня мистер Хейл проводил с другими учениками, никто из них не мог занять в его сердце место, отданное мистеру Торнтону. Он пребывал в печали от столь явного охлаждения их дружеских отношений и стал задумываться о причине, которая привела к таким переменам.
Однажды вечером, когда Маргарет занималась своим рукоделием, мистер Хейл напугал ее внезапным вопросом:
– Дорогая, ты могла бы допустить такую мысль, что мистер Торнтон неравнодушен к тебе?
Он покраснел от смущения. Идея, высказанная мистером Беллом, не давала ему покоя. Слова слетели с его уст прежде, чем он понял, что натворил. Дочь молчала, однако по наклону ее головы он уже догадывался, каким будет ее ответ.
– Да, могла бы, – сказала она. – Папа, я давно должна была рассказать вам об этом.
Опустив рукоделие на стол, она закрыла лицо руками.
– Нет, дорогая. Не считай меня чрезмерно любопытным. Я уверен, ты открыла бы мне этот секрет, если бы знала, что можешь ответить ему взаимностью. Он сделал тебе предложение?
После некоторой паузы дочь произнесла тихо и неохотно:
– Да.
– Ты отказала ему?
Ответом был долгий вздох, после которого последовало другое беспомощное «да». Но прежде чем мистер Хейл успел заговорить, раскрасневшаяся Маргарет приподняла голову и, посмотрев ему прямо в глаза, сказала:
– Вот, папа, вы все и узнали. Я не хотела бы раскрывать детали, потому что они причиняют мне боль. Каждое слово и действие, связанное с его предложением… они так невыразимо печальны для меня, что мне невыносимо думать о них. Ах, папа, простите, что из-за меня вы потеряли друга. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.
Она села на пол и положила голову ему на колени.
– Мне тоже жаль, моя дорогая. Мистер Белл так напугал меня, рассказав о своем предположении…
– Мистер Белл? Он догадался об этом?
– Может быть, совсем немного. Он решил, что ты… И как только я могу говорить такое! Он сказал, что ты весьма расположена к мистеру Торнтону. Я знаю, что это не так. Все это лишь воображение моего приятеля. Я знаю твои истинные чувства и понимаю, что мистер Торнтон не мог тебе понравиться. Извини меня за прямоту.
Несколько минут они сохраняли молчание. Ласково погладив ее щеку, мистер Хейл изумился тому, что лицо его дочери было мокрым от слез. Маргарет тут же вскочила на ноги и, через силу улыбаясь, начала говорить о Ленноксах. Она так настойчиво хотела сменить тему, что ее мягкосердечный отец не стал возвращаться к прежнему разговору.
– Завтра – представляете, завтра – они приедут в особняк на Харли-стрит! О, как это чудесно! Интересно, какую комнату они превратят в детскую? Тетя Шоу будет счастлива, что в их доме появится ребенок. Вы только подумайте! Эдит – мама! А чем теперь займется капитан Леннокс? Ведь он уволился из армии.
– Вот что я тебе скажу, – произнес отец, стараясь поддержать вновь затронутую тему. – Я спокойно могу обойтись без тебя пару недель, а ты за это время съездишь в Лондон и повидаешься с нашими путешественниками. Возможно, тебе удастся поговорить с мистером Генри Ленноксом. Проведя с ним получасовую беседу, ты узнаешь о шансах Фредерика больше, чем из дюжины адвокатских писем. Таким образом, ты объединишь удовольствие с важным делом.
– Нет, папа, ты не сможешь обойтись без меня. И, главное, я не хочу оставлять тебя одного.
Немного помолчав, она печально добавила:
– Я теряю надежду на новую встречу с Фредериком. Он мягко подводит нас к этому в своих письмах, однако уже понятно, что сам мистер Леннокс тоже не верит в успех. Он не может отыскать свидетелей по прошествии стольких лет. Надежда была так дорога и мила нашим сердцам, как и многие другие ожидания, но, увы, она оказалась мыльным пузырем, который лопнул. Мы должны утешиться радостью, что наш Фредерик нашел свое счастье. Поэтому давайте дорожить друг другом. И больше не обижайте меня, говоря, что вы можете обойтись без моей помощи. Я знаю, что это не так.
Но идея перемен запала в сердце Маргарет, хотя и не в том виде, в каком предполагал ее отец. Она начала размышлять, как желанно было сделать что-то для ее отца, настроение которого все чаще было депрессивным, а здоровье, хотя он никогда не жаловался, было серьезно ослаблено болезнью и смертью жены. Он регулярно занимался с учениками, но ничего не получал взамен от своей деятельности, как это было в прежние дни, когда мистер Торнтон приходил учиться у него. Маргарет осознавала потерю, от которой он страдал, – ему не хватало дружеского общения с человеком, который был для него интересен.
В Хелстоне всегда имелся повод для обмена визитами с соседскими священниками и бедными работниками, трудившимися на полях или лениво бредущими по вечерам домой, подгоняя скотину. Там была возможность поговорить или послушать рассказ случайно повстречавшегося местного жителя. Но в Милтоне каждый был слишком занят, чтобы согласиться на неспешную беседу или любой зрелый обмен мыслями. Они говорили только о насущных и важных делах, и, когда напряжение ума, связанное с повседневными делами, высвобождалось, жители Милтона погружались в ленивое безделье до следующего утра. По окончании трудового дня рабочие шли в пивную или на какую-нибудь лекцию в клуб – в соответствии со своим характером и уровнем развития. Мистер Хейл думал устроить курс лекций в нескольких учреждениях, но собирался делать это, скорее руководствуясь чувством долга, чем пристрастием к преподавательской деятельности. Маргарет была уверена, что из этого ничего не получится, если только она не приободрит его своим энтузиазмом и энергией.
Глава 41
Конец путешествия
Я вижу тропу, как птицы свой непроторенный путь, —
Приду! Когда, какой дорогой окружной пойду —