Однажды, нам пришлось менять окно из-за землетрясения, от которого пострадали самые шаткие дома в нашем районе. Богом забытое место, и даже не верилось, что где-то рядом здесь есть Голливуд, Беверли-Хилз и океан. Я мечтал перебраться в одно из этих мест.

— Это нечестно! Вас пятеро, а я один. Мне восемь, — не знаю, что я хотел этим добиться, совести у этих отморозков не было, и моя речь их вряд ли растрогает.

— Хочешь, чтоб я тебя пожалел, недоумок? — в черных глазах Джона сверкнул гнев, а потом его взгляд упал на мою ласточку. Оглядев ее хрупкое тельце, он сразу смекнул, что это я обмотал ее крыло бинтом.

— Как мило, — прокомментировал картину он и тут резко схватил ее в свои ручищи.

{Меня поглотила ярость.}

— Не трогай ее! Отдай! Ты… — мои зубы скрипели от ненависти, я потянулся к Джону и ударил его под ребра — страх и инстинкт самосохранения исчезли.

— Я — что, недоумок? — пропыхтел он, потирая свой живот. Мой кулак встретился с его железным прессом, но кажется я все равно достучался до его скверной душонки.

Но гордиться собой я буду позже.

— Отпусти, пока она…

— Пока она — что? — он вдруг сжал мою ласточку в ладони — так, что бедная птичка прерывисто заверещала и начала отчаянно вырываться, выбиваясь из последних сил.

Которых у нее не было. Я увидел, как через бинт снова проступают капли крови.

Конечно, ласточка была всего лишь маленьким существом. Но она мне нравилась. Такая красивая.

Мне было приятно о ней позаботиться. Я хотел сделать что-то хорошее.

{Хотел спасти ее.}

— НЕ СМЕЙ! — в горле пересохло от того, что я знал, что придет неизбежное.

— Ты сосунок, если будешь таким мягкотелым, то так и будешь получать от нас каждую неделю. Это была твоя подружка? Что ж, ее больше нет, — а потом он взял мою птичку двумя руками и свернул ей шею. За одну гребанную секунду.

Мне показалось, я слышал жалобный короткий писк.

— А это тебе за то, что ударил, — заключил Джон, давая мне грубый подзатыльник. Он и его приятели пошли прочь, кинув птицу на асфальт.

Я услышал раскат грома, и он заглушил мой внутренний крик, разрывающий виски.

Еще пять минут назад я держал ее в руках и верил в то, что скоро она взлетит туда, где собрались тучи.

А теперь она лежит и не дышит. {В черных глазах-пуговках погасла жизнь.}

Я склонился над ласточкой, чувствуя себя так, будто это мне внутри все скрутили.

Слез не было. Папа говорил, что мужчины не должны плакать. Осталось только чувство, распарывающее грудь, и желание отомстить Джону.

— Я похороню тебя, ласточка. Прости, что так вышло, — тихо прошептал я, аккуратно положив ее на траву.

Сжав руки в кулаки я с диким кличем побежал за Джоном.

Он избил меня так, что меня пришлось отвезти в больницу.

Но это не помешало мне выполнить обещание, которое я дал птице.

Когда мне исполнилось пятнадцать, я сделал на груди две татуировки на ключицах — две ласточки, одна из которых была больше, чем оберегом и символом «на удачу» в бое.



ГЛАВА 11



[10 месяцев спустя]

[POV Майкл.]



Теплая вода согревала мою кожу, мне необходим был душ после сексуального марафона с одной из девушек, которую я подцепил вчера в клубе. Я проделывал это каждые выходные, и первым делом тщательно рассматривал их лица. Я пытался узнать ее. Узнать ту самую девушку, которую я ненавидел всем телом и всем сердцем желал.

Прошел ровно год после операции, но мои галлюцинации не проходили. Более того, они как последняя зараза брали надо мной верх. Изменилось все: мои вкусы, мои взгляды на жизнь, мои предпочтения в пище, любимая музыка. И только мой характер остался прежним, желание драться, выбивая дух из противника, и все время двигаться. Мой темперамент не изменился, но мысли об этой девушке доставляли мне настоящие страдания.

Черт возьми, [{ОНО}] любило ее. Это маленькое бьющееся чудовище внутри меня с каждым ударом умоляло меня найти незнакомку.

Жизнь медленно, по капле превращалась в ад — до операции я и знать не знал, что человек может так страдать. Все в моей жизни было легко и просто. Я жил моментом и ничего не принимал близко к сердцу.


Я чувствовал себя одиноким волком, обреченным глядеть на луну и не иметь возможности к ней подобраться. И это новое чувство разрывало меня на кусочки, и чем больше я с ним боролся, тем страшнее была его сила внутри.

{Моя прежняя дерьмовая жизнь меня больше не радовала.}

Я узнал, кому принадлежало мое новое сердце. Молодому человеку по имени — Доминик Янг, который погиб в автокатастрофе. Он получил травмы несовместимые с жизнью — несколько переломов конечностей, ребер, внутреннее кровотечение, повреждения кожи из-за осколков стекла. Врачи констатировали смерть головного мозга почти сразу при том, что его сердце работало, как часы. {И все это случилось в день, когда я пережрал кокаина.}

Джек мог бы рассказать мне о моем доноре больше, если бы я не остановил его. А я сделал это, как только узнал, что, попав в аварию, Доминик сделал все, чтобы спасти свою девушку, которая сидела с ним рядом — он накрыл ее своим телом и она осталась жива.

Я мог бы узнать ее имя, адрес, мог бы выманить у Джека все, будь это даже трижды врачебной тайной. {Но я не стал.}

Я ненавидел Доминика, свое новое сердце и эту чертову девушку.

Что я только не делал: пытался управлять своим сознанием, тренировал контроль, занимался сексом с двумя сразу — лишь бы пробудить в теле эмоции, которые бы перекрыли постоянно всплывающие воспоминания. Но все было тщетно.

Мой мозг не знал, что такое любовь. Мое тело никогда не было подвержено этой болезни. Врачи пересадили мне здоровое сердце, зараженное лишь одним недугом — любовью.

Каждое прикосновение к незнакомке доставляло мне целый спектр различных эмоций, которых я прежде не знал. И они были круче даже самого чистого и дорого кайфа.

Я испытывал потребность быть с ней рядом, испытывал желание оберегать ее. Я испытывал страсть, от которой дрожали рукой. От одной мысли, от одного воспоминания об этой девушке в нижнем белье мой член становился твердым, готовым к действиям.

Я не понимал, как люди живут с любовью. Я не понимал, что означает это слово. Но мое сердце затягивало меня в омут любви, как в болото, и стучало: «Тони! Подавись!».

Я уже давился этой гребанной любовью, которая переходила в лютую ненависть на все — на то, что этот Ник посмел умереть! На то, что мне пересадили сердце, даже не спросив. На то, что я не мог противостоять этим воспоминаниям. На то, что перестал получать удовольствие от травки, от секса со шлюхами и не мог полноценно выместить свою злость в бою.

Я чувствовал, как мне нужно на арену, каждый день. Мне нужен бой, который может стоить мне жизни, и иногда мне казалось, что это единственный шанс «выбить из меня заразу».



Выдохнув, я провел рукой по своему прессу — я никогда ни о ком не фантазировал. Хорошо, может быть, в школе на учительницу по биологии, и то это было до того, как я стал подростком, и началась пора школьных вечеринок, где, хорошенько напоив, я мог любую развести на секс.

Но эти фантазии были реальны. Порой, это были воспоминания, образы, кадры из жизни, которыми я даже мог управлять. Я уже не знал, воспоминания ли это или придуманные мной картины, где я мог вдоволь наслаждаться своей девочкой.

{Ее было так много внутри.}

{В каждой клеточке.}

Она текла в моих венах против моей воли. Забралась под кожу. Поселилась в самом сердце и не давала мне жить своей жизнью.

{Фак, уходи оттуда.} Мне хотелось разобрать себя по частям, вырезать ее изнутри и собрать себя заново.

Но я не мог. Моя рука опустилась ниже, и я обхватил ладонью член, закрыв глаза. Теплая вода стекала по коже и воображение перенесло меня куда-то в другое место.

{Там, где была она.}

Я оказался внутри тела Ника, но год тренировок помог мне научиться управлять воспоминаниями. Я чувствовал, как слова, которые я произношу в галлюцинациях, и действия, которые я совершаю, целиком и полностью принадлежат мне. Воспоминания диктовали мне только место действия и ситуацию из их жизни.

— Ник, — я открыл глаза и увидел, как Мика влетела в душ без стука — она часто так делала. На девушке легкий шелковый халат нежно-голубого цвета. Длинные волосы, переливающиеся золотисто-рыжеватыми оттенками, спадают на плечи в сексуальном беспорядке. — Я с тобой не разговариваю.

Моника хитро улыбнулась мне, стараясь не смотреть на мое обнаженное тело. Вместо того, чтобы уделить мне внимание, она решительно подошла к раковине, выдавила немного пасты на зубную щетку и начала чистить зубы. При этом она облокотилась на столешницу и немного развернулась ко мне бедрами — ее короткий халатик потянулся вверх и теперь едва прикрывал попку.

Она была абсолютно голой под этим халатом, и от одного этого зрелища мой член в руке окреп еще сильнее.

Я понятия не имел за что она обиделась на {меня-Ника} и собирался исправить это в самое ближайшее время.

— Не разговариваешь, значит? — я вышел из ванной, оставляя воду включенной и быстро натянув на себя боксеры, встал рядом с Моной. Наши взгляды пересеклись в зеркале — она выглядела слишком двусмысленно, когда ее губы были покрыты белой зубной пастой.

Мика отрицательно покачала головой и, умывшись до конца, хотела было уйти, но я направил на нее немного воды из-под душа. За секунду она промокла до нитки.

— Ник, я не в настроении дурачиться! — Мика убрала мокрую прядь с лица, которая придавала ей еще большей сексуальности, и упрямо топнула ногой, скрестив руки на груди. — По-твоему это смешно? Думаешь, можно не выполнить обещание и вести себя как ни в чем не бывало?

Это было странно. Впервые я попал в воспоминания, где эта девушка злилась на меня. Еще никогда я не видел ее такой разъярённой — кажется, этот святой Ник в чем-то очень сильно провинился.

Знать бы еще какое обещание «я» нарушил и что плохого ей сделал.

— Я так не думаю, — заверил, оглядывая с ножек до кончиков волос. Я видел ее. Девушка закусила губы и нахмурилась, не потому что хотела соблазнить меня, а потому что действительно была зла. Все ее чувства и эмоции — настоящие. — Но я уверен в том, что ты не будешь долго на меня злиться.

Я облокотился на столешницу и, взяв Мику за руку, притянул к себе. Ее маленькое податливое тело прижалось, нуждаясь во мне. От одной мысли что я обладаю этой маленькой хрупкой девочкой, мои яйца изнывали в предвкушении. Фак.

Черты лица ее смягчились, но Мика не собиралась сдаваться.

— А вот и буду злиться, — буркнула она, избегая моего взгляда.

— Хорошо, можешь злиться сколько угодно, но после того, как я тебя оттрахаю, — эти слова сами вырвались — я чувствовал слишком сильное возбуждение, когда мой член упирался в шелковую влажную ткань ее халата. {Я уже жалел, что надел боксеры.}