Возмущаться переделкой своего имени я уже устал, поэтому просто смирился.
– Да что случилось-то?
– Мне кажется, наш милый Эмми превращается в жуткого монстра. Может, его укусили?
Последнюю фразу он добавил шепотом.
– Укусить его мог только ты, – проворчал я, направляясь туда, откуда доносились рычание и грохот мебели.
В углу ангара находился небольшой гримерный павильончик. Окна там маленькие, так что охраннику было достаточно запереть дверь, чтобы изолировать мнимого волколака. Будь он действительно оборотнем, то разнес бы не только хлипкую фанерную коробочку, но и половину ангара, предварительно забрызгав здесь все кровью.
Осмотревшись вокруг, я чуть изменил маршрут и снял с каркаса недоделанных декораций моток веревки. Затем перебросил этот моток Чижу.
– Работай.
Парень лишь довольно оскалился и быстро сбросил стилизованный под китель пиджак, оставаясь в просторной рубахе.
Охранник понятливо подскочил к двери и отпер ее, а затем рванул в сторону от греха подальше. Дверь тут же с треском открылась, наружу выпрыгнул совершенно голый человек и с рычанием бросился на Осипа. Чиж продолжал спокойно идти вперед. Он успел завязать на конце веревки петлю и сейчас держал ее за узел в чуть отведенной в сторону правой руке.
Два года назад, когда мы столкнулись с необходимостью арестов обезумевших наркоманов, при этом совершенно не ощущающих боли, казаки сильно изувечили парочку этих бедолаг. Обдумав ситуацию, я нашел в Красноярске японца, практикующего айкидзюцу. Вместе с парочкой пластунов он выработал десяток приемов для работы с буйными клиентами. Вот сейчас Осип и продемонстрирует почтенной публике, чему научился вместе с казаками.
Емельян Багров обладал богатырской фигурой и в голом виде впечатлял накачанными мышцами, но сейчас опасным не казался. Особенно потому, что пытающийся бежать на четвереньках человек выглядит нелепо. Да и занимающемуся лишь в спортивных клубах атлету до прошедшего не одну смертельную схватку Чижа далеко, как болонке до питбуля.
В момент, когда актер должен был сбить своей тушей субтильного на его фоне юношу, Чиж перетек в сторону и ловко набросил петлю на правую кисть агрессора. Затем закружился, опутывая потерявшего равновесие актера, как куколку шелкопряда, не только веревкой, но и его собственными конечностями. Причем не выворачивая их в болевых приемах, а аккуратно укладывая вокруг корпуса. Не прошло и десяти секунд, а здоровяк уже лежал на полу неподвижным кулем, заходясь в бессильном вое.
Осмотревшись вокруг, я увидел проходящего через ворота врача с неизменным саквояжем в руках.
– Кстати, Серж. Ты зачем, паскудник, доктору нахамил? – зашипел я на замершего, как суслик, режиссера. – Он не из вашего гнилого бомонда. Человек очень интеллигентный и ранимый. Имей в виду: за Яна Нигульсовича не только я – любой житель Топинска тебе мозг через ноздри выдернет.
Серж захлопал глазами, а затем все же выдал:
– Даже в мыслях не было. Да, я немножко вспылил, но и не думал оскорблять такого замечательного человека.
Переведя взгляд с меня на приближающегося доктора, Серж сорвался с места и кинулся к нему чуть ли не в ноги.
– Миа кульпа, глубокоуважаемый Ян Нигульсович! Мне нет прощения! И в мыслях не было! Любое наказание! Все что угодно!
Ян Нигульсович шарахнулся от попытавшегося схватить его за руку антрепренера, как от прокаженного. Хотя как раз настоящего прокаженного доктор вряд ли стал бы так сторониться.
Пришлось тормозить эмоциональный порыв Сержа, пока он окончательно не запугал своей экспрессией действительно интеллигентного и впечатлительного человека.
Доктор лишь благодарно кивнул мне и пошел на звуки тоскливого воя.
– Серж, ты, как всегда, в своем репертуаре.
– А то, – хитро подмигнул мне режиссер.
Актер он великолепный, да и психолог неплохой. Так что сия буффонада позволила хитрецу с ходу сломать лед отчуждения эмоционально закрытого эстонца, при этом обойдясь без долгих объяснений и расшаркиваний.
Буквально через минуту после того, как доктор вошел в павильончик, вой стих. Мы с Сержем поспешили к месту событий.
Осип уже успел распаковать пациента. Сейчас актер лежал на чудом уцелевшей кушетке, прикрытый каким-то изодранным халатом. Доктор как раз возвращал инструменты в саквояж. Поправив очки, он посмотрел на меня.
– Наркотический делирий, – спокойно вынес вердикт Ян Нигульсович. – В беспамятстве он пробудет еще час. Поведение обусловлено галлюцинациями и последующим психозом. Общее состояние на данный момент удовлетворительное, но я бы пронаблюдал больного с недельку у себя в клинике.
– Мы не можем позволить себе долгого простоя…
– Серж, просто помолчи, – прервал я режиссера. – Поверь: сейчас простой группы – это твоя наименьшая проблема.
Оставив Сержа в предвкушении, я проводил доктора до студийного паромобиля. По пути сунул ему пачку ассигнаций с комментарием, что это на нужды клиники. Уверен, туда деньги и уйдут, но личная выгода для Яна Нигульсовича тоже воспоследует – потратит меньше своих кровных на неимущих пациентов. Хотя далеко не факт. Он у нас известный бессребреник.
Как только машина с доктором отъехала от павильона, вежливая улыбка сползла с моего лица и я вернулся к притихшему режиссеру.
– Серж, вредитель ты наш ряженый, откуда у Емельяна взялась дурь?
– Поверь, – ударил себя в грудь режиссер, – не знаю.
– Не поверю, – хищно оскалился я. – Глазки у тебя забегали, значит, дело обстоит куда хуже, чем я думаю.
Актер-то он хороший, но не в таких стрессовых условиях.
– Серж, я ведь все равно узнаю.
– Мне пришлось вызвать сюда Джулию Карпову.
– Кикимору… лешего тебе в любовники! Ты что творишь, самоубивец?! Да Ракель Натановна живьем с тебя кожу сдерет за то, что ты притащил в Топинск бывшую любовницу Давы, подсадившую его на наркоту, – зашипел я практически на ухо Сержу, придерживая его за лацкан фрака.
– Да что ты меня пугаешь! – задергался режиссер. – Мозг вынут, кожу сдерут! Думаешь, я боюсь?
– Похоже, что нет, иначе не творил бы таких глупостей.
– А что мне делать? – теперь уже разозлился он сам. – Интерес зрителей к приключениям Ивана Сыча угасает, а появление в фильме Джулии поднимет популярность. Но ты запретил ей приезжать в Топинск.
– И запрет свой не снимал, – парировал я, но все же задумался.
Год назад я влезал во все щели съемочного процесса, откровенно путаясь под ногами у профессионалов. Потом мой интерес сошел на нет, потому что яркий мир синематографа на поверку оказался еще и чертовски выматывающим. Это действительно тяжкий труд, причем для всех участников процесса. И вынести его могли только истинные фанатики своего дела. Так что, возможно, со своими драконовскими мерами я и перегнул палку, наседая на того, кто тянет эту лямку за всех нас. Хотя именно просчеты Сержа привели к тому, что всеобщий любимей, красавец и прочее Емельян Багров предстал перед коллегами в крайне неподобающем виде.
Но в главном мой нестандартный друг прав – каждый должен заниматься своим делом. А решение вот таких проблем – как раз по моему профилю.
– Хорошо, давай закончим с взаимными обвинениями, – примирительно сказал я нахохлившемуся, как промокший воробей, режиссеру.
– А я еще и не начинал, – взбрыкнул Серж.
– Вот и не надо. Показывай, где прячешь эту роковую красавицу.
Серж тоже переосмыслил ситуацию и не стал кочевряжиться.
Он поселил Джулию в милом таком домике в жилом районе почти у ворот студии. Войдя внутрь, мы как раз застали лихорадочную упаковку чемоданов.
– Куда-то собрались, мадемуазель? – ядовитым тоном спросил я, заставив актрису взвизгнуть и отскочить в угол комнаты.
Выглядела она как трепетная лань: с большими чувственными глазами и детским личиком. И это несмотря на то, что Джулии недавно стукнуло двадцать три года. В панике ее ангельская внешность становилась еще более трогательной. Но я-то помню, как это самое личико было искажено возмущением, презрением и яростью на грани бешенства, которые напрочь нивелировали всю милоту.
– Я ведь предупреждал, что не стоит путаться у меня под ногами. А ты что делаешь? Подсовываешь наркоту нашему главному актеру?
– Я не подсовывала! – опять взвизгнула Джулия, причем с такой искренностью, что прямо озадачила меня. Через секунду все встало на свои места. – Он сам отобрал. Говорил, что тут у вас сущая каторга и нечем даже расслабиться. А ему нужно, иначе он плохо работает. Я не хотела давать, а он взял и выдрал.
– Что именно выдрал? – Окончательно успокоившись, я перешел к делу, потому что сработало профессиональное чутье.
– «Поцелуй феи», – затихнув, пробормотала актриса.
– Я так понимаю, ты сейчас о новом дурмане говоришь?
– Да, он дарит сказку наяву, – тоже успокоившись, стрельнула в меня глазками Джулия.
Зря старается. Если знаешь, сколько мужиков прокатила на себе эта газель, то ее потуги могут вызывать только омерзение.
– Да уж, но похоже, что нашему Емеле вместо поцелуя феи достался засос кикиморы, и подарил он ему кошмар в реале, – хмыкнул я и стегнул красотку таким взглядом, что кокетство слетело с нее, как пух с одуванчика. – Ну и где ты взяла дурман, о котором я даже не слышал?
– Купила в Москве у одного… человека.
Талантище! Врет как дышит, но вот с фантазией в этой милой голове полный швах.
– Вываливай на стол все запасы.
Джулия побледнела до состояния вампира. Оно и понятно – вырисовывающаяся в перспективе ломка будет похуже любых угроз.
– Успокойся, не отберу, если, конечно, будешь держать эту дрянь при себе.
– Буду, – сложив ладошки в молитвенном жесте, уверила актриса, от чего мне захотелось сплюнуть, но чистота в чужом доме остановила.
Девушка начала быстро рыться сначала в сумочке, затем полезла в недособранные чемоданы и шляпные коробки.
Горка из псевдоконфет, трех стеклянных пузырьков и пары табакерок меня не впечатлила, и я спросил у режиссера:
– Серж, ты на сколько ее вызвал?
– Два месяца съемок, – тут же ответил он и помрачнел, потому что быстро догадался, к чему я веду.
А вот Джулия все еще непонимающе хлопала длинными ресницами.
– Ты же не совсем дурочка и наверняка знала, что на этой, как выразился ваш милый Эмми, каторге не сможешь найти добавки. Ну, и на что же мы рассчитывали? – с вкрадчивостью удава спросил я. – Или, вернее, на кого?
Джулия снова забилась в угол и отрицательно затрясла головой. Да и все остальное ее тело била дрожь страха. Даже так?
Я посмотрел на немного растерянного Осипа и с обидой в голосе сказал:
– Чиж, кажется, меня здесь вообще никто не боится.
– Да что случилось-то?
– Мне кажется, наш милый Эмми превращается в жуткого монстра. Может, его укусили?
Последнюю фразу он добавил шепотом.
– Укусить его мог только ты, – проворчал я, направляясь туда, откуда доносились рычание и грохот мебели.
В углу ангара находился небольшой гримерный павильончик. Окна там маленькие, так что охраннику было достаточно запереть дверь, чтобы изолировать мнимого волколака. Будь он действительно оборотнем, то разнес бы не только хлипкую фанерную коробочку, но и половину ангара, предварительно забрызгав здесь все кровью.
Осмотревшись вокруг, я чуть изменил маршрут и снял с каркаса недоделанных декораций моток веревки. Затем перебросил этот моток Чижу.
– Работай.
Парень лишь довольно оскалился и быстро сбросил стилизованный под китель пиджак, оставаясь в просторной рубахе.
Охранник понятливо подскочил к двери и отпер ее, а затем рванул в сторону от греха подальше. Дверь тут же с треском открылась, наружу выпрыгнул совершенно голый человек и с рычанием бросился на Осипа. Чиж продолжал спокойно идти вперед. Он успел завязать на конце веревки петлю и сейчас держал ее за узел в чуть отведенной в сторону правой руке.
Два года назад, когда мы столкнулись с необходимостью арестов обезумевших наркоманов, при этом совершенно не ощущающих боли, казаки сильно изувечили парочку этих бедолаг. Обдумав ситуацию, я нашел в Красноярске японца, практикующего айкидзюцу. Вместе с парочкой пластунов он выработал десяток приемов для работы с буйными клиентами. Вот сейчас Осип и продемонстрирует почтенной публике, чему научился вместе с казаками.
Емельян Багров обладал богатырской фигурой и в голом виде впечатлял накачанными мышцами, но сейчас опасным не казался. Особенно потому, что пытающийся бежать на четвереньках человек выглядит нелепо. Да и занимающемуся лишь в спортивных клубах атлету до прошедшего не одну смертельную схватку Чижа далеко, как болонке до питбуля.
В момент, когда актер должен был сбить своей тушей субтильного на его фоне юношу, Чиж перетек в сторону и ловко набросил петлю на правую кисть агрессора. Затем закружился, опутывая потерявшего равновесие актера, как куколку шелкопряда, не только веревкой, но и его собственными конечностями. Причем не выворачивая их в болевых приемах, а аккуратно укладывая вокруг корпуса. Не прошло и десяти секунд, а здоровяк уже лежал на полу неподвижным кулем, заходясь в бессильном вое.
Осмотревшись вокруг, я увидел проходящего через ворота врача с неизменным саквояжем в руках.
– Кстати, Серж. Ты зачем, паскудник, доктору нахамил? – зашипел я на замершего, как суслик, режиссера. – Он не из вашего гнилого бомонда. Человек очень интеллигентный и ранимый. Имей в виду: за Яна Нигульсовича не только я – любой житель Топинска тебе мозг через ноздри выдернет.
Серж захлопал глазами, а затем все же выдал:
– Даже в мыслях не было. Да, я немножко вспылил, но и не думал оскорблять такого замечательного человека.
Переведя взгляд с меня на приближающегося доктора, Серж сорвался с места и кинулся к нему чуть ли не в ноги.
– Миа кульпа, глубокоуважаемый Ян Нигульсович! Мне нет прощения! И в мыслях не было! Любое наказание! Все что угодно!
Ян Нигульсович шарахнулся от попытавшегося схватить его за руку антрепренера, как от прокаженного. Хотя как раз настоящего прокаженного доктор вряд ли стал бы так сторониться.
Пришлось тормозить эмоциональный порыв Сержа, пока он окончательно не запугал своей экспрессией действительно интеллигентного и впечатлительного человека.
Доктор лишь благодарно кивнул мне и пошел на звуки тоскливого воя.
– Серж, ты, как всегда, в своем репертуаре.
– А то, – хитро подмигнул мне режиссер.
Актер он великолепный, да и психолог неплохой. Так что сия буффонада позволила хитрецу с ходу сломать лед отчуждения эмоционально закрытого эстонца, при этом обойдясь без долгих объяснений и расшаркиваний.
Буквально через минуту после того, как доктор вошел в павильончик, вой стих. Мы с Сержем поспешили к месту событий.
Осип уже успел распаковать пациента. Сейчас актер лежал на чудом уцелевшей кушетке, прикрытый каким-то изодранным халатом. Доктор как раз возвращал инструменты в саквояж. Поправив очки, он посмотрел на меня.
– Наркотический делирий, – спокойно вынес вердикт Ян Нигульсович. – В беспамятстве он пробудет еще час. Поведение обусловлено галлюцинациями и последующим психозом. Общее состояние на данный момент удовлетворительное, но я бы пронаблюдал больного с недельку у себя в клинике.
– Мы не можем позволить себе долгого простоя…
– Серж, просто помолчи, – прервал я режиссера. – Поверь: сейчас простой группы – это твоя наименьшая проблема.
Оставив Сержа в предвкушении, я проводил доктора до студийного паромобиля. По пути сунул ему пачку ассигнаций с комментарием, что это на нужды клиники. Уверен, туда деньги и уйдут, но личная выгода для Яна Нигульсовича тоже воспоследует – потратит меньше своих кровных на неимущих пациентов. Хотя далеко не факт. Он у нас известный бессребреник.
Как только машина с доктором отъехала от павильона, вежливая улыбка сползла с моего лица и я вернулся к притихшему режиссеру.
– Серж, вредитель ты наш ряженый, откуда у Емельяна взялась дурь?
– Поверь, – ударил себя в грудь режиссер, – не знаю.
– Не поверю, – хищно оскалился я. – Глазки у тебя забегали, значит, дело обстоит куда хуже, чем я думаю.
Актер-то он хороший, но не в таких стрессовых условиях.
– Серж, я ведь все равно узнаю.
– Мне пришлось вызвать сюда Джулию Карпову.
– Кикимору… лешего тебе в любовники! Ты что творишь, самоубивец?! Да Ракель Натановна живьем с тебя кожу сдерет за то, что ты притащил в Топинск бывшую любовницу Давы, подсадившую его на наркоту, – зашипел я практически на ухо Сержу, придерживая его за лацкан фрака.
– Да что ты меня пугаешь! – задергался режиссер. – Мозг вынут, кожу сдерут! Думаешь, я боюсь?
– Похоже, что нет, иначе не творил бы таких глупостей.
– А что мне делать? – теперь уже разозлился он сам. – Интерес зрителей к приключениям Ивана Сыча угасает, а появление в фильме Джулии поднимет популярность. Но ты запретил ей приезжать в Топинск.
– И запрет свой не снимал, – парировал я, но все же задумался.
Год назад я влезал во все щели съемочного процесса, откровенно путаясь под ногами у профессионалов. Потом мой интерес сошел на нет, потому что яркий мир синематографа на поверку оказался еще и чертовски выматывающим. Это действительно тяжкий труд, причем для всех участников процесса. И вынести его могли только истинные фанатики своего дела. Так что, возможно, со своими драконовскими мерами я и перегнул палку, наседая на того, кто тянет эту лямку за всех нас. Хотя именно просчеты Сержа привели к тому, что всеобщий любимей, красавец и прочее Емельян Багров предстал перед коллегами в крайне неподобающем виде.
Но в главном мой нестандартный друг прав – каждый должен заниматься своим делом. А решение вот таких проблем – как раз по моему профилю.
– Хорошо, давай закончим с взаимными обвинениями, – примирительно сказал я нахохлившемуся, как промокший воробей, режиссеру.
– А я еще и не начинал, – взбрыкнул Серж.
– Вот и не надо. Показывай, где прячешь эту роковую красавицу.
Серж тоже переосмыслил ситуацию и не стал кочевряжиться.
Он поселил Джулию в милом таком домике в жилом районе почти у ворот студии. Войдя внутрь, мы как раз застали лихорадочную упаковку чемоданов.
– Куда-то собрались, мадемуазель? – ядовитым тоном спросил я, заставив актрису взвизгнуть и отскочить в угол комнаты.
Выглядела она как трепетная лань: с большими чувственными глазами и детским личиком. И это несмотря на то, что Джулии недавно стукнуло двадцать три года. В панике ее ангельская внешность становилась еще более трогательной. Но я-то помню, как это самое личико было искажено возмущением, презрением и яростью на грани бешенства, которые напрочь нивелировали всю милоту.
– Я ведь предупреждал, что не стоит путаться у меня под ногами. А ты что делаешь? Подсовываешь наркоту нашему главному актеру?
– Я не подсовывала! – опять взвизгнула Джулия, причем с такой искренностью, что прямо озадачила меня. Через секунду все встало на свои места. – Он сам отобрал. Говорил, что тут у вас сущая каторга и нечем даже расслабиться. А ему нужно, иначе он плохо работает. Я не хотела давать, а он взял и выдрал.
– Что именно выдрал? – Окончательно успокоившись, я перешел к делу, потому что сработало профессиональное чутье.
– «Поцелуй феи», – затихнув, пробормотала актриса.
– Я так понимаю, ты сейчас о новом дурмане говоришь?
– Да, он дарит сказку наяву, – тоже успокоившись, стрельнула в меня глазками Джулия.
Зря старается. Если знаешь, сколько мужиков прокатила на себе эта газель, то ее потуги могут вызывать только омерзение.
– Да уж, но похоже, что нашему Емеле вместо поцелуя феи достался засос кикиморы, и подарил он ему кошмар в реале, – хмыкнул я и стегнул красотку таким взглядом, что кокетство слетело с нее, как пух с одуванчика. – Ну и где ты взяла дурман, о котором я даже не слышал?
– Купила в Москве у одного… человека.
Талантище! Врет как дышит, но вот с фантазией в этой милой голове полный швах.
– Вываливай на стол все запасы.
Джулия побледнела до состояния вампира. Оно и понятно – вырисовывающаяся в перспективе ломка будет похуже любых угроз.
– Успокойся, не отберу, если, конечно, будешь держать эту дрянь при себе.
– Буду, – сложив ладошки в молитвенном жесте, уверила актриса, от чего мне захотелось сплюнуть, но чистота в чужом доме остановила.
Девушка начала быстро рыться сначала в сумочке, затем полезла в недособранные чемоданы и шляпные коробки.
Горка из псевдоконфет, трех стеклянных пузырьков и пары табакерок меня не впечатлила, и я спросил у режиссера:
– Серж, ты на сколько ее вызвал?
– Два месяца съемок, – тут же ответил он и помрачнел, потому что быстро догадался, к чему я веду.
А вот Джулия все еще непонимающе хлопала длинными ресницами.
– Ты же не совсем дурочка и наверняка знала, что на этой, как выразился ваш милый Эмми, каторге не сможешь найти добавки. Ну, и на что же мы рассчитывали? – с вкрадчивостью удава спросил я. – Или, вернее, на кого?
Джулия снова забилась в угол и отрицательно затрясла головой. Да и все остальное ее тело била дрожь страха. Даже так?
Я посмотрел на немного растерянного Осипа и с обидой в голосе сказал:
– Чиж, кажется, меня здесь вообще никто не боится.