Я не убивала детишек, разумеется, но и не позволяла им тыкать мне в лицо оружием и уходить невредимыми.
– Во-вторых, – наклонилась я ближе, – говори, что расскажешь вашим примирителям, когда они тебя спросят, кто виноват.
Под конец, если хочешь знать, из чего сделан человек, нужно взглянуть ему в лицо и услышать, как он произнесет твое имя.
Парнишка поерзал, потянул время, пытаясь справиться со страхом в глазах и болью в руке, а потом наконец произнес:
– Сэл Какофония.
Вот-вот обделается, право слово.
Я убрала оружие, натянула на голову палантин и шагнула обратно в бурю. Скоро здесь будет толпа народу с кучей вопросов. А времени на них у меня не было.
Мне еще надо разделаться с магом.
3
Шрам
Дождь кончился через пятнадцать минут после того, как я покинула таверну Ральпа, оставив мне запах сырой земли и мокрую траву.
Спустя четыре часа, ровнехонько перед тем, как солнце показалось из-за горизонта и ужаснулось тому, что ему придется лицезреть Шрам еще один день, я обнаружила руины.
И уже через две минуты поняла, что этот день хорошим не будет.
Когда-то, судя по всему, здесь стояла крепость – нагромождение частоколов, казарм и башен, которые во время войн играли важную роль. Эти форты так часто переходили из рук в руки между Империумом и Революцией, что уже и не вспомнить, кто изначально их построил. А когда кошмарно дождливые осени, лютые зимы и палящие лета взяли свое, ни одна из сторон не захотела иметь дела с таким сокровищем.
В эти крепости не стоит соваться. Если, конечно, тебе не нужно убежище в смертельной западне.
А Дайге Фантому, как и любому скитальцу, это гиблое место пригодилось бы.
Как пацан и сказал, у подножья горы. Две огромные каменные башни с темными амбразурами и раскрошившимися лестницами поддерживали высокую стену, черт знает когда расколотую внушительной пробоиной – то ли пушечным выстрелом, то ли магическим залпом.
Мы медленно приблизились; я, навострив уши, изо всех сил прислушивалась. Не обнаружив засады, я спешилась и внимательно оглядела эту развалину.
– Думаю, он схоронился поглубже, – я указала на башни. – Он мастер хвата, так что легко спрячется там, где есть что поднять и швырнуть. Готова поспорить, какая бы шайка за ним ни явилась, он уронит на них эти башенки. Правда, ради одного человека он вряд ли будет напрягаться. – Я обернулась. – Логично?
Ездовая животина уставилась в ответ. Если она и заметила в моих размышлениях косяк, то виду не подала.
И это тоже логично.
Потому что она всего лишь огромная сраная птица.
Четыре фута лап с жуткими когтями, два фута голой шеи со злыми глазищами и острым, уродливым клювом – и все это крепилось к жирному шару из жестких черных перьев. Конгениальность выглядела гнусной, тупой и злобной, как всякая порода, выведенная в Пустоши. Шрам – не место для красивых птичек.
Наконец она низко гукнула.
– Рада, что тут мы сходимся.
Я порылась в седельных сумках и нащупала на дне знакомую прохладу трех увесистых патронов. Толщиной в палец богача, из чистого серебра, каждый с изящной кроваво-алой гравировкой на мертвом языке.
Геенна.
Иней.
Руина.
Закаленные, верные товарищи – сотни трупов тому подтверждение. Вот что нужно иметь с собой, чтобы сразиться со скитальцем. Я вытащила револьвер, щелчком открыла барабан. Заполнила все три гнезда и защелкнула. Прицел и курок проверять не стала.
Это за меня делал сам револьвер.
Я убрала своего мальчика обратно в кобуру, снова полезла в седельную сумку и вытащила обмякший и пушистый комок.
– Держите, барышня, – швырнула я Конгениальности мертвого кролика.
Та мгновение следила за траекторией полета тушки, а потом резко вытянула шею, щелкнула кривым клювом и принялась заглатывать.
– Не так быстро, милая. Тяни удовольствие.
Доверять пустошникам зачастую можно только в одном – в стремлении выжить. А мне совсем не нужно, чтобы эта своевольная девица сбежала в поисках еды или еще что удумала, вместо того чтобы терпеливо ждать, пока я прикончу ублюдка-мага. С кроликом она должна была справиться за несколько минут и выблевать кости и мех примерно через час.
В живых сегодня останется только один. Вряд ли мы так долго будем выяснять, кто именно.
Итак, с палантином на лице, грязью под ногами и светлеющим небом над головой я отправилась сражаться с человеком, который способен убить меня одной силой мысли.
Я осторожно прокралась сквозь брешь. После дождя старая древесина воняла затхлостью, башни зловеще скрежетали, сочась влагой.
Если у меня и были сомнения, тут ли Дайга, они мигом улетучились, стоило мне расслышать плывущий по руинам, слабо различимый звук. Женский голос, чистый и глубокий, набирал высоту под негромкие вздохи скрипок; песня была тягучей, печальной.
Опера. «Плач госпожи», если я не ошибаюсь.
И отсюда можно сделать три вывода.
В музыке у Дайги очень старомодный вкус.
Дайга знал, что я здесь.
И ему было насрать.
Винить его я не могла. Бóльшую часть казарм и складов сожгли и разграбили, среди голых остовов валялись только жалкие кучи булыжников и древесины. Засаду устраивать негде. Тайком не подкрасться. Приблизиться я могла лишь открыто.
Так я и поступила.
Так я и обнаружила Дайгу Фантома.
Высокий, тощий, облаченный в изысканные – хоть и поношенные – одежды черных и красных тонов, он восседал в новеньком кресле. Ноги его покоились на коврике, расстеленном на сырой земле. На тонкой шее красовалось ожерелье из безделушек – кольца, свернутые письма, даже ложка. Лицо скрывала оперная маска зловещего демона, с черными, пустыми глазницами и кривой, клыкастой ухмылкой. Прямо как на плакате.
Вокруг, словно сокровища великого зверя, высились груды оружия – мечи, копья, щиты, луки, – а ящиков с запасами хватило бы на целую армию, помершую тут. Однако все внимание Дайги сосредоточилось на крошечном столике перед ним и вокафоне, из трубы которого лилась сладкая оперная музыка.
Дайга как будто меня не замечал. Лишь покачивался в такт; затянутые в перчатку пальцы дирижировали воображаемым оркестром.
– Мне нет дела до происков варваров и их революционного фарса, – не глядя на меня, проговорил Дайга слащаво-светским шелковым голосом. – Орудия войны силятся делать то, что магии подвластно столь непринужденно. Даже сие приспособление – ничто в сравнении с настоящей сценой Катамы. – Он вздохнул, когда певица взяла высокую ноту. – Однако, в столь неутешительном положении, утратив милость Императрицы, обладать хоть крупицами культуры – это благословение, не так ли?
Я шагнула во внутренний двор – смысла скрываться не было. Подобралась так близко, насколько осмелилась, глянула на вопящий вокафон. Пожала плечами.
– Хрипит всякий раз, как она берет высокую ноту, – заметила я. – Они мастерят арбалеты, которые выдают десяток болтов в три секунды, но никак не исправят эту сраную трескотню.
– Следите-ка за языком. – Дайга продолжил дирижировать воображаемым оркестром. – Вы, боюсь, пробыли тут слишком долго. Нисколько не цените столь изумительные вещи. Даже сомнительная культура здешних мест предпочтительнее полного отсутствия оной, м-м?
Он взмахнул рукой. Глаза под маской слегка блеснули фиолетовым. Чашка на столе вдруг поднялась и прилетела Дайге в ладонь. Он сделал большой глоток, затем укоризненно цокнул языком.
– Прошу прощения, госпожа.
Еще взмах – и, оторвавшись со стола, передо мной зависла вторая чашка. Я взяла ее, кивнула в знак благодарности, отхлебнула крепкий жасмин. И, прежде чем начать убивать друг друга, мы долго сидели просто так, попивая чай.
– Не ожидал, что меня найдут, – произнес Дайга с мрачной торжественностью, как на похоронах. – В особенности – что найдете вы.
Я уставилась на него на мгновение.
– Значит, ты меня знаешь.
– Доводилось слышать рассказы.
– Которые?
– Меня интересует лишь один. – Дайга тоже уставился на меня сквозь пустые глазницы маски. – Вы и в самом деле были при Бессонной?
– Была, – кивнула я.
– Ясно. И в самом деле совершили то, о чем говорят?
Я помедлила.
– Совершила.
– И теперь вы здесь по мою душу. – Он отвел взгляд. – Вас послала Императрица?
В его голосе прозвучала надежда, прорвавшись сквозь шероховатость разочарований. Я покачала головой и поставила чашку на ближайший ящик.
– Я здесь по иной причине.