Выбирай любую, все причины хороши.
– Есть, конечно, такая вероятность, – отозвалась я, лениво покачивая Какофонию в руках. – Но так ты, по крайней мере, сможешь рассказать своим штабным, что тебя вынудили угнать эту штуку и ты вовсе не предал этот ваш революционный пиф-паф.
– Революционный Устав, – выплюнул он вместе с ругательством, к которому я даже не стала прислушиваться. Революционеры все равно годных не знают.
Нельзя сказать, что я особенно гордилась тем, что делала, но я женщина расчетливая. Обычная птица – вроде Конгениальности – преодолеет сорок миль в день, если ты не хочешь ее убить или выбесить настолько, что она убьет тебя. Железный Вепрь унесет целый батальон революционеров и за считаные часы преодолеет расстояние вчетверо больше. А мне нужно было добраться еще дальше.
Увиденное в Старковой Блажи разъедало меня изнутри. Лица, искаженные смертельным ужасом, рты, раскрытые в мольбах, которые так и не удалось произнести. Кучка тупой деревенщины, что поселилась в богами забытом месте и совсем не подозревала о существовании Враки, не говоря уже о том, что однажды он явится по их души, сгонит их на площадь, как стадо, заберет их детей, наполнит их последние мгновения непостижимой агонией – и все ради того, чтобы призвать нечто, чьего имени они даже не знали.
Именно так поступают люди вроде Враки. Им плевать.
А вроде Джинду… им не все равно. Но поступают они так же.
Такие, как Джинду, хуже.
Я вдруг поняла: наверное, он достал средоточие. Жестокие люди, подобно Враки, не поступаются желаниями, чтобы получить необходимое. У таких, как Враки, есть жажда. У таких, как Джинду, есть премудрости.
Как и у меня.
Правда, мои включали в себя размазывание его по стене кровавым месивом вместе со всеми премудростями и прочим, и прочим.
Как только я его найду. И остальных.
Существует не так много способов связаться с Пеплоустами. Как и все искусные преступники, они обычно сами тебя находили. Однако кое-какие лазейки все-таки есть. Крайне немного. И, чтобы ими воспользоваться, нужно попасть в строго определенное место, причем очень быстро.
Уверена, что попытайся я объяснить все это Кэврику, он бы понял меня. Ну, по меньшей мере не стал бы зыркать на меня через плечо с такой ненавистью.
– Думаю, что догадалась. – Лиетт, не обращая внимания ни на нашу беседу, ни на мой мрачный вид, указала на Реликвию. – Она питает внутренности машины, это ясно, и она с ними говорит, верно? Звук, который она издает, он словно… – Лиетт сощурилась, слушая стоны двигателя. – Он похож на… речь.
– Реликвии – это великие уравнители, – отозвался Кэврик, явно обработанный тоннами пропаганды. – Их обнаружил Великий Генерал и передал простому люду, чтобы противостоять извращенности магов. Его волей они действуют, и его волей они даруют нам победу. – Он широко распахнул глаза, завидев, как Лиетт потянулась к двигателю. – И они не для… эй! Эй!!!
Как только ее пальцы задели поверхность, Реликвия издала вой, полный боли. Машину тряхнуло. Лиетт вскрикнула, повалившись на спину, – и упала мне в руки. Я свирепо уставилась на Кэврика, который пытался совладать со своим железным чудовищем.
– Следи за дорогой, будь так добр. – Я поставила Лиетт обратно на ноги.
– Ага, – буркнул Кэврик. – Я же совсем не хочу случайно врезаться во все это сраное ни хера вокруг, правда? – Он фыркнул и устремил хмурый взгляд в окно. – Мы направляемся в какую-то глушь. Если хочешь меня убить, могла бы прикончить еще в Старковой Блажи.
– Если бы я хотела тебя убить, давно избавила бы себя от всего этого нытья.
– Я не ною, – огрызнулся Кэврик.
– Ладно-ладно. Ты храбро мне противостоишь. Когда буду излагать сию историю, обязательно всем поведаю, как неистово ты сопротивлялся мне на каждом шагу. – Теперь фыркнула я. – Но изображать тебя буду девчачьим голосом.
– Что? Почему де… – Он осекся, помотал головой, не успевая за моей мыслью. – Да ну на хер. Куда ты вообще хочешь попасть?
– Говорила же. Река Йенталь. Пара сотен миль на восток. Как увидишь, сразу поймешь – там до хера воды. – Я выглянула в смотровое окошко; солнце клонилось к горизонту. – Давай только жми, лады?
– Жать что?
– Ну… ту штуку, которая приводит эту штуку в движение. Оно ведь так работает, да?
– Только что сказала – это речь! – Лиетт невозмутимо вернулась к Кэврику, бросив на меня суровый взгляд. – Никогда меня не слушаешь.
– Слушаю, когда ты не несешь безумную срань, – парировала я, осуждающе ткнув пальцем. – А если это происходит редко, вина в этом только твоя.
– Ты носишь невежество аки корону за пиром из тупоголовой феерии лжи, – отбрила Лиетт – и мне однозначно стоило оскорбиться, даже если я не совсем поняла, в чем меня только что обвинили. – Потрудись ты слушать меня почаще, твоя жизнь неизмеримо бы улучшилась.
– А почему это мы никогда не говорим о том, о чем хочу я?!
– Об оружии, сиськах и виски мы уже обсудили все, что только возможно.
Я фыркнула, выдавая свое недовольство сильнее, чем мне того хотелось.
– Мне и другие вещи нравятся.
– Да это севериум! – вдруг заорал взбешенный Кэврик. – В Железном Вепре – севериум, как и в снарядах для наших штык-ружей. – Он ткнул на Реликвию. – Она определяет, сколько его нужно сжечь, а ей, в свою очередь, указывает вот эта ручка, которая поворачивается, куда мне надо, этим рычагом, а теперь, когда мы все выяснили, можно, пожалуйста, замолчать или пристрелите меня уже наконец.
Я уставилась ему в затылок.
– А у тебя, Кэврик, девушка есть?
Он бросил на меня недоуменный взгляд.
– Что? Нет.
– Кто бы мог подумать. – Я вздохнула. – Слушай, честное слово, доставишь меня куда мне надо – и двигай на этом куске дерьма куда хочешь. Катись обратно в Нижеград, пиши доклады, рассказывай, что тебя заставила это сделать большая страшная дама-скиталец, плевать. Тела твоих товарищей лежат в таверне Старковой Блажи; падальщики их не достанут. Доберемся до Йентали, и мы в расчете. – Я подняла руку. – Обещаю.
– И скольким ты такое уже обещала? – поинтересовался он.
Этого вопроса я не ожидала. Как и того, что взгляну на Лиетт. И того, что она задержит на мне взгляд – и отвернется.
– Двоим.
– И сколько раз сдержала обещание?
Я поскребла шрам на лице.
– Один.
– Ага. Ну да, – проворчал Кэврик и, помолчав, глубоко вздохнул. – Тогда у меня еще вопрос. – Он бросил взгляд поверх моей головы. – Зачем ты взяла с собой эту хреновину?
Я подняла голову. Конгениальность хмуро уставилась на меня снизу вверх желтыми глазищами. Раздраженно гукнула. Пришлось малость поуговаривать, малость поругаться и сильно угрожать, но как только мы наконец загнали ее в Вепря, она неплохо обустроилась. По крайней мере, ее всего раз гневно стошнило, что для нее неплохо.
– Ну, не могла же я ее бросить. Лучшей компании у меня годами не было.
Лиетт выразительно кашлянула. Я вздохнула, потерла лоб.
– Эхе-хе. – Кэврик дернул рычаг. Механизмы взревели. – А у тебя, Сэл, есть парень?
– Не-а.
– Кто бы мог подумать, – пробормотал он.
Вепрь с грохотом несся вперед.
20
Шрам
Сплю я плохо.
Еще одно следствие жизни в Шраме, думаю, наряду со застарелыми ранами, истрепанными нервами и многочисленными ночами, когда я просыпалась с ножом у горла. Выпивка помогает. Кто-нибудь рядом – тоже. В общем, обычно не удается перехватить больше пары часов.
Но когда удается…
Мне снится алое небо.
Оно мне знакомо. Я видела его сотни раз в сотне снов. Карминовое, с прожилками черного дыма, как всегда – бесконечное.
И точно такое же море огня внизу.
Его рыжие волны плескались, ревниво тянулись к небу, что разверзлось слишком высоко. А среди буйства пламени бежали, кричали, рыдали человеческие фигурки, похожие на черные тени среди яркого света, исчезали в огненном вихре. Город и все его дома, лавки, укрепления обращались в пепел.
И это я тоже видела прежде.
Сказала бы, что это ад. Вот только, глядя на людей, я не чувствовала ни боли, ни страха, ни печали. Я была слишком высоко, на шпиле, что нетронутым возвышался над городом. Оттуда они казались лишь струйками дыма, порожденными пламенем, исчезающими на ветру. И пусть их рты были распахнуты в ужасе, в мучении, я не слышала ни звука. Никогда не слышала.
Вот что случается всякий раз, как я закрываю глаза. Алое небо. Огонь. Люди и крики, которых я не слышу.
«Сожалеешь?»
И он.
Джинду сидел рядом, тонкий, как окровавленный клинок, что лежал на его коленях. Лениво болтал ногами, свесив их с края зубчатой стены. Смотрел на зарево почти со скукой.
Я покачала головой.
«Нет».
«Врушка», – коротко отбрил он.
В то время он мог распознать. Тогда я еще не умела так хорошо лгать. Не было необходимости.
– Есть, конечно, такая вероятность, – отозвалась я, лениво покачивая Какофонию в руках. – Но так ты, по крайней мере, сможешь рассказать своим штабным, что тебя вынудили угнать эту штуку и ты вовсе не предал этот ваш революционный пиф-паф.
– Революционный Устав, – выплюнул он вместе с ругательством, к которому я даже не стала прислушиваться. Революционеры все равно годных не знают.
Нельзя сказать, что я особенно гордилась тем, что делала, но я женщина расчетливая. Обычная птица – вроде Конгениальности – преодолеет сорок миль в день, если ты не хочешь ее убить или выбесить настолько, что она убьет тебя. Железный Вепрь унесет целый батальон революционеров и за считаные часы преодолеет расстояние вчетверо больше. А мне нужно было добраться еще дальше.
Увиденное в Старковой Блажи разъедало меня изнутри. Лица, искаженные смертельным ужасом, рты, раскрытые в мольбах, которые так и не удалось произнести. Кучка тупой деревенщины, что поселилась в богами забытом месте и совсем не подозревала о существовании Враки, не говоря уже о том, что однажды он явится по их души, сгонит их на площадь, как стадо, заберет их детей, наполнит их последние мгновения непостижимой агонией – и все ради того, чтобы призвать нечто, чьего имени они даже не знали.
Именно так поступают люди вроде Враки. Им плевать.
А вроде Джинду… им не все равно. Но поступают они так же.
Такие, как Джинду, хуже.
Я вдруг поняла: наверное, он достал средоточие. Жестокие люди, подобно Враки, не поступаются желаниями, чтобы получить необходимое. У таких, как Враки, есть жажда. У таких, как Джинду, есть премудрости.
Как и у меня.
Правда, мои включали в себя размазывание его по стене кровавым месивом вместе со всеми премудростями и прочим, и прочим.
Как только я его найду. И остальных.
Существует не так много способов связаться с Пеплоустами. Как и все искусные преступники, они обычно сами тебя находили. Однако кое-какие лазейки все-таки есть. Крайне немного. И, чтобы ими воспользоваться, нужно попасть в строго определенное место, причем очень быстро.
Уверена, что попытайся я объяснить все это Кэврику, он бы понял меня. Ну, по меньшей мере не стал бы зыркать на меня через плечо с такой ненавистью.
– Думаю, что догадалась. – Лиетт, не обращая внимания ни на нашу беседу, ни на мой мрачный вид, указала на Реликвию. – Она питает внутренности машины, это ясно, и она с ними говорит, верно? Звук, который она издает, он словно… – Лиетт сощурилась, слушая стоны двигателя. – Он похож на… речь.
– Реликвии – это великие уравнители, – отозвался Кэврик, явно обработанный тоннами пропаганды. – Их обнаружил Великий Генерал и передал простому люду, чтобы противостоять извращенности магов. Его волей они действуют, и его волей они даруют нам победу. – Он широко распахнул глаза, завидев, как Лиетт потянулась к двигателю. – И они не для… эй! Эй!!!
Как только ее пальцы задели поверхность, Реликвия издала вой, полный боли. Машину тряхнуло. Лиетт вскрикнула, повалившись на спину, – и упала мне в руки. Я свирепо уставилась на Кэврика, который пытался совладать со своим железным чудовищем.
– Следи за дорогой, будь так добр. – Я поставила Лиетт обратно на ноги.
– Ага, – буркнул Кэврик. – Я же совсем не хочу случайно врезаться во все это сраное ни хера вокруг, правда? – Он фыркнул и устремил хмурый взгляд в окно. – Мы направляемся в какую-то глушь. Если хочешь меня убить, могла бы прикончить еще в Старковой Блажи.
– Если бы я хотела тебя убить, давно избавила бы себя от всего этого нытья.
– Я не ною, – огрызнулся Кэврик.
– Ладно-ладно. Ты храбро мне противостоишь. Когда буду излагать сию историю, обязательно всем поведаю, как неистово ты сопротивлялся мне на каждом шагу. – Теперь фыркнула я. – Но изображать тебя буду девчачьим голосом.
– Что? Почему де… – Он осекся, помотал головой, не успевая за моей мыслью. – Да ну на хер. Куда ты вообще хочешь попасть?
– Говорила же. Река Йенталь. Пара сотен миль на восток. Как увидишь, сразу поймешь – там до хера воды. – Я выглянула в смотровое окошко; солнце клонилось к горизонту. – Давай только жми, лады?
– Жать что?
– Ну… ту штуку, которая приводит эту штуку в движение. Оно ведь так работает, да?
– Только что сказала – это речь! – Лиетт невозмутимо вернулась к Кэврику, бросив на меня суровый взгляд. – Никогда меня не слушаешь.
– Слушаю, когда ты не несешь безумную срань, – парировала я, осуждающе ткнув пальцем. – А если это происходит редко, вина в этом только твоя.
– Ты носишь невежество аки корону за пиром из тупоголовой феерии лжи, – отбрила Лиетт – и мне однозначно стоило оскорбиться, даже если я не совсем поняла, в чем меня только что обвинили. – Потрудись ты слушать меня почаще, твоя жизнь неизмеримо бы улучшилась.
– А почему это мы никогда не говорим о том, о чем хочу я?!
– Об оружии, сиськах и виски мы уже обсудили все, что только возможно.
Я фыркнула, выдавая свое недовольство сильнее, чем мне того хотелось.
– Мне и другие вещи нравятся.
– Да это севериум! – вдруг заорал взбешенный Кэврик. – В Железном Вепре – севериум, как и в снарядах для наших штык-ружей. – Он ткнул на Реликвию. – Она определяет, сколько его нужно сжечь, а ей, в свою очередь, указывает вот эта ручка, которая поворачивается, куда мне надо, этим рычагом, а теперь, когда мы все выяснили, можно, пожалуйста, замолчать или пристрелите меня уже наконец.
Я уставилась ему в затылок.
– А у тебя, Кэврик, девушка есть?
Он бросил на меня недоуменный взгляд.
– Что? Нет.
– Кто бы мог подумать. – Я вздохнула. – Слушай, честное слово, доставишь меня куда мне надо – и двигай на этом куске дерьма куда хочешь. Катись обратно в Нижеград, пиши доклады, рассказывай, что тебя заставила это сделать большая страшная дама-скиталец, плевать. Тела твоих товарищей лежат в таверне Старковой Блажи; падальщики их не достанут. Доберемся до Йентали, и мы в расчете. – Я подняла руку. – Обещаю.
– И скольким ты такое уже обещала? – поинтересовался он.
Этого вопроса я не ожидала. Как и того, что взгляну на Лиетт. И того, что она задержит на мне взгляд – и отвернется.
– Двоим.
– И сколько раз сдержала обещание?
Я поскребла шрам на лице.
– Один.
– Ага. Ну да, – проворчал Кэврик и, помолчав, глубоко вздохнул. – Тогда у меня еще вопрос. – Он бросил взгляд поверх моей головы. – Зачем ты взяла с собой эту хреновину?
Я подняла голову. Конгениальность хмуро уставилась на меня снизу вверх желтыми глазищами. Раздраженно гукнула. Пришлось малость поуговаривать, малость поругаться и сильно угрожать, но как только мы наконец загнали ее в Вепря, она неплохо обустроилась. По крайней мере, ее всего раз гневно стошнило, что для нее неплохо.
– Ну, не могла же я ее бросить. Лучшей компании у меня годами не было.
Лиетт выразительно кашлянула. Я вздохнула, потерла лоб.
– Эхе-хе. – Кэврик дернул рычаг. Механизмы взревели. – А у тебя, Сэл, есть парень?
– Не-а.
– Кто бы мог подумать, – пробормотал он.
Вепрь с грохотом несся вперед.
20
Шрам
Сплю я плохо.
Еще одно следствие жизни в Шраме, думаю, наряду со застарелыми ранами, истрепанными нервами и многочисленными ночами, когда я просыпалась с ножом у горла. Выпивка помогает. Кто-нибудь рядом – тоже. В общем, обычно не удается перехватить больше пары часов.
Но когда удается…
Мне снится алое небо.
Оно мне знакомо. Я видела его сотни раз в сотне снов. Карминовое, с прожилками черного дыма, как всегда – бесконечное.
И точно такое же море огня внизу.
Его рыжие волны плескались, ревниво тянулись к небу, что разверзлось слишком высоко. А среди буйства пламени бежали, кричали, рыдали человеческие фигурки, похожие на черные тени среди яркого света, исчезали в огненном вихре. Город и все его дома, лавки, укрепления обращались в пепел.
И это я тоже видела прежде.
Сказала бы, что это ад. Вот только, глядя на людей, я не чувствовала ни боли, ни страха, ни печали. Я была слишком высоко, на шпиле, что нетронутым возвышался над городом. Оттуда они казались лишь струйками дыма, порожденными пламенем, исчезающими на ветру. И пусть их рты были распахнуты в ужасе, в мучении, я не слышала ни звука. Никогда не слышала.
Вот что случается всякий раз, как я закрываю глаза. Алое небо. Огонь. Люди и крики, которых я не слышу.
«Сожалеешь?»
И он.
Джинду сидел рядом, тонкий, как окровавленный клинок, что лежал на его коленях. Лениво болтал ногами, свесив их с края зубчатой стены. Смотрел на зарево почти со скукой.
Я покачала головой.
«Нет».
«Врушка», – коротко отбрил он.
В то время он мог распознать. Тогда я еще не умела так хорошо лгать. Не было необходимости.