Он сказал нам все это час назад, и с тех пор я не теряю надежды вырваться. Что же касается Лукаса, он лежит на кушетке, положив руку на глаза. Мне кажется, он спит.

Мой побег должен быть единоличным.

— Эй, пссс, приятель. Приятель!

Я стучу по окну на двери смотровой и пытаюсь привлечь внимание человека, стоящего снаружи. Он мой тюремщик и у меня есть план.

— Я знаю, что ты меня слышишь. У тебя есть имя?

Он не двигается. Его предыдущая работа, должно быть, была в королевской гвардии.

— Слушай, я хочу, чтобы ты знал, что я очень сексуальный доктор, с крепкой иммунной системой, — мой голос слегка истеричен, но я надеюсь, что он звучит соблазнительно. — Если ты меня выпустишь, я расстегну этот виниловый костюм, что на тебе, сорву маску и покажу, насколько я здорова.

Мое предложение его не соблазняет, поэтому я пытаюсь действовать более очевидно.

— Ууупсс. С меня только что спала моя одежда. Я стою голая прямо за этим стеклом. Такаааая голая. Голая, как в день моего рождения, но гораздо сексуальнее.

— Дэйзи, у него наушники, — говорит Лукас позади меня.

Я хмурюсь.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел.

Это становится последней каплей для меня. Я отворачиваюсь от двери и начинаю расхаживать по маленькой смотровой.

— Ты издеваешься надо мной?! Мы застряли в этой комнате и нам нечем заняться, а он там слушает радио?

— Может быть, это аудиокнига…

Он выглядит довольным.

Он застрял в этой комнате со мной на следующие двадцать четыре часа и просто лежит на кушетке с небольшой ухмылкой на лице, как будто он находится на пляже, где-нибудь на Ибице.

— Подожди, — меня охватывает паническая мысль. — Как мы собираемся прожить двадцать четыре часа без еды?

— Они дали нам еду.

Он указывает на небольшой контейнер, который стоит на столе, и я подхожу, чтобы осмотреть его. Там несколько батончиков мюсли, бутылки с водой. Я продолжаю рыться, пока не нахожу шоколадное печенье, которое они, должно быть, подбросили, чтобы поддержать боевой дух. Когда я уверена, что Лукас снова закрыл глаза, кладу печенье в карман.

Я оглядываю комнату и мне кажется, что стены немного сдвинулись, и комната стала еще меньше. Но, когда я вижу маленькую ванную комнату, пристроенную к смотровой, я вздрагиваю.

— Я должна писать, когда ты находишься всего в пяти футах от меня? Ты издеваешься надо мной?

— Ты можешь потерпеть.

Из моего горла вырывается писклявый и жалкий звук.

— Ты потихоньку сходишь с ума? Потому что, если это так, ты должна дать мне знать, чтобы я смог тебя изолировать.

Я бросаю на него взгляд.

— Хотела бы я посмотреть, как у тебя это получится.

Движение в коридоре отвлекает меня, и я прыгаю к двери.

— Эй! Ехуу!

Представитель ЦКЗ просто пододвинул стул к двери, чтобы присесть. Я впадаю в отчаяние: в такое отчаяние, что кричу через дверь, что у меня начинают проявляться симптомы туберкулеза. Надеюсь, это не правда.

— Знаете, что? — я кашляю, кашляю, как Карен из «Дрянных девчонок». — Кажется, у меня начинается озноб и лихорадка, и я чувствую боль в груди. Думаю, вам лучше отвезти меня в Хьюстон.

Наконец он поворачивается ко мне.

— О, слава богу!

Я чувствую вкус свободы. Он меня выпустит. Он должен меня послушать, в конце концов, я же врач. Когда результаты анализов окажутся отрицательными, мы посмеёмся над этим, и я пойду домой с набитым карманом шоколадного печенья. А Лукас останется и будет есть холодную овсянку.

— Она лжет. Она просто хочет уйти, — предупреждает Лукас, скучая.

Где-то в комнате он нашел стресс-мяч и подбрасывает его над головой. Снова, и снова, и снова.


— Вру? — кричу я, хорошо осознавая, что превысила громкость внутреннего голоса. — Я не вру!

Парень качает головой, похоже, его уже тошнит от моего дерьма. Он увеличивает громкость на своем iPhone, и мельком я замечаю аудиокнигу, которую он слушает: «Гарри Поттер и Узник Азкабана». Какая ирония! Я не могу не чувствовать родства с Сириусом Блэком, исключение лишь в том, что вместо того, чтобы быть запертой с тысячами сосущих душу дементоров, у меня есть только один, и он в настоящее время смотрит на меня.

— Можешь расслабиться, — говорит он. — Мы не выберемся отсюда, пока наши анализы не будут отрицательными.

Он все еще кидает этот проклятый стресс-мяч, а я чувствую, как достигаю своего предела. Не раздумывая, я несусь через комнату и вырываю мяч у него из рук. Под влиянием сверхчеловеческой силы, я разламываю его. Крошечные кусочки пенопласта начинают кружиться вокруг нас, и в течении нескольких секунд, мы оказываемся внутри дерьмового снежного шара.

— Ну, ты официально сошла с ума, — говорит Лукас.

— Сколько еще времени нам тут торчать?

Он проверяет свои часы.

— Двадцать два часа и тридцать пять минут.

Я этого не переживу.

— Лукас.

— Да?

— Я думаю, тебе пора меня изолировать.

Второй час.

Чтобы отвлечь меня от покидающего чувства здравомыслия, Лукас соглашается провести быструю инвентаризацию комнаты. У нас есть некоторые вещи, которые могли бы развлечь нас в течение следующих двадцати двух часов:

Пять детских журналов-раскрасок, три из которых раскрашены;

Один маркер и одна ручка;

Шесть коробок с перчатками, восемьдесят семь депрессоров для языка, пятьдесят пять ватных палочек и сто шестьдесят четыре ватных тампона;

Одна коробка с бумажными полотенцами;

Семь универсальных халатов;

Два одеяла и раскладушка, выданные ЦКЗ; и куча других медикаментов, которые не помогут мне забыть, что я нахожусь в плену.

— Ну, есть только один логический вариант пережить это, — говорю я, собирая депрессоры для языка и поднимаясь на ноги.

Лукас смотрит на меня с любопытством. Я стою у двери и начинаю отмерять шагами комнату. Сто двадцать квадратных футов, разделенных на две площади, то есть по шестьдесят квадратных футов для каждого. Конечно, один из нас получит кушетку, а другой получит доступ в ванную, поэтому нашим двум автономным государствам придется установить какую-нибудь форму торговли.

— Что ты делаешь? — спрашивает он.

Я толкаю его ногой. Он стоит посередине моей разделительной линии, составленной из депрессоров для языка

— Я очерчиваю границу. Это сработало для Кореи, может сработать и для нас.

К сожалению, она не может надолго сдерживать его.

— Эй, ты должен получить официальное разрешение, если хочешь войти на мою территорию.

— На твоей стороне вся еда.

Это не было случайностью.

Он обшаривает наши запасы и берёт яблоко. Следующие десять минут я, стиснув зубы, слушаю, как он грызёт его.

— Как ты можешь так просто с этим мириться?

Он смотрит на меня поверх своего недоеденного яблока.

— Ты никогда не думала, что, может быть, я не против застрять здесь с тобой?

Я смеюсь.

— Смешно.

Он пожимает плечами и откусывает еще кусочек яблока. Он либо тренировался перед зеркалом, либо это был не сарказм. Ни одна из моих тренировок не подготовила меня ко второму варианту.

— Слушай, хватит с меня терапии. У меня есть последняя идея, как нам отсюда выбраться.

Он не смеется надо мной, и я продолжаю.