Как только она заканчивает голосом шеф-повара ресторана Мишлен представлять меню, в дверь звонят, и в тот же момент я как будто возвращаюсь в свою прежнюю жизнь. Я следую за родителями по коридору, наблюдая, как они смотрят друг на друга. Все как раньше, как в детстве, когда мой смертный приговор уже был вынесен, но я о нем еще не знала. Пока мама открывает дверь, вниз спускается Ларисса, немного раздраженная, как это обычно бывает, когда речь идет о подобных мероприятиях. Своим взглядом она разрушает прекрасное чувство в моей груди и возвращает к реальности. Туда, где я скоро умру, где моя мать обманывала меня всю жизнь.





Праздник живота





Карл Зальцман выглядит так, словно только что сошел с обложки бизнес-журнала. Теперь понятно, почему мама превратила гостиную в студию для домашней фотосессии. Его лицо одновременно хитрое и серьезное. Глядя на него, я могу себе представить, какими они с отцом были в университете. Как они веселились. Но в то же время я не хочу думать об этом, потому что никогда его больше не увижу. Я разглядываю его жену. С виду она легкая и хрупкая, и наверняка, встретив ее, у каждого мужчины просыпается инстинкт защитника. Я знаю, о чем говорю. Маленькие нежные женщины с большими глазами беззащитны. Во всяком случае, так это интерпретируют мужчины. Не то чтобы у меня большой опыт. Ладно, у меня его вообще нет, но не из-за отсутствия возможностей. Ну, по крайней мере, они были раньше, пока я не стала выглядеть так, как сейчас. Я думаю, у меня всегда был выборочный характер… Как бы там ни было, у меня нет сомнений, что Беттина Зальцман является именно такой женщиной. С глазами как у косули она наверняка легко избежит хладнокровного убийства.

И, хоть они появились достаточно эффектно, но выглядят мило. Как люди при деньгах, которые, стоит отметить, остались приземленными. Абсолютная противоположность новоиспеченным богачам. Пока все продолжают светски беседовать и обмениваться любезностями, я иду в столовую. Во-первых, потому что я хочу есть, а во-вторых, потому что чувствую себя не в своей тарелке. Раньше у меня не было проблем с легкомыслием, теперь же я его не выношу, хотя бы потому, что жизнь слишком коротка для пустой болтовни и фальшивой дружбы.

Я облокачиваюсь на подоконник и смотрю на улицу. Для этого времени суток небо слишком темное. Оно прячется под суровой зелено-серой пеленой, и угроза выпадения града висит в воздухе. Осталось недолго. Духота ждет подходящего момента, когда вот-вот разразится гроза. И не только она, я тоже жду ветра и проливного дождя. Затишье перед бурей, листья на деревьях не шевелятся, ничто не шелохнется. Словно весь мир и я в том числе стали частью ужасающей картины. Кусты в саду отбрасывают угрожающую тень на газон, медленно плывущие по небу облака отражаются в водной глади бассейна как в зеркале.

– Садитесь, я сейчас принесу закуски.

– Боже мой, Грета, это выглядит потрясающе, – слышу я трепетный голос Беттины Зальцман, когда она входит в столовую. – Карл, только посмотри на сервиз…

– Да, он действительно элегантный, – отвечает он.

– Он к тому же хранит в себе много воспоминаний, – говорит моя мать, наигранно вздыхая, а я только и жду историю о том, как ее отец и маленькие братья были вынуждены прятать этот красивый фарфор от нацистов, которые отобрали у них абсолютно все. Все.

Как только она хотела набрать воздуха, я поворачиваюсь и, показывая в сторону кухни, говорю:

– Пока ты рассказываешь, я могла бы принести закуски.

– Спасибо, дорогая, я могу сделать это сама, – отвечает она с улыбкой.

– Знаю, но если не сделаю этого, мне придется снова слушать эту историю про нацистов, и не уверена, что вынесу ее в очередной раз.

Я слышу бешеный стук сердца и чувствую ненависть, которая заставляет выплескивать наружу все, о чем я могу только подумать. Кто знает, может, я не раз думала об этом. В воздухе повисает тишина, и слышно лишь звучащую фоном пьесу для фортепиано. По выражению лиц все понятно.

Я чувствую себя Лариссой. Пару недель назад только она говорила что-то подобное, но сегодня я переняла эстафету, и по ее ошарашенному виду заметно, что она не была готова к такому. Обычно из нас двоих именно она остра на язык, та, за кем стоит последнее слово и у кого лучшие аргументы. Но сейчас она молчит, а я наслаждаюсь этим взглядом. Мне бы очень хотелось навсегда запомнить ее пустое выражение лица. Это будто прощальный подарок.

– Что это было? – шепчет мама, когда заходит на кухню.

– Что именно? – спрашиваю я.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. – Ее глаза сверкают от ярости.

– Я больше не могу слушать эту историю.

– Раньше ты со мной так не разговаривала, – говорит она тихим голосом, чтобы ее гости не услышали, что происходит на самом деле.

– Сейчас все не как раньше, – отвечаю я сухо и смотрю на нее. – Сейчас – это сейчас.

– Ах, вот оно что… Теперь так будет всегда?

– «Всегда» в моем случае продлится недолго, – шепчу я ей в ответ. – Скоро ты от этого избавишься.

Не дожидаясь ответа, я хватаю огромную кастрюлю с супом и оставляю маму одну в кухне.

Хоть и неохотно, но стоит признать, что суп великолепен. Ангелы в моих ушах поют подобно четырехголосому хору, а желудок довольно и расслабленно улегся под моим больным сердцем. Разговоры проходят мимо меня. Мой взгляд падает на нетронутые столовые приборы Лариссы и ее гневное выражение лица. Возможно, они снова поссорились с Бастианом. Мне кажется, они так часто ссорятся, потому что им доставляет удовольствие длительное примирение в конце. Я зачерпываю еще одну ложку супа, и его вкус затмевает пустые разговоры о работе господина Зальцмана и делах моего отца в бюро. Я не обращаю внимания на истории Беттины Зальцман про какие-то путешествия и только в конце понимаю, что и в семье Зальцман не все так гладко, как кажется. Но, если честно, меня это не интересует. В данный момент меня интересует только кремовый суп и его мягкий вкус, остающийся на языке.

Я поглощаю это творение под ноктюрн Шопена. Может быть, это мое воображение, но с тех пор, как стало известно, что я умру, еда стала еще вкуснее, а она и так всегда доставляла мне огромное удовольствие. Я настолько погрузилась в свой собственный мир, что не заметила, как мама встала и вышла в коридор.

Мои мысли тонут в этом наслаждении. Я макаю кусочек хлеба в суп, засовываю его в рот и вижу, как мама возвращается в столовую. Но вместо того, чтобы проглотить еду, я испуганно делаю вдох и вскакиваю, ударяясь о стол, отчего слышится звон посуды. Все взгляды в комнате направлены на меня, а ложка из моих рук падает с громким стуком на пол. Я пытаюсь покашлять, так как мои легкие напряжены и борются с куском хлеба, который я вдохнула. От нехватки кислорода комната плывет у меня перед глазами. Я не могу задохнуться сейчас. Не здесь и тем более не когда он смотрит на меня.





Он





Я продолжаю хватать ртом воздух, слезы катятся по лицу, а руки дрожат. От удушья щеки раскалились, и вместе с ними горит спина, по которой снова и снова стучат руки моего отца. Все стоят, смотрят на меня обеспокоенно и нервничают, но я вижу лишь его.


– Лучше? – спрашивает Карл Зальцман, и только тогда я замечаю его руку на своем плече. Я откашливаюсь и смущенно киваю. – Глоток воды? – господин Зальцман тянется за стаканом, но он его опережает.

– Вот, держи.

Его голос такой же, как и его взгляд, и мои ноги подкашиваются, когда я чувствую его запах. Стиральный порошок и немного дезодоранта. Ничего больше. Чистый и опрятный. Я хочу укутаться в этот аромат.

– Спасибо, – шепчу я, но не двигаюсь. Моим глазам нужно задействовать каждую клетку мозга, чтобы разглядеть его. Рукам ничего не досталось.

– Оскар, тут почти ничего нет, – говорит кто-то с упреком, забирает стакан и наливает воду.

– Возьми, Тесса.

Оскар. Рука снова подчиняется мне, берет стакан и несет его ко рту. Я чувствую, как холодная жидкость течет в горло. Я пью и смотрю на него сквозь стеклянный стакан. Это невозможно! Я, должно быть, сплю! Но это не сон. Он здесь. В эту секунду. Стоит напротив и смотрит на меня. Тем же взглядом, что и раньше. Те же искры, то же тепло. Он меня не забыл.

Я опустошаю стакан и ставлю его дрожащими руками на стол. Если бы мое сердце не билось так отчаянно, я бы подумала, что это галлюцинации. Но испарина, слезы и обмякшие коленки ощущаются слишком реалистично. Я так часто мечтала о нем, так часто думала. Об этом особенном взгляде. Тушь щиплет глаза, но я не перестаю тонуть в его взгляде. Эта голубая бездна ударяет мне кулаком в сердце.

– Пойдем, дорогая, садись, – я слышу голос отца и чувствую его дыхание.

– Наверное, она хочет сначала освежиться, дорогой, – говорит моя мать с улыбкой и берет меня за руку.

– Ты права, – отвечает он и поворачивается к Карлу и Беттине Зальцман. – Могу ли я предложить вам вина, чтобы оправиться от испуга?

– Ларисса, унеси, пожалуйста, тарелки из-под супа.

– Ты можешь помочь ей, Оскар, – говорит Беттина Зальцман, и одна только мысль о том, что моя сестра подойдет к нему ближе чем на метр, снова сводит судорогой все мои мышцы.

– Пойдем, милая, – говорит моя мать мягко и поворачивается к Беттине. – Мы скоро придем.

– Да, конечно.

Мои зелено-голубые глаза выделяются еще сильнее на фоне лопнувших сосудов. Щеки красные, а белое платье испачкано. Я смотрю на себя и качаю головой. Это я здорово исполнила. Меня навсегда запомнят той, которая подавилась кусочком хлеба. Той, которая, кашляя, забрызгала все супом. Той, что с испачканным лицом и красными глазами. Ну, по крайней мере, он меня точно не забудет. Делаю глубокий вдох и вытираю салфетками черные полосы с лица.

– Все в порядке? – спрашивает мама тихо. Я киваю. – Точно?

– У меня все хорошо.

Ее улыбка по-прежнему выглядит немного озабоченно, но она старается не показывать этого.

– Ты можешь не ждать меня, – говорю я. – Можешь спокойно идти.

– Тебе точно ничего не нужно?

– Нет, ничего не нужно. – Кроме Оскара.

Она кладет мне руку на плечо, а затем уходит. Я привожу лицо в порядок, снова крашу ресницы и собираю волосы в пучок. Румяна мне не нужны. Мой взгляд падает на резинку для волос на полу. Нагибаясь за ней, я вспоминаю, как менее чем два часа назад стояла на этом же месте и не могла дышать, потому что боль почти убила меня. Это было до прихода Оскара.

Так чего же я раздумываю? Мы совсем не знакомы, и, возможно, лучше было бы, чтобы все так и осталось. Точно, это было бы лучше. Но тут ничего не поделаешь: мое сердце колотится, когда я смотрю на него. Я чувствую себя живой с того момента, когда увидела его глаза. Знаю, нет никакого смысла нам быть вместе, и я знаю, что не будет никакого «мы», тем не менее в это мгновение я чуть не лопаюсь от счастья. И это все только потому, что он здесь. Пару метров подо мной.

Невольно вздыхаю. А что, если он и есть тот мужчина, которого я представляла в мечтах? Тогда я безнадежно влюблюсь в него, чтобы вскоре после этого умереть. А для него это будет еще тяжелее. Уставившись на себя в зеркало, раздумываю: а что, если он не такой классный, как я его себе представляла, и хочу ли я узнать это? Или лучше еще помечтать? Расстегиваю молнию и снимаю платье. Оно падает на пол, а я закрываю глаза, потому что не хочу видеть ни шрам, ни реальность. Хочу думать только о свежем запахе Оскара и о том, что я хочу в него укутаться. О том, что его кожа наверняка пахнет так же. От этих мыслей у меня пробегают мурашки по телу.

Я иду в свою комнату, достаю из шкафа тонкий черный свитер с джинсами и надеваю их. В темном небе сверкают молнии, из тяжелых облаков на землю обрушивается проливной дождь, и за яркими вспышками следуют раскаты грома. На улице бушует шторм, а в моей голове бушуют мысли. Я должна уйти с его пути. Должна сделать так, чтобы мы больше не увиделись. Просто вежливо попрощаться в конце вечера и поблагодарить вселенную за эту встречу. Но вечер еще не закончен. Впереди еще примерно его половина, чтобы насладиться глазами Оскара и зафиксировать его взгляд в голове, как тату на теле.

Чуть позже, когда я сажусь напротив него, его глаза улыбаются мне еще до того, как успевают улыбнуться губы.

– Тебе лучше? – шепчет он, и его запах струится мне навстречу. Я хочу ответить, но только киваю. – Точно?

– Боже, она всего лишь подавилась, – фыркает раздраженно Ларисса.

– Все могло закончиться намного хуже, – отвечает он, и его серьезный взгляд заставляет меня сглотнуть слюну.

– Но не закончилось.

– Может, и так, – говорит он уверенно. – Но она могла задохнуться. Это происходит намного быстрее, чем кажется.

– Итак, на чем мы остановились? – говорит Ларисса и кладет себе кусочек лазаньи на тарелку. – Если похоронить еще живого человека… – Она делает паузу. – Случайно, конечно.

– Конечно, – отвечает Оскар.

– От чего тогда он умрет? Задохнется? Или от жажды? Я имею в виду…

– Ларисса! – прерывает ее мать. В ее строгом взгляде читается упрек. – Что это за вопросы такие?

– Я недавно посмотрела сериал «Мост» и с тех пор задаюсь вопросом…

– Чушь, – шиплю я. – Ты спрашиваешь это только для того, чтобы подольше поговорить о моем недавнем недоразумении.