Свожу в шутку:
— Мы же договорились, ты вступишься, только если меня начнут убивать, — в ответ ни подобия на улыбку. Вздыхаю, говорю откровенно: — Мы оба знаем, что там будет. Свидетели унижения мне не нужны.
Райан кивает и отходит в сторону, пропуская. Прохожу, передергиваю плечами.
Кесседи, если ты так мастерски играешь, то это хуже ножа под ребра…
***
Коэн стоит, привалившись бедрами к подоконнику, руки скрещены на груди. На улице светло, а в помещении мрачно. Из-за контраста плохо вижу его лицо. Психологический прием, чтобы напугать? Но я не боюсь. Вот когда Райан предложил свою помощь и поддержку, меня пробрало, а гнев главаря — нет, не страшно.
— Кэмерон, — произносит Коэн сквозь зубы.
Меня редко зовут полным именем. Так и хочется передразнить и ответить: “Фредерик”. Но торможу себя. Нужно знать меру.
Молчу. Стою, вытянув руки по швам, и молчу. Он ударит, я знаю. Сейчас или чуть позже, но ударит. И если хочу выполнить задуманное, мне придется стерпеть.
— Как это понимать? — молчу. Пусть сам распинается. Мой расчет верен. Не получив от меня реакции, Коэн продолжает: — Я не разрешал никому уходить от общего костра. Банда должна быть вместе, — может еще в туалет вместе ходить? — Один костер, одно помещение, это необходимо для безопасности и единства, — теперь меня подмывает рассмеяться. О каком единстве ты говоришь, самокоронованный садист? У тебя единство только с собственным эго. — Никто не должен самовольно уходить от остальных, не поставив меня в известность. Ну что же ты молчишь?! — вдруг срывается на крик. Нервы-то у тебя, Коэн, ни к черту. — Говори и объясняй!
А еще упади на колени и трижды стукни лбом об пол в покаянии. Ну-ну…
Разлепляю губы:
— В следующий раз я обязательно спрошу.
— В следующий?! — взвизгивает Коэн. — Мы говорили с тобой несколько раз. Я ясно сказал тебе, что требуется, чтобы быть в банде. Ты хорошо показал себя и, что, зазнался? — он разъединяет руки и грозит пальцем. — В банде есть четкие границы. И без согласования со мной ты не имеешь права ступить и шагу. Ты меня понял?
— Понял, — отвечаю равнодушно. Хорошо бы изобразить испуг, но настроение у меня сегодня отвратительное. Заканчивай свою речь, Коэн, и иди ко всем чертям.
Я этого жду, поэтому не удивляюсь. Не пытаюсь защититься. Главарь бьет по лицу. Слева в челюсть. Рука у него тяжелая. В глазах темнеет, падаю на пол на колени, как свежеспиленное дерево. Во рту вкус крови.
Жду, что Коэн прикажет вставать, как тогда Мышонку, чтобы ударить вновь. Но нет. Главарь просто подходит ближе, присаживается на корточки, чтобы его глаза были на одном уровне с моими.
— Ты мне нравишься, Кэм, — говорит приторно-добрым голосом, — правда, нравишься. У тебя есть мозги и быстрая реакция, ты совершаешь нужные поступки в нужное время, — Коэн протягивает руку и поднимает мое лицо за подбородок. Дергаюсь от прикосновения. Кровь из моей разбитой губы течет по его пальцам, но главаря это не смущает. — Ты хороший парень, Кэм, — произносит, заглядывая в глаза, — но ты должен помнить о границах. Если я говорю прыгать, ты прыгаешь, помнишь? Мне не нужны сюрпризы. Это ясно?
— Предельно, — разлепляю разбитые губы.
— Вот и славно, — Коэн убирает руку (о, блаженство!) и встает на ноги со свойственной ему кошечьей грацией. — Без обид? — и он подмигивает мне, на лице улыбка.
— Без обид, — повторяю эхом.
На этом Коэн уходит, остаюсь сидеть на коленях в пыльном, давно заброшенном помещении. По подбородку течет теплая струйка крови, подхватываю ее ладонью. Хорошо хоть нос не стал ломать, и зубы на месте. Появится кровоподтек, да губа будет несколько дней заживать и снова лопаться от движения. Ничего, проходили.
Ловлю себя на том, что ничего не чувствую. Ни обиды, ни злости. Мне наплевать.
Встаю и бреду к выходу, зажимая губу. Кровь долго не останавливается. У меня в рюкзаке, наверно, нет ни одной чистой тряпки, чтобы можно было зажать рану.
Выхожу в коридор.
— Эй, Кэм, — выныривает из темноты Мышонок, заставляя меня шарахнуться от неожиданности и удариться плечом о стену.
— Ты чего пугаешь? — шиплю, пытаясь не шевелить губами.
— Вот, держи, — протягивает мне кусок белой ткани и маленький бутылёк, — Райан просил передать.
Я удивленно моргаю, а мальчишки уже и след простыл. Правильно, не стоит ему сейчас попадаться главарю на глаза в моей компании.
В коридоре темно, прохожу несколько метров, подхожу к окну. Рассматриваю то, что дал мне Мышь. В бутыльке спиртовой раствор. Все верно, помню, у Кесседи был в запасах спирт. Довелось увидеть, когда он зашивал Гвен.
Спирта в сосуде на донышке, но мне много и не надо. Выливаю содержимое на ткань и прикладываю к губе. Щиплет ужасно.
Так и сползаю спиной по стене на пол — с пустым бутыльком в одной руке, а второй зажимаю разбитую губу.
Мне сейчас нужно поменьше говорить и не двигать губами, чтобы рана затянулась. Но не могу ничего с собой поделать. Сижу и улыбаюсь.
23.
— Пап, что делает этот моряк? — девочка ставит видео на паузу и поворачивается.
— А? Что?
Отец, как всегда, говорит, что закончил работу, выходит из кабинета, а сам продолжает что-то планировать и рассчитывать, копаясь в планшете. Вот и сейчас, пообещав дочери посмотреть с ней фильм, он отвлекается и вновь углубляется в работу.
— Паап! — девочка мученически закатывает глаза. — Ты опять не смотрел?
— Смотрел, конечно, — отец часто моргает, переводя взгляд с дочери на голографический экран и обратно, и пытаясь понять, о чем идет речь. В конце концов, его лицо принимает растерянное выражение. — А что за фильм мы смотрим? — сдается.
— “Пираты Южных морей”, пап. Ты же сам предложил посмотреть кино о древних мореплавателях с Земли.
— А, ну, конечно, — отец расплывается в улыбке, он много раз видел этот фильм.
— Так что делает этот моряк? — повторяет девочка, запуская видео.
На экране шторм, судно качает из стороны в сторону, волны свирепствуют, вода заливается через борт, а мужчина в темном плаще с капюшоном, прикрывающим лицо, стоит на корме с фонарем в руках, периодически прикрывая луч света ладонью и снова убирая ее. Движения повторяются, свет мигает, разрезая тьму, снова и снова.
— Он подает сигнал “sos”, — отвечает отец. — Азбука Морзе.
— Чья азбука? — девочка устраивается на диване рядом с родителем и жадно ловит каждое его слово. — Расскажи!
Отец вздыхает.
— Сейчас азбука Морзе не востребована, — он любит старину, и периодически сетует, что пошел в инженеры, а не в историки. — Слишком много новых технологий. Но давно, в то время, когда люди еще не освоили космос и не заселили новые планеты, азбука Морзе широко использовалась.
— И что же это за азбука? — хмурится девочка.
— Это способ кодирования, — поясняет с готовностью отец. — Кодирование букв алфавита с помощью точек и тире. Так можно послать любое сообщение, например, в радиоэфире, или показать светом на расстоянии, как этот моряк. А сигнал “sos” — это просьба о помощи.
Девочка фыркает:
— Пап, мне не пять лет, я знаю, что означает сигнал “sos”. Я спрашиваю, как его подавать.
Отец лукаво прищуривается:
— Зачем тебе? Собралась играть в шпионов?
— Между прочим, кто-то вечно мечтает вырастить из меня разностороннюю личность, — напоминает девочка и встает, — ну и ладно, пойду, спрошу у мамы.
— Да садись ты уже, — останавливает отец, смеясь. — Сейчас все расскажу. Перемотай-ка назад…
Три точки, три тире, три точки…
Эта идея не оставляет меня на протяжении нескольких дней. Мне нужно подать сигнал СБ, но кроме азбуки Морзе и фонарика мне ничего не приходит на ум. Поймут ли они, что сигнал от меня? Догадаются? Они ведь отслеживают перемещения Проклятых…
Мысль опять норовит побежать по кругу. Осаждаю себя. Не попробуешь — не узнаешь.
Остается вопрос, как все это провернуть. У Райана есть фонарь, и я его заполучу. Еще не знаю как, обманом или просьбой, но получу. Пытаться выкрасть фонарь у Коэна не рискну. Иначе моя песня может быть спета слишком быстро, и я так и не узнаю, пользуется ли СБ до сих пор азбукой Морзе.
Но как подать сигнал, если банда отсыпается в светлое время суток, когда свет фонаря не заметен? Эту загадку решить не могу: ночью у меня не будет шанса, днем — бессмысленно. Значит, мне нужно умудриться убежать с наступлением темноты, когда Проклятые только соберутся выдвигаться в путь. И тогда счет пойдет на минуты.
И каковы шансы, что мне удастся исчезнуть, подать сигнал и вернуться, не вызвав подозрений? Без прикрытия — минимальны. Черт.
Мы идем еще несколько дней, ночуем в брошенных зданиях. Чувствую, как теряю время, но подходящего момента не выпадает. Один раз меня ставят дежурить с Куртом с самого утра. Другой — с Попсом среди бела дня. Солнце ярко светит в оба раза. Попасть на вечернее дежурство не получается. Что буду делать со вторым часовым, пока не загадываю. Может быть, удастся его огреть чем-нибудь тяжелым, а потом наврать, что на нас напали?
Да уж, весь мой план шит белыми нитками. Швея из меня та еще.
***
На этот раз останавливаемся в жилом поселке. Он в таком же упадке, как и другие, но здесь много домов, в которых живут люди. Должно быть, завод неподалеку.
Мои догадки подтверждаются, когда в предрассветное время открывается дверь одного из бараков, выходит мужчина с рюкзаком на плечах и удаляется по хорошо протоптанной дороге куда-то за горизонт. Наша компания не остается без внимания. Незнакомец нервно оглядывается, постоянно поправляя лямки своего рюкзака, и спешит ретироваться.
Даже заброшенный дом удается найти не сразу. Мы уходим на самую окраину поселения, когда, наконец-то, отыскивается подходящее строение. Барак покосившийся, дверь висит на одной петле, но крыша над головой — уже хорошо.
— Кэм, на дежурство, — приказывает Коэн, стоит костру разгореться.
Разочарованно прикусываю губу, и только потом вспоминаю, что делать этого мне не стоит. Губа еще не до конца зажила, а я то и дело умудряюсь ее задеть.
— Хорошо, — отзываюсь. Ну как же заставить главаря поставить меня на вечернее дежурство? Снова мне выпадает утро.
Немного приободряюсь, только когда слышу имя второго дежурного:
— Кесс, и ты.
Может, удастся что-то выведать? Разумеется, радуюсь вероятной возможно что-то узнать. Не компании же Райана, в самом-то деле?
***
Райан сидит на крыльце, а я обхожу “владения”. Это самая окраина поселения, и сюда никто не ходит. Вокруг нетронутый снег, на который не ступала нога человека. Следы только наши — с дороги до барака, и мои — вокруг.
— Мы же договорились, ты вступишься, только если меня начнут убивать, — в ответ ни подобия на улыбку. Вздыхаю, говорю откровенно: — Мы оба знаем, что там будет. Свидетели унижения мне не нужны.
Райан кивает и отходит в сторону, пропуская. Прохожу, передергиваю плечами.
Кесседи, если ты так мастерски играешь, то это хуже ножа под ребра…
***
Коэн стоит, привалившись бедрами к подоконнику, руки скрещены на груди. На улице светло, а в помещении мрачно. Из-за контраста плохо вижу его лицо. Психологический прием, чтобы напугать? Но я не боюсь. Вот когда Райан предложил свою помощь и поддержку, меня пробрало, а гнев главаря — нет, не страшно.
— Кэмерон, — произносит Коэн сквозь зубы.
Меня редко зовут полным именем. Так и хочется передразнить и ответить: “Фредерик”. Но торможу себя. Нужно знать меру.
Молчу. Стою, вытянув руки по швам, и молчу. Он ударит, я знаю. Сейчас или чуть позже, но ударит. И если хочу выполнить задуманное, мне придется стерпеть.
— Как это понимать? — молчу. Пусть сам распинается. Мой расчет верен. Не получив от меня реакции, Коэн продолжает: — Я не разрешал никому уходить от общего костра. Банда должна быть вместе, — может еще в туалет вместе ходить? — Один костер, одно помещение, это необходимо для безопасности и единства, — теперь меня подмывает рассмеяться. О каком единстве ты говоришь, самокоронованный садист? У тебя единство только с собственным эго. — Никто не должен самовольно уходить от остальных, не поставив меня в известность. Ну что же ты молчишь?! — вдруг срывается на крик. Нервы-то у тебя, Коэн, ни к черту. — Говори и объясняй!
А еще упади на колени и трижды стукни лбом об пол в покаянии. Ну-ну…
Разлепляю губы:
— В следующий раз я обязательно спрошу.
— В следующий?! — взвизгивает Коэн. — Мы говорили с тобой несколько раз. Я ясно сказал тебе, что требуется, чтобы быть в банде. Ты хорошо показал себя и, что, зазнался? — он разъединяет руки и грозит пальцем. — В банде есть четкие границы. И без согласования со мной ты не имеешь права ступить и шагу. Ты меня понял?
— Понял, — отвечаю равнодушно. Хорошо бы изобразить испуг, но настроение у меня сегодня отвратительное. Заканчивай свою речь, Коэн, и иди ко всем чертям.
Я этого жду, поэтому не удивляюсь. Не пытаюсь защититься. Главарь бьет по лицу. Слева в челюсть. Рука у него тяжелая. В глазах темнеет, падаю на пол на колени, как свежеспиленное дерево. Во рту вкус крови.
Жду, что Коэн прикажет вставать, как тогда Мышонку, чтобы ударить вновь. Но нет. Главарь просто подходит ближе, присаживается на корточки, чтобы его глаза были на одном уровне с моими.
— Ты мне нравишься, Кэм, — говорит приторно-добрым голосом, — правда, нравишься. У тебя есть мозги и быстрая реакция, ты совершаешь нужные поступки в нужное время, — Коэн протягивает руку и поднимает мое лицо за подбородок. Дергаюсь от прикосновения. Кровь из моей разбитой губы течет по его пальцам, но главаря это не смущает. — Ты хороший парень, Кэм, — произносит, заглядывая в глаза, — но ты должен помнить о границах. Если я говорю прыгать, ты прыгаешь, помнишь? Мне не нужны сюрпризы. Это ясно?
— Предельно, — разлепляю разбитые губы.
— Вот и славно, — Коэн убирает руку (о, блаженство!) и встает на ноги со свойственной ему кошечьей грацией. — Без обид? — и он подмигивает мне, на лице улыбка.
— Без обид, — повторяю эхом.
На этом Коэн уходит, остаюсь сидеть на коленях в пыльном, давно заброшенном помещении. По подбородку течет теплая струйка крови, подхватываю ее ладонью. Хорошо хоть нос не стал ломать, и зубы на месте. Появится кровоподтек, да губа будет несколько дней заживать и снова лопаться от движения. Ничего, проходили.
Ловлю себя на том, что ничего не чувствую. Ни обиды, ни злости. Мне наплевать.
Встаю и бреду к выходу, зажимая губу. Кровь долго не останавливается. У меня в рюкзаке, наверно, нет ни одной чистой тряпки, чтобы можно было зажать рану.
Выхожу в коридор.
— Эй, Кэм, — выныривает из темноты Мышонок, заставляя меня шарахнуться от неожиданности и удариться плечом о стену.
— Ты чего пугаешь? — шиплю, пытаясь не шевелить губами.
— Вот, держи, — протягивает мне кусок белой ткани и маленький бутылёк, — Райан просил передать.
Я удивленно моргаю, а мальчишки уже и след простыл. Правильно, не стоит ему сейчас попадаться главарю на глаза в моей компании.
В коридоре темно, прохожу несколько метров, подхожу к окну. Рассматриваю то, что дал мне Мышь. В бутыльке спиртовой раствор. Все верно, помню, у Кесседи был в запасах спирт. Довелось увидеть, когда он зашивал Гвен.
Спирта в сосуде на донышке, но мне много и не надо. Выливаю содержимое на ткань и прикладываю к губе. Щиплет ужасно.
Так и сползаю спиной по стене на пол — с пустым бутыльком в одной руке, а второй зажимаю разбитую губу.
Мне сейчас нужно поменьше говорить и не двигать губами, чтобы рана затянулась. Но не могу ничего с собой поделать. Сижу и улыбаюсь.
23.
— Пап, что делает этот моряк? — девочка ставит видео на паузу и поворачивается.
— А? Что?
Отец, как всегда, говорит, что закончил работу, выходит из кабинета, а сам продолжает что-то планировать и рассчитывать, копаясь в планшете. Вот и сейчас, пообещав дочери посмотреть с ней фильм, он отвлекается и вновь углубляется в работу.
— Паап! — девочка мученически закатывает глаза. — Ты опять не смотрел?
— Смотрел, конечно, — отец часто моргает, переводя взгляд с дочери на голографический экран и обратно, и пытаясь понять, о чем идет речь. В конце концов, его лицо принимает растерянное выражение. — А что за фильм мы смотрим? — сдается.
— “Пираты Южных морей”, пап. Ты же сам предложил посмотреть кино о древних мореплавателях с Земли.
— А, ну, конечно, — отец расплывается в улыбке, он много раз видел этот фильм.
— Так что делает этот моряк? — повторяет девочка, запуская видео.
На экране шторм, судно качает из стороны в сторону, волны свирепствуют, вода заливается через борт, а мужчина в темном плаще с капюшоном, прикрывающим лицо, стоит на корме с фонарем в руках, периодически прикрывая луч света ладонью и снова убирая ее. Движения повторяются, свет мигает, разрезая тьму, снова и снова.
— Он подает сигнал “sos”, — отвечает отец. — Азбука Морзе.
— Чья азбука? — девочка устраивается на диване рядом с родителем и жадно ловит каждое его слово. — Расскажи!
Отец вздыхает.
— Сейчас азбука Морзе не востребована, — он любит старину, и периодически сетует, что пошел в инженеры, а не в историки. — Слишком много новых технологий. Но давно, в то время, когда люди еще не освоили космос и не заселили новые планеты, азбука Морзе широко использовалась.
— И что же это за азбука? — хмурится девочка.
— Это способ кодирования, — поясняет с готовностью отец. — Кодирование букв алфавита с помощью точек и тире. Так можно послать любое сообщение, например, в радиоэфире, или показать светом на расстоянии, как этот моряк. А сигнал “sos” — это просьба о помощи.
Девочка фыркает:
— Пап, мне не пять лет, я знаю, что означает сигнал “sos”. Я спрашиваю, как его подавать.
Отец лукаво прищуривается:
— Зачем тебе? Собралась играть в шпионов?
— Между прочим, кто-то вечно мечтает вырастить из меня разностороннюю личность, — напоминает девочка и встает, — ну и ладно, пойду, спрошу у мамы.
— Да садись ты уже, — останавливает отец, смеясь. — Сейчас все расскажу. Перемотай-ка назад…
Три точки, три тире, три точки…
Эта идея не оставляет меня на протяжении нескольких дней. Мне нужно подать сигнал СБ, но кроме азбуки Морзе и фонарика мне ничего не приходит на ум. Поймут ли они, что сигнал от меня? Догадаются? Они ведь отслеживают перемещения Проклятых…
Мысль опять норовит побежать по кругу. Осаждаю себя. Не попробуешь — не узнаешь.
Остается вопрос, как все это провернуть. У Райана есть фонарь, и я его заполучу. Еще не знаю как, обманом или просьбой, но получу. Пытаться выкрасть фонарь у Коэна не рискну. Иначе моя песня может быть спета слишком быстро, и я так и не узнаю, пользуется ли СБ до сих пор азбукой Морзе.
Но как подать сигнал, если банда отсыпается в светлое время суток, когда свет фонаря не заметен? Эту загадку решить не могу: ночью у меня не будет шанса, днем — бессмысленно. Значит, мне нужно умудриться убежать с наступлением темноты, когда Проклятые только соберутся выдвигаться в путь. И тогда счет пойдет на минуты.
И каковы шансы, что мне удастся исчезнуть, подать сигнал и вернуться, не вызвав подозрений? Без прикрытия — минимальны. Черт.
Мы идем еще несколько дней, ночуем в брошенных зданиях. Чувствую, как теряю время, но подходящего момента не выпадает. Один раз меня ставят дежурить с Куртом с самого утра. Другой — с Попсом среди бела дня. Солнце ярко светит в оба раза. Попасть на вечернее дежурство не получается. Что буду делать со вторым часовым, пока не загадываю. Может быть, удастся его огреть чем-нибудь тяжелым, а потом наврать, что на нас напали?
Да уж, весь мой план шит белыми нитками. Швея из меня та еще.
***
На этот раз останавливаемся в жилом поселке. Он в таком же упадке, как и другие, но здесь много домов, в которых живут люди. Должно быть, завод неподалеку.
Мои догадки подтверждаются, когда в предрассветное время открывается дверь одного из бараков, выходит мужчина с рюкзаком на плечах и удаляется по хорошо протоптанной дороге куда-то за горизонт. Наша компания не остается без внимания. Незнакомец нервно оглядывается, постоянно поправляя лямки своего рюкзака, и спешит ретироваться.
Даже заброшенный дом удается найти не сразу. Мы уходим на самую окраину поселения, когда, наконец-то, отыскивается подходящее строение. Барак покосившийся, дверь висит на одной петле, но крыша над головой — уже хорошо.
— Кэм, на дежурство, — приказывает Коэн, стоит костру разгореться.
Разочарованно прикусываю губу, и только потом вспоминаю, что делать этого мне не стоит. Губа еще не до конца зажила, а я то и дело умудряюсь ее задеть.
— Хорошо, — отзываюсь. Ну как же заставить главаря поставить меня на вечернее дежурство? Снова мне выпадает утро.
Немного приободряюсь, только когда слышу имя второго дежурного:
— Кесс, и ты.
Может, удастся что-то выведать? Разумеется, радуюсь вероятной возможно что-то узнать. Не компании же Райана, в самом-то деле?
***
Райан сидит на крыльце, а я обхожу “владения”. Это самая окраина поселения, и сюда никто не ходит. Вокруг нетронутый снег, на который не ступала нога человека. Следы только наши — с дороги до барака, и мои — вокруг.