Не заставляю себя долго ждать, и тут же протискиваюсь наружу. Еще не знаю, куда и зачем иду, но просто лежать и ждать, не могу. Происходит нечто важное, и быть в стороне мне никак нельзя.
— Один, потом второй, — бормочет Рында, стоит мне появиться из темного угла. Ее бормотание не адресовано мне, а привычно звучит в пустоту, поэтому не отвечаю и прохожу мимо.
Дохожу до входной двери, а потом останавливаюсь, уже взявшись за ручку.
— Рында, а где Гвен?
Гвендолин дома всегда, сколько я здесь нахожусь. Готовит, моет, стирает, играет с ребенком. А сейчас в комнате только старуха и младенец.
Рында отрывается от шитья, которым занята, и поднимает на меня полные ненависти глаза. Этой ненависти так много, и она такая лютая, что даже пошатываюсь и крепче хватаюсь за ручку.
— Патруль шерстил дома после вашей “прогулки”, — тем не менее, отвечает. — Если бы Гвен их не отвлекла, всех бы вас накрыли. К Дьяволу. Там вам и место.
К горлу подкатывает.
— Когда… — не сразу справляюсь с голосом, — когда вернется, если потребуется помощь, дайте знать.
Рында уже успела вновь заняться шитьем, но после моих слов опять поднимает глаза. Вглядывается, часто моргая, будто видит впервые.
— Как тебя зовут? — спрашивает.
Только сейчас понимаю, что она, и правда, не знает моего имени. Мы никогда не разговаривали.
— Кэмерон, — представляюсь. — Кэм.
Старуха кивает и отворачивается.
— Он за домом, — говорит, не глядя в мою сторону.
— Спасибо, — тихо благодарю и выхожу на улицу.
Солнце уже высоко, слепит глаза, отражаясь от снега. Щурюсь, поднимаю воротник повыше и бреду за дом, как сказала Рында.
Не могу выкинуть из головы мысли о Гвен. На заводе девушкам живется несладко, если они вовремя не найдут себе парня, который объявит их своей собственностью и начнет защищать от посягательств остальных, пиши пропало. Не каждая может дать отпор, а отказ понимает один из десяти. Но даже на заводе девчонки с ужасом переговаривались, как приходится зарабатывать право на жизнь и еду тем, кто живет в Нижнем мире сам по себе…
Старуха не ошиблась, нахожу Кесседи уже через минуту. Он на заднем дворе, сидит на выброшенном остове старого наполовину сгнившего дивана, опустив голову. В руке — сигарета, тонкая струйка дыма поднимается вверх и теряется в воздухе. Невольно приподнимаю брови — еще не приходилось видеть соседа курящим.
Замираю в отдалении и жду приглашения, но Райан по-прежнему сидит, не поднимая головы, периодически затягиваясь сигаретой и делая вид, что здесь никого нет. Но не обманываюсь: парень, выросший в Нижнем мире, не может не заметить приближения к себе, беспечные тут до совершеннолетия не доживают.
Пока меня игнорируют, у меня есть время его рассмотреть. Забавно, спим на соседних койках уже две недели, а видеть соседа мне приходилось лишь при тусклом искусственном свете подвала, а затем ночью во время вчерашней вылазки. При дневном свете — впервые.
Райан в спешке не надел шапку, и сейчас отросшие темные волосы падают на глаза и прикрывают часть лица. Живи этот парень в Верхнем мире, с его природными данными и при должном уходе, у него бы не было недостатка внимания от представительниц противоположного пола. Да, “наверху” обращают внимание на внешность при выборе партнера, здесь же женщины в первую очередь думают: “А сможет ли он меня защитить?”. А если мужчина при этом выглядит, как мохнатая горилла и жертва осколочного взрыва — дело десятое. Впрочем, у Кесседи и в Нижнем мире должны быть неплохие шансы найти себе подружку.
Райан по-прежнему меня игнорирует, и у меня закрадываются сомнения в том, что он меня заметил. Но ведь так не бывает, правда? Значит, ждет, что пойму: мне здесь не рады, — и уйду. Но я не ухожу. Хочу быть в курсе того, что происходит, и получить информацию от Кесседи куда больше шансов, чем от Коэна.
И я просто хочу здесь быть.
Спустя несколько минут Райан тоже понимает, что упрямства мне не занимать, и поднимает голову. Его взгляд бьет по мне плетью, вызывая желание бежать и не приставать к человеку, который хочет побыть один. Но давать волю желаниям не в моих правилах.
Сколько ему? Восемнадцать? Девятнадцать? Сейчас Кесседи кажется мне старше, а в его взгляде такая тоска и бессилие что-то изменить, что и мне хочется выть на луну. Он просто смотрит на меня, предостерегающе, будто силой мысли хочет передать сообщение: “Не подходи и убирайся к чертям”.
Медленно бреду к нему, засунув руки в глубокие карманы штанов. Решаю для себя: если попросит оставить его одного вслух, то послушаюсь и уйду. Но Кесседи молчит.
Подхожу и тоже сажусь на остатки дивана, оставив между нами не меньше метра.
Некоторое время сидим молча. Райан докуривает одну сигарету, тушит ботинком, а потом достает следующую и прикуривает. Протягивает мне пачку, но я качаю головой: еще этой гадости мне не хватало. Он пожимает плечами и убирает сигареты обратно в карман.
— Фред прислал? — спрашивает, когда от сигареты остается половина.
Хмыкаю.
— Нет, добровольный порыв.
— Боишься, что поведаю ему, где догнал тебя ночью, — вопросительная интонация в голосе отсутствует, и я не могу понять, спрашивает он или утверждает.
— Хорошо бы не сказал, но если скажешь… нет, не боюсь, — говорю откровенно. Чего мне бояться? Если Коэн узнает — убьет, и дело с концом. Страхи меня не спасут и не помогут.
Жду, что Кесседи спросит, не шпион ли я, или на кого работаю, или с кем у меня была встреча прошлой ночью. Но Райан не задает вопросов, на которые заведомо отвечу ложью.
— Тогда что? — спрашивает он вместо этого. — Хочешь знать, что там произошло? — кивает в сторону дома. Волосы вновь падают на глаза, но Кесседи не убирает их, будто ему все равно.
— Скорее хочу знать, что произойдет, — отвечаю, — сюрпризы не люблю.
Кажется, мне удается его удивить. Он поднимает глаза и смотрит прямо на меня, ожидая объяснений.
И я говорю:
— Вы поспорили с Коэном о судьбе Пола. Пола арестовали, и теперь, наверняка, допрашивают. Сдаст ли он банду — вопрос времени. Сдаст. Не сдаст сразу — будут бить, не сдаст и тогда — попробуют подкупить, не купится — оставят на пару суток в камере с головорезами, истосковавшимися по женской ласке, — глаза Райана округляются с каждым произнесенным мною словом, то ли удивляется, откуда я знаю, то ли, что вот так спокойно об этом говорю. — Так что сдаст, — продолжаю под пристальным взглядом. — И ты, и Коэн это понимаете. И сюда нагрянут. Нас много, так что для надежности, скорее всего, и не станут пытаться брать живыми, пальнут из пушки по дому. Был дом — нет дома, а заодно и семьи Гвен нет: кто меньше знает, тот дольше живет. А потому у нас два варианта: каким-то образом с волшебными связями Коэна устроить так, чтобы Пол умер до того, как успел дать показания, либо срочно собрать вещи и бежать. Ты против убийства Пола, а Коэн — за. Разумеется, о спасении Пола речи не идет, это самоубийство.
Замолкаю, а Кесседи еще несколько секунд сверлит меня взглядом.
— Подслушивал? — делает он неверный вывод о причинах моей осведомленности. Видимо, что кто-то еще в этой банде умеет думать, ему непривычно.
Пожимаю плечами. Отворачиваюсь. Неуютно и даже неловко под этим прожигающим взглядом. Поднимаю из-под ног камушек и запускаю его в дальний сугроб.
— Зачем? — говорю. — Все и так ясно.
Сначала думаю, что Кесседи мне не верит и ломает голову над тем, каким образом мне все же удалось подслушать их разговор, но потом он шумно выдыхает и начинает тереть виски, будто у него сильная головная боль.
— Откуда ты такой умный на мою голову…
Усмехаюсь. Несмотря на смысл фразы, звучит она вполне дружелюбно.
Райан заметно расслабляется: не чувствует угрозы. Да и я ее от него точно не чувствую, что со мной случается редко. Он вытягивает ноги, усаживается поудобнее и вполоборота поворачивается в мою сторону.
— И какой вариант выбрал бы ты, умник? — интересуется.
— Будучи в банде две недели, навряд ли я имею право голоса, — отвечаю, не обращая внимания на ехидное обращение. — Но кое-что мне непонятно.
— Ну, надо же, — Райан качает головой, — мне уже показалось, что ты знаешь все и обо всем.
Издеваемся, значит? Ладно, мне безразлично.
Игнорирую последнее замечание и продолжаю:
— Коэн — самопровозглашенный король, его слово всегда последнее, тебя он уважает, но если твое мнение идет вразрез с его собственным, прислушиваться не станет. Тогда почему Пол еще жив?
Кажется, мне в очередной раз удается его удивить, потому как ехидное выражение покидает лицо Кесседи, и он снова становится серьезным.
— Потому что, как ты говоришь, “волшебных связей” в следственном изоляторе у Фреда нет. Они есть у меня. Один из охранников мне должен, и Коэн хочет, чтобы я попросил его об “услуге”.
— И убийство входит в его спектр услуг? — уточняю. Тут речь не в человеколюбии, просто убийство ценного заключенного, способного сдать подельников, может принести неприятности исполнителю, самое меньшее — лишить теплого рабочего места.
— Он обязан мне жизнью, — отвечает Кесседи, будто это все объясняет.
В Нижнем мире живут по понятиям, ну, конечно же. Мою жизнь никто никогда не спасал, поэтому на эту тему мне задумываться не приходилось.
Погодите-ка…
— То есть, хочешь сказать, раз я спас тебя вчера, тоже могу попросить тебя кого-то убить? — несмотря на сложившуюся ситуацию и тему, которую мы обсуждаем, мой голос звучит весело. Ты спасаешь кому-то жизнь, а потом он отнимает чужую жизнь за тебя. Круговорот смертей в природе. Маразм какой-то.
Райан моего истерического веселья не разделяет и заметно мрачнеет.
— Попросишь? — спрашивает прямо и напряженно.
Мне становится не по себе.
— Я тебя вчера спас, ты меня вчера же прикрыл, — говорю быстро, чтобы закрыть тему раз и навсегда. — Мы в расчете, — при учете того, что сделал бы со мной Коэн, если бы что-то заподозрил, Райан, на самом деле, мне ничего не должен.
Его лицо светлеет. Он молчит несколько минут, запрокинув голову и смотря в редкие облака над головой, потом спрашивает:
— А ты-то сам, что думаешь, умник?
Похоже, так сосед и будет теперь меня звать. Ненавижу клички, но эта не худшая из возможных. Спорить настроения нет.
— Я думаю, что судьба Пола меня мало волнует, — нет смысла кривить душой. — Убить его — обезопасить себя на некоторое время. Но, насколько я понимаю, вы здесь давно? — дожидаюсь кивка и продолжаю: — Отсутствие движения — это смерть, просто отсрочка, — четыре однообразных года на заводе почти превратили меня в зомби. — Место все равно нужно менять. Ты сам говорил, что Коэн во всем ищет смысл, так вот, я считаю, что убивать Пола смысла нет.
— Именно это я ему и сказал, — соглашается Кесседи. — Только Фред и не подумал слушать.
Молчу и раздумываю, как быть. Мне действительно плевать на арестованного члена банды, но и нет причин желать ему смерти. Если Коэн послушает Кесседи, и мы уйдем из дома Рынды и Гвен, мне это определенно на руку. Кто знает, вдруг тогда главарь выйдет на связь с таинственными “богатыми друзьями”.
— Коэн не послушал тебя, потому что в первую очередь ты не хочешь убивать Пола, — говорю.
— С чего это ты взял, умник?
— Ваш спор вывел тебя на эмоции, — это очевидно.
Райан достает из кармана сигареты и снова закуривает. Ненавижу запах дыма. Отодвигаюсь подальше. Раздумываю пару мгновений, потом и вовсе поднимаюсь на ноги. Миссия выполнена: информация получена, Кесседи немного отвлекся и перестал психовать, а значит, сможет поговорить с Коэном спокойно и донести до него свои веские аргументы.
— Один, потом второй, — бормочет Рында, стоит мне появиться из темного угла. Ее бормотание не адресовано мне, а привычно звучит в пустоту, поэтому не отвечаю и прохожу мимо.
Дохожу до входной двери, а потом останавливаюсь, уже взявшись за ручку.
— Рында, а где Гвен?
Гвендолин дома всегда, сколько я здесь нахожусь. Готовит, моет, стирает, играет с ребенком. А сейчас в комнате только старуха и младенец.
Рында отрывается от шитья, которым занята, и поднимает на меня полные ненависти глаза. Этой ненависти так много, и она такая лютая, что даже пошатываюсь и крепче хватаюсь за ручку.
— Патруль шерстил дома после вашей “прогулки”, — тем не менее, отвечает. — Если бы Гвен их не отвлекла, всех бы вас накрыли. К Дьяволу. Там вам и место.
К горлу подкатывает.
— Когда… — не сразу справляюсь с голосом, — когда вернется, если потребуется помощь, дайте знать.
Рында уже успела вновь заняться шитьем, но после моих слов опять поднимает глаза. Вглядывается, часто моргая, будто видит впервые.
— Как тебя зовут? — спрашивает.
Только сейчас понимаю, что она, и правда, не знает моего имени. Мы никогда не разговаривали.
— Кэмерон, — представляюсь. — Кэм.
Старуха кивает и отворачивается.
— Он за домом, — говорит, не глядя в мою сторону.
— Спасибо, — тихо благодарю и выхожу на улицу.
Солнце уже высоко, слепит глаза, отражаясь от снега. Щурюсь, поднимаю воротник повыше и бреду за дом, как сказала Рында.
Не могу выкинуть из головы мысли о Гвен. На заводе девушкам живется несладко, если они вовремя не найдут себе парня, который объявит их своей собственностью и начнет защищать от посягательств остальных, пиши пропало. Не каждая может дать отпор, а отказ понимает один из десяти. Но даже на заводе девчонки с ужасом переговаривались, как приходится зарабатывать право на жизнь и еду тем, кто живет в Нижнем мире сам по себе…
Старуха не ошиблась, нахожу Кесседи уже через минуту. Он на заднем дворе, сидит на выброшенном остове старого наполовину сгнившего дивана, опустив голову. В руке — сигарета, тонкая струйка дыма поднимается вверх и теряется в воздухе. Невольно приподнимаю брови — еще не приходилось видеть соседа курящим.
Замираю в отдалении и жду приглашения, но Райан по-прежнему сидит, не поднимая головы, периодически затягиваясь сигаретой и делая вид, что здесь никого нет. Но не обманываюсь: парень, выросший в Нижнем мире, не может не заметить приближения к себе, беспечные тут до совершеннолетия не доживают.
Пока меня игнорируют, у меня есть время его рассмотреть. Забавно, спим на соседних койках уже две недели, а видеть соседа мне приходилось лишь при тусклом искусственном свете подвала, а затем ночью во время вчерашней вылазки. При дневном свете — впервые.
Райан в спешке не надел шапку, и сейчас отросшие темные волосы падают на глаза и прикрывают часть лица. Живи этот парень в Верхнем мире, с его природными данными и при должном уходе, у него бы не было недостатка внимания от представительниц противоположного пола. Да, “наверху” обращают внимание на внешность при выборе партнера, здесь же женщины в первую очередь думают: “А сможет ли он меня защитить?”. А если мужчина при этом выглядит, как мохнатая горилла и жертва осколочного взрыва — дело десятое. Впрочем, у Кесседи и в Нижнем мире должны быть неплохие шансы найти себе подружку.
Райан по-прежнему меня игнорирует, и у меня закрадываются сомнения в том, что он меня заметил. Но ведь так не бывает, правда? Значит, ждет, что пойму: мне здесь не рады, — и уйду. Но я не ухожу. Хочу быть в курсе того, что происходит, и получить информацию от Кесседи куда больше шансов, чем от Коэна.
И я просто хочу здесь быть.
Спустя несколько минут Райан тоже понимает, что упрямства мне не занимать, и поднимает голову. Его взгляд бьет по мне плетью, вызывая желание бежать и не приставать к человеку, который хочет побыть один. Но давать волю желаниям не в моих правилах.
Сколько ему? Восемнадцать? Девятнадцать? Сейчас Кесседи кажется мне старше, а в его взгляде такая тоска и бессилие что-то изменить, что и мне хочется выть на луну. Он просто смотрит на меня, предостерегающе, будто силой мысли хочет передать сообщение: “Не подходи и убирайся к чертям”.
Медленно бреду к нему, засунув руки в глубокие карманы штанов. Решаю для себя: если попросит оставить его одного вслух, то послушаюсь и уйду. Но Кесседи молчит.
Подхожу и тоже сажусь на остатки дивана, оставив между нами не меньше метра.
Некоторое время сидим молча. Райан докуривает одну сигарету, тушит ботинком, а потом достает следующую и прикуривает. Протягивает мне пачку, но я качаю головой: еще этой гадости мне не хватало. Он пожимает плечами и убирает сигареты обратно в карман.
— Фред прислал? — спрашивает, когда от сигареты остается половина.
Хмыкаю.
— Нет, добровольный порыв.
— Боишься, что поведаю ему, где догнал тебя ночью, — вопросительная интонация в голосе отсутствует, и я не могу понять, спрашивает он или утверждает.
— Хорошо бы не сказал, но если скажешь… нет, не боюсь, — говорю откровенно. Чего мне бояться? Если Коэн узнает — убьет, и дело с концом. Страхи меня не спасут и не помогут.
Жду, что Кесседи спросит, не шпион ли я, или на кого работаю, или с кем у меня была встреча прошлой ночью. Но Райан не задает вопросов, на которые заведомо отвечу ложью.
— Тогда что? — спрашивает он вместо этого. — Хочешь знать, что там произошло? — кивает в сторону дома. Волосы вновь падают на глаза, но Кесседи не убирает их, будто ему все равно.
— Скорее хочу знать, что произойдет, — отвечаю, — сюрпризы не люблю.
Кажется, мне удается его удивить. Он поднимает глаза и смотрит прямо на меня, ожидая объяснений.
И я говорю:
— Вы поспорили с Коэном о судьбе Пола. Пола арестовали, и теперь, наверняка, допрашивают. Сдаст ли он банду — вопрос времени. Сдаст. Не сдаст сразу — будут бить, не сдаст и тогда — попробуют подкупить, не купится — оставят на пару суток в камере с головорезами, истосковавшимися по женской ласке, — глаза Райана округляются с каждым произнесенным мною словом, то ли удивляется, откуда я знаю, то ли, что вот так спокойно об этом говорю. — Так что сдаст, — продолжаю под пристальным взглядом. — И ты, и Коэн это понимаете. И сюда нагрянут. Нас много, так что для надежности, скорее всего, и не станут пытаться брать живыми, пальнут из пушки по дому. Был дом — нет дома, а заодно и семьи Гвен нет: кто меньше знает, тот дольше живет. А потому у нас два варианта: каким-то образом с волшебными связями Коэна устроить так, чтобы Пол умер до того, как успел дать показания, либо срочно собрать вещи и бежать. Ты против убийства Пола, а Коэн — за. Разумеется, о спасении Пола речи не идет, это самоубийство.
Замолкаю, а Кесседи еще несколько секунд сверлит меня взглядом.
— Подслушивал? — делает он неверный вывод о причинах моей осведомленности. Видимо, что кто-то еще в этой банде умеет думать, ему непривычно.
Пожимаю плечами. Отворачиваюсь. Неуютно и даже неловко под этим прожигающим взглядом. Поднимаю из-под ног камушек и запускаю его в дальний сугроб.
— Зачем? — говорю. — Все и так ясно.
Сначала думаю, что Кесседи мне не верит и ломает голову над тем, каким образом мне все же удалось подслушать их разговор, но потом он шумно выдыхает и начинает тереть виски, будто у него сильная головная боль.
— Откуда ты такой умный на мою голову…
Усмехаюсь. Несмотря на смысл фразы, звучит она вполне дружелюбно.
Райан заметно расслабляется: не чувствует угрозы. Да и я ее от него точно не чувствую, что со мной случается редко. Он вытягивает ноги, усаживается поудобнее и вполоборота поворачивается в мою сторону.
— И какой вариант выбрал бы ты, умник? — интересуется.
— Будучи в банде две недели, навряд ли я имею право голоса, — отвечаю, не обращая внимания на ехидное обращение. — Но кое-что мне непонятно.
— Ну, надо же, — Райан качает головой, — мне уже показалось, что ты знаешь все и обо всем.
Издеваемся, значит? Ладно, мне безразлично.
Игнорирую последнее замечание и продолжаю:
— Коэн — самопровозглашенный король, его слово всегда последнее, тебя он уважает, но если твое мнение идет вразрез с его собственным, прислушиваться не станет. Тогда почему Пол еще жив?
Кажется, мне в очередной раз удается его удивить, потому как ехидное выражение покидает лицо Кесседи, и он снова становится серьезным.
— Потому что, как ты говоришь, “волшебных связей” в следственном изоляторе у Фреда нет. Они есть у меня. Один из охранников мне должен, и Коэн хочет, чтобы я попросил его об “услуге”.
— И убийство входит в его спектр услуг? — уточняю. Тут речь не в человеколюбии, просто убийство ценного заключенного, способного сдать подельников, может принести неприятности исполнителю, самое меньшее — лишить теплого рабочего места.
— Он обязан мне жизнью, — отвечает Кесседи, будто это все объясняет.
В Нижнем мире живут по понятиям, ну, конечно же. Мою жизнь никто никогда не спасал, поэтому на эту тему мне задумываться не приходилось.
Погодите-ка…
— То есть, хочешь сказать, раз я спас тебя вчера, тоже могу попросить тебя кого-то убить? — несмотря на сложившуюся ситуацию и тему, которую мы обсуждаем, мой голос звучит весело. Ты спасаешь кому-то жизнь, а потом он отнимает чужую жизнь за тебя. Круговорот смертей в природе. Маразм какой-то.
Райан моего истерического веселья не разделяет и заметно мрачнеет.
— Попросишь? — спрашивает прямо и напряженно.
Мне становится не по себе.
— Я тебя вчера спас, ты меня вчера же прикрыл, — говорю быстро, чтобы закрыть тему раз и навсегда. — Мы в расчете, — при учете того, что сделал бы со мной Коэн, если бы что-то заподозрил, Райан, на самом деле, мне ничего не должен.
Его лицо светлеет. Он молчит несколько минут, запрокинув голову и смотря в редкие облака над головой, потом спрашивает:
— А ты-то сам, что думаешь, умник?
Похоже, так сосед и будет теперь меня звать. Ненавижу клички, но эта не худшая из возможных. Спорить настроения нет.
— Я думаю, что судьба Пола меня мало волнует, — нет смысла кривить душой. — Убить его — обезопасить себя на некоторое время. Но, насколько я понимаю, вы здесь давно? — дожидаюсь кивка и продолжаю: — Отсутствие движения — это смерть, просто отсрочка, — четыре однообразных года на заводе почти превратили меня в зомби. — Место все равно нужно менять. Ты сам говорил, что Коэн во всем ищет смысл, так вот, я считаю, что убивать Пола смысла нет.
— Именно это я ему и сказал, — соглашается Кесседи. — Только Фред и не подумал слушать.
Молчу и раздумываю, как быть. Мне действительно плевать на арестованного члена банды, но и нет причин желать ему смерти. Если Коэн послушает Кесседи, и мы уйдем из дома Рынды и Гвен, мне это определенно на руку. Кто знает, вдруг тогда главарь выйдет на связь с таинственными “богатыми друзьями”.
— Коэн не послушал тебя, потому что в первую очередь ты не хочешь убивать Пола, — говорю.
— С чего это ты взял, умник?
— Ваш спор вывел тебя на эмоции, — это очевидно.
Райан достает из кармана сигареты и снова закуривает. Ненавижу запах дыма. Отодвигаюсь подальше. Раздумываю пару мгновений, потом и вовсе поднимаюсь на ноги. Миссия выполнена: информация получена, Кесседи немного отвлекся и перестал психовать, а значит, сможет поговорить с Коэном спокойно и донести до него свои веские аргументы.