Пожимаю плечами:

— Не стоит оставлять живых врагов за спиной, — Боб с завода ясно дал мне это понять, убив Мо, а потом повесив его смерть на меня.

— Не многие это понимают, — замечает Коэн одобрительно. Потом встает, делает шаг вперед и наотмашь бьет Мышонка по лицу. — Я сказал тебе забыть про цацку! Ты отвлекся, Сид украл! Твоя вина!

Мальчишка падает недалеко от моих ног. Опустошенно смотрю на сцену разборок.

— Оно мамино, — хнычет Мышонок, сжавшись в комок на полу.

— Дай, — Коэн протягивает руку. — Отдай немедленно.

Мышь молчит и не шевелится. Жду, что сейчас Коэн размахнется и ударит его снова, возможно, ногой по уже поврежденным ребрам. Смогу ли я и тогда не шелохнуться?

Но ошибаюсь, главарь продолжает стоять с вытянутой рукой.

— Отдай, — повторяет он так властно, что даже мне хочется отдать ему что-нибудь. Он давит на мальчика, нависая над ним, и Мышонок сдается. По его щекам текут слезы, но он лезет в карман и достает оттуда кулон, протягивает Коэну. — Так-то лучше, — узловатые, кажется, много раз переломанные пальцы главаря сжимаются с добычей.

А потом он швыряет кулончик на каменный пол и с силой бьет по нему каблуком. Мышонок кричит. Это настолько жестоко и бессмысленно, что просто выходит за рамки моего понимания.

Камень в кулоне искусственный, не более чем дешевое стекло, и оно разбивается вдребезги от одного удара. Синие осколки разлетаются по комнате, один крупный прилетает мне на куртку, незаметно протягиваю руку и сжимаю его в кулаке.

— Зачем?! — скулит Мышонок. — За что?!

Чтобы впредь слушался, вот зачем. И боялся еще больше.

— Убирайся с глаз моих, — кажется, если бы не страстная любовь Коэна к чистоте, он бы сплюнул, но воздерживается.

Мышонок поднимается с пола, зажав обеими руками ребра и медленно, шаркая ногами в гигантских ботинках, плетется к двери, глотая слезы горя и бессилия.

Коэн поворачивается ко мне, когда штора вновь возвращается на место за ушедшим Мышонком.

— Их иначе не научишь, — говорит он мне, будто “они” — это они, а мы с ним к ним не относимся. — Рисковать своей шкурой из-за цацки! — ботинок Коэна наступает на один из осколков и давит его в пыль.

— Люди умирают и за меньшее, — говорю.

Коэн снова садится на табурет, складывает руки на груди и одаривает меня оценивающим взглядом.

— Ты считаешь, что я не прав, — не знаю, вопрос ли это, вопросительной интонации я не слышу. — Но не сделал попытки меня остановить.

— Он отдал тебе его сам, — отвечаю.

Знаю, что, по сути, у Мышонка не было выбора, но никто и никогда не заставил бы меня отдать дорогую мне вещь, пока я в сознании. Хорошо, что у меня нет дорогих вещей — ничего не осталось.

— Откуда ты взялся? — наконец, Коэн задает вопрос, которого я давно жду. — Я знаю всех беспризорников в округе.

— А я не был беспризорником, — и рассказываю историю бедного сироты, который работал четыре года на заводе, пока не воткнул отвертку в глаз извращенцу, попытавшемуся его изнасиловать, а потом отправился на расправу к стражам порядка.

Говорю. Коэн внимательно слушает и, в отличие от беседы с Мышонком, задает вопросы. Особенно его интересует, как мне удалось сбежать. Приходится признать, что Коэн далеко не дурак, выдуманный побег — слабое место моей истории, потому что все остальное правда.

— Повезло, — отвечаю с усмешкой. Если он начнет расспрашивать о подробностях побега, мне конец, но мой расчет верен: уверенный голос и отсутствие страха заставляют его поверить.

— И ты хочешь остаться с нами? — спрашивает он.

— Любой хочет остаться там, где тепло, — пожимаю плечами. — Но ничего не бывает бесплатно. Какая цена?

Коэн окончательно расслабляется. Поверил.

— Цена, — он ухмыляется, — цена — преданность. Всецелая. Выполнение работы на общее благо. Мое слово — закон. Если я говорю: прыгай, — прыгаешь. Говорю: не дыши, — задыхаешься, — молчу и не думаю спорить, пусть говорит. — Мышь не первый, на кого поднял руку Здоровяк Сид, — продолжает Коэн, — он уже как-то убил одного из наших, и я доволен, что ты с ним поквитался. Можешь считать это первым взносом. А дальше посмотрим.

Ни слова о деятельности банды. Доверие мне придется заработать.

— Хорошо, — соглашаюсь. — Прыгать?

Коэн заходится в хриплом хохоте, оценив мою шутку.

— Я скажу, когда, — отвечает, отсмеявшись. — А сейчас иди, у нас есть пара пустых коек, Рыжий тебе покажет, скажи, я приказал провести экскурсию.

Киваю, после чего поднимаюсь, подхватываю куртку и выхожу.

7.

Стоит мне появиться из-за шторы, как упомянутый ранее Рыжий тут как тут. Интересно, подслушивал? Судя по отношениям в банде между главарем и рядовыми членами, не посмел бы.

— Брэд, — обращаюсь, — ты же Брэд? — с готовностью кивает. — Коэн сказал, ты покажешь мне, что и как, и где незанятая койка.


— О чем речь! — приосанивается мальчишка, будто ему поручили важнейшую миссию. — Кстати, можешь звать меня просто Рыжий, так все зовут.

— Но тебя ведь зовут Брэд? — дожидаюсь растерянного кивка. — Вот и буду звать тебя Брэд, — оканчиваю фразу.

— Л-ладно, — удивляется Брэдли Попс, но видно, что он доволен.

— Ну, так что, — устаю стоять столбом и тороплю парнишку, к тому же в моих руках все еще находится куртка, которую я не знаю, куда деть, — показывай хоромы.

Брэд сразу делается серьезным, ответственно подходя к взваленным на него обязанностям. Хмурится, чешет затылок.

— Таааак, — протягивает, точь-в-точь учительница математики, которая преподавала в моем классе еще в той, моей другой жизни. Тоже, наверное, где-то видел и повторил. — Куда бы тебя поселить?

— А что, большой выбор? — не верю, тут не так много места.

— Выбор есть, — кивает Попс, — целых два, — и он с гордостью показывает мне два пальца. Уважительно присвистываю.

Мы идем по проходу и останавливаемся у одной из “комнат”. Попс без стука и предупреждения распахивает импровизированную дверь из шторы, и я вижу две узкие койки, между которыми от силы полметра, где стоит трехногий облезлый табурет — точная копия того, на котором восседал Коэн. Одна из коек занята: на ней сидит парень на пару лет старше меня, светлые волосы до плеч, нос не единожды ломаный.

Парень смотрит на меня с плохо скрываемым презрением. Тонкие губы недовольно кривятся.

— Что, — хмыкает, — оставил он тебя? — тем не менее, обращается ко мне напрямую. Во взгляде и позе открытая враждебность.

— Оставил, — произношу равнодушно.

— Думаешь, нашел теплое местечко?

— Думаю, да, — не отрицаю, пытаясь оценить опасность противника. Поворачиваюсь к Попсу: — Ты обещал еще варианты, — напоминаю. Такой сосед мне точно не нужен. То, что спать придется с ножом под подушкой, это и так понятно, но что лучше вообще не спать — новая директива, которая мне однозначно не нравится.

— Л-ладно, пошли, — Брэд отвечает с запинкой, он явно сам не ожидал от парня такой агрессивной реакции. — Фил, остынь, мы уходим, — бросает напоследок и выходит.

Ухожу, не прощаясь. Есть совершенно детское и глупое желание что-нибудь сказать на прощание, желательно нечто дерзкое и уничижительное, что может задеть собеседника. Но тут же душу в себе такие мысли. Этот Фил тут давно, а я нет.

— Он всегда такой? — спрашиваю Попса, когда отходим подальше.

Брэдли пожимает плечами:

— Он ничего. Просто Филу пришлось околачиваться неподалеку две недели, чтобы Фред разрешил ему подойти и поговорил.

— Ясно, — киваю и следую за своим проводником.

Иду не спеша, стараясь держать голову чуть повернутой, чтобы боковым зрением заметить приближение — на случай, если Фил решит немедленно выяснить отношения. Но опасаюсь зря (да здравствует паранойя!), нас никто не преследует.

Мы проходим дальше, и Брэдли решительно распахивает новую штору.

— Тогда сюда, — говорит.

Чуть пригибаюсь, потому что Попс невысокого роста и ткань поднял невысоко. Оглядываюсь вокруг. Две койки, табурет, кривая на один бок тумба с дверцей. Здесь никого нет, но мои брови удивленно ползут вверх не от этого — на тумбе лежит книга! Настоящая! Мне хочется потереть глаза, потому еще ни разу в Нижнем мире мне не приходилось видеть книг.

Обложка книги старая, облезшая, будто попала под дождь, и я не вижу названия. Любопытно бы знать, что читает неизвестный жилец, но не могу себе позволить подойти и рассмотреть книгу на глазах Попса. Показать, что я умею читать — значит, подвергнуть сомнению всю мою легенду.

Лишь чуть приподнимаю брови:

— Книга?

— А то, — еще не знаю, кто здесь живет, но отчетливо вижу, что Брэд им гордится.

Еще раз окидываю жилой отсек взглядом. Кто бы тут ни обитал, заранее он предпочтительнее Фила.

— Я буду жить здесь, — говорю твердо, прохожу и вешаю куртку на вбитый над койкой в стене гвоздь, тем самым как бы помечая свое присутствие.

Попс пожимает плечами, не возражая и не давая советов.

Оставив куртку и почувствовав облегчение, снова следую за Брэдом, который продолжает экскурсию.

— Печка, — показывает он, — занимаемся ею по очереди. Это кухня, — за углом недалеко от печи стоит стол и несколько лавок, рядом открытый стеллаж с какими-то ржавыми банками и стопкой кривых от возраста металлических тарелок. Ни кастрюль, ни сковородок. — Мы приносим продукты, а готовит нам Гвен, — поясняет Попс прежде, чем успеваю задать вопрос.

Где они добывают провиант, даже спрашивать не хочу. Придет время, мне все расскажут, покажут и заставят делать то же, что и все.

— А это ванная, — голос паренька так и звенит от гордости. Не спорю, для Нижнего мира условия здесь достойны восхищения.

“Ванная” отделена от основного помещения настоящей дверью, ветхой и держащейся на одной петле, но все же дверью, которую при желании можно прикрыть, но, увы, уж точно не закрыть так, чтобы никто не вошел. Кроме старой ванны тут ничего нет, но зато она снабжена сливом.

— Воду носим ночами, греем на печке, и можно мыться, — рассказывает Попс.