Нет, так дело не пойдёт. Беру инициативу в свои руки.
– Ближе к делу, Симил.
– Да, Сэм, конечно, – он покладист, как… Я даже не знаю с чем сравнить его состояние, слишком оно позитивное: – Так… что ты нашёл?
* * *
А нашли мы много.
Наверное, стоило бы поставить слово нашли в кавычки, но, судите сами – в моём рассказе, в том, который я скормил Туринку, не было и капли вранья.
Да-да, именно так – правда, и ничего кроме неё, родимой.
Мы, действительно, нашли заброшенную шахтёрскую базу, покинутую в те самые годы, когда наш дорогой Гахен творил свои шедевры.
Мог он там быть?
А кто ж его знает. Этих баз – море. Чуть-чуть раскопок в архиве и пожалуйста, выбирайте любую. Вот мы и выбрали парочку – из числа тех, что были подальше от обитаемых мест.
Изыскания, или, если откровенно, копание в кучах мусора, оставленных безвестными шахтёрами, вознаградили нас несколькими артефактами, к которым наш гений, чисто теоретически, мог прикасаться. Если, конечно, он был именно на этой базе.
Что? Не нравится такой подход?
Ну так докажите, что Ван Гахена тут не было?
Ага? Молчите? Нет доказательств?
Вот то-то же!
В общем, как вы сами можете судить – я Туринку не врал. Ну… Может самую малость преувеличивал – так я же творческая личность? Увлекающаяся натура и прочая-прочая-прочая. Позволительно мне подобное.
Вернёмся же к артефактам, которых, как я уже говорил, было много.
Больше всего было камней. Угу. С того самого астероида, по поверхности которого некогда могли ступать ноги гения. Часть камней была с небольшими дырочками – их я с показывал эксперту с особой гордостью, рассказывая о творческих метаниях моего кумира, иссверлившего всю каменюгу в поисках лучшего ракурса.
Увидев, как благосклонно Туринк принял первую партию артефактов – камни ловили и сверлили всем экипажем, я вытащил на свет следующую, ещё более ценную добычу.
Кисти.
Кисти мэтра, которыми он творил свои шедевры.
Нет, конечно не целые. Обломки – опалённые космическими лучами, роль которых сыграл выхлоп маневровых и поломанные гением, в приступе творческого азарта. Кистей, т. е. обломков, было много – но все это было благополучно съедено Туринком, хорошо знавшего крайнюю нервозность Гахена, ломавшего кисти десятками.
Постепенно повышая градус редкости своих трофеев, следующим ему была предъявлена пустая консервная банка, дата на которой указывала, что сей продукт был выпущен за три месяца до дня, когда мэтр завершил свои «Корни».
Увидев банку Симил едва не расплакался. От счастья, разумеется. Кому как не ему было знать сколько бабла отвалит музей за артефакт, к которому точно прикасались руки гения.
А возможно и не только они.
Последним, что поставило точку в демонстрации добычи, попутно раздавив сомнения о подлинности всего продемонстрированного, был башмак.
Самый обычной башмак скафандра. Донельзя изношенный и выброшенный кем-то из шахтёров в связи с полной невозможностью дальнейшей носки.
Таких башмаков мы нашли несколько штук. К моему немалому разочарованию, все они были подписаны, все, кроме того экземпляра, что сейчас стоял на столе. Особо я расстроился, когда изучив подписи не обнаружил ничего, что хотя бы отдалённо походило на буквы «В» и «Г», которые можно было выдать за автограф мастера.
А жаль. О том, сколько могла бы стоить такая находка было просто страшно подумать, но не рисовать же самому проклятые буковки? Тут и особо продвинутым экспертом не нужно быть, чтобы определить новодел.
Так что да, жаль, но башмак я оставил как есть, лишь упомянув, что если он и не принадлежал самому Гахену, то именно его мастер изобразил на своём полотне с завтракающими шахтёрами.
* * *
Завершив этим демонстрацию находок, и, замечу, их красочное описание я смолк и тут уже в наступление перешёл эксперт. Высказав восторг, натуральный, высшей пробы, он предложил мне наилучший исход из сложившейся ситуации – а именно продажу всего… ему. За достойное вознаграждение, как же без него.
– Два миллиона, – глядя не на меня, а на разложенные по столу трофеи, предложил он с таким видом, словно я, потрясённый до глубины души его щедростью, должен был немедленно пасть на колени, благодаря своего благодетеля.
Увы ему – падать, а тем более рассыпаться в благодарностях, я не спешил. Наоборот – презрительно фыркнув, я потянулся к клавише разрыва связи, что он, внимательно, и как ему казалось – незаметно, следивший за мной, немедленно заметил.
Что же…
А дальше начался торг. Тот самый – отчаянный, бескомпромиссный, переходящий в крик и перемежаемый угрозами обоих сторон немедленно прервать связь. Признаюсь – мне, все эти артефакты были безразличны, я бы, при иных условиях, просто подарил всё это Симилу, но согласитесь – подобное обязательно бы вызвало вопросы, а потому я упирался и боролся, как только мог.
Результатом, ожидаемым мной и приятным для эксперта, стала его безоговорочная победа. Туринк забирал себе шестьдесят два процента от средств, вырученных за продажу артефактов на аукционе. Более того – я гарантировал оплату услуг аукционного дома из средств, полученных в ходе торгов и подтверждал статус эксперта, как эксклюзивного получателя всех моих дальнейших находок.
Полный мой проигрыш, верно?
Да.
За исключением одного момента – Туринк, вместе с прочими экспертами, коих он обещал собрать, брался оценить мою картину, написанную точно та том же месте, где творил великий Гахен.
Сумма оценки была определена мной не ниже семи десятков миллионов, на что он, выпучив глаза, вынужденно согласился, прекрасно понимая, что вряд ли найдётся хоть кто-то готовый отвалить такие деньжищи за моё творчество.
* * *
Вот здесь – когда он мне прямо сказал, что продать этот шедевр за такую сумму нереально, вот честно – здесь мне было обидно.
Особенно принимая во внимание, что полотно, получившее столь низкую оценку Симпла, я действительно создал сам, своими руками, потратив на шедевр более двух часов. И, не буду скрывать – я результатом – гордился.
* * *
Картина «Осознание» – представляла собой черно-фиолетовое поле, с множеством белых точек, которое пересекала почти прямая розово-синяя полоса, почти по центру которой я старательно изобразил… Нечто! Почти округлое и размытое.
А ниже, в стороне от неё, белый силуэт человека – как его рисуют дети – кружок головы, палочка тела и коротенькие обрубочки ручек-ножек.
Всё.
Шедевр перед вами, зря я что ли почти два часа над мешковиной страдал? Почему мешковина? А вы уже забыли про грубость мира и прочий бред, что в прошлый раз нёс наш дорогой эксперт?
А я не забыл.
Забегая вперёд, скажу, что эксперты и критики, действительно, долго спорили вокруг моего шедевра, так и не сумев прийти к единому мнению – а что автор, то есть я, хотел этим сказать.
* * *
Что же до меня, то когда меня спрашивали о замысле картины, то я, напустив задумчивость, отвечал что каждый должен сам осознать.
Что именно?
Да всё!
Нельзя же быть столь примитивным!
Осознать и пропустить через себя совершенно всё – вашу планету, систему, галактику – необходимо осознать решительно всё, понимаете?
А осознав – вернуться.
Как это куда?! К началу пути. Туда, откуда вы двинулись по тропе осознания. Как это не понимаете? Сложно? Ну, извините, творчество, особенно высокое, оно не перед всеми раскрывается!
* * *
– Ближе к делу, Симил.
– Да, Сэм, конечно, – он покладист, как… Я даже не знаю с чем сравнить его состояние, слишком оно позитивное: – Так… что ты нашёл?
* * *
А нашли мы много.
Наверное, стоило бы поставить слово нашли в кавычки, но, судите сами – в моём рассказе, в том, который я скормил Туринку, не было и капли вранья.
Да-да, именно так – правда, и ничего кроме неё, родимой.
Мы, действительно, нашли заброшенную шахтёрскую базу, покинутую в те самые годы, когда наш дорогой Гахен творил свои шедевры.
Мог он там быть?
А кто ж его знает. Этих баз – море. Чуть-чуть раскопок в архиве и пожалуйста, выбирайте любую. Вот мы и выбрали парочку – из числа тех, что были подальше от обитаемых мест.
Изыскания, или, если откровенно, копание в кучах мусора, оставленных безвестными шахтёрами, вознаградили нас несколькими артефактами, к которым наш гений, чисто теоретически, мог прикасаться. Если, конечно, он был именно на этой базе.
Что? Не нравится такой подход?
Ну так докажите, что Ван Гахена тут не было?
Ага? Молчите? Нет доказательств?
Вот то-то же!
В общем, как вы сами можете судить – я Туринку не врал. Ну… Может самую малость преувеличивал – так я же творческая личность? Увлекающаяся натура и прочая-прочая-прочая. Позволительно мне подобное.
Вернёмся же к артефактам, которых, как я уже говорил, было много.
Больше всего было камней. Угу. С того самого астероида, по поверхности которого некогда могли ступать ноги гения. Часть камней была с небольшими дырочками – их я с показывал эксперту с особой гордостью, рассказывая о творческих метаниях моего кумира, иссверлившего всю каменюгу в поисках лучшего ракурса.
Увидев, как благосклонно Туринк принял первую партию артефактов – камни ловили и сверлили всем экипажем, я вытащил на свет следующую, ещё более ценную добычу.
Кисти.
Кисти мэтра, которыми он творил свои шедевры.
Нет, конечно не целые. Обломки – опалённые космическими лучами, роль которых сыграл выхлоп маневровых и поломанные гением, в приступе творческого азарта. Кистей, т. е. обломков, было много – но все это было благополучно съедено Туринком, хорошо знавшего крайнюю нервозность Гахена, ломавшего кисти десятками.
Постепенно повышая градус редкости своих трофеев, следующим ему была предъявлена пустая консервная банка, дата на которой указывала, что сей продукт был выпущен за три месяца до дня, когда мэтр завершил свои «Корни».
Увидев банку Симил едва не расплакался. От счастья, разумеется. Кому как не ему было знать сколько бабла отвалит музей за артефакт, к которому точно прикасались руки гения.
А возможно и не только они.
Последним, что поставило точку в демонстрации добычи, попутно раздавив сомнения о подлинности всего продемонстрированного, был башмак.
Самый обычной башмак скафандра. Донельзя изношенный и выброшенный кем-то из шахтёров в связи с полной невозможностью дальнейшей носки.
Таких башмаков мы нашли несколько штук. К моему немалому разочарованию, все они были подписаны, все, кроме того экземпляра, что сейчас стоял на столе. Особо я расстроился, когда изучив подписи не обнаружил ничего, что хотя бы отдалённо походило на буквы «В» и «Г», которые можно было выдать за автограф мастера.
А жаль. О том, сколько могла бы стоить такая находка было просто страшно подумать, но не рисовать же самому проклятые буковки? Тут и особо продвинутым экспертом не нужно быть, чтобы определить новодел.
Так что да, жаль, но башмак я оставил как есть, лишь упомянув, что если он и не принадлежал самому Гахену, то именно его мастер изобразил на своём полотне с завтракающими шахтёрами.
* * *
Завершив этим демонстрацию находок, и, замечу, их красочное описание я смолк и тут уже в наступление перешёл эксперт. Высказав восторг, натуральный, высшей пробы, он предложил мне наилучший исход из сложившейся ситуации – а именно продажу всего… ему. За достойное вознаграждение, как же без него.
– Два миллиона, – глядя не на меня, а на разложенные по столу трофеи, предложил он с таким видом, словно я, потрясённый до глубины души его щедростью, должен был немедленно пасть на колени, благодаря своего благодетеля.
Увы ему – падать, а тем более рассыпаться в благодарностях, я не спешил. Наоборот – презрительно фыркнув, я потянулся к клавише разрыва связи, что он, внимательно, и как ему казалось – незаметно, следивший за мной, немедленно заметил.
Что же…
А дальше начался торг. Тот самый – отчаянный, бескомпромиссный, переходящий в крик и перемежаемый угрозами обоих сторон немедленно прервать связь. Признаюсь – мне, все эти артефакты были безразличны, я бы, при иных условиях, просто подарил всё это Симилу, но согласитесь – подобное обязательно бы вызвало вопросы, а потому я упирался и боролся, как только мог.
Результатом, ожидаемым мной и приятным для эксперта, стала его безоговорочная победа. Туринк забирал себе шестьдесят два процента от средств, вырученных за продажу артефактов на аукционе. Более того – я гарантировал оплату услуг аукционного дома из средств, полученных в ходе торгов и подтверждал статус эксперта, как эксклюзивного получателя всех моих дальнейших находок.
Полный мой проигрыш, верно?
Да.
За исключением одного момента – Туринк, вместе с прочими экспертами, коих он обещал собрать, брался оценить мою картину, написанную точно та том же месте, где творил великий Гахен.
Сумма оценки была определена мной не ниже семи десятков миллионов, на что он, выпучив глаза, вынужденно согласился, прекрасно понимая, что вряд ли найдётся хоть кто-то готовый отвалить такие деньжищи за моё творчество.
* * *
Вот здесь – когда он мне прямо сказал, что продать этот шедевр за такую сумму нереально, вот честно – здесь мне было обидно.
Особенно принимая во внимание, что полотно, получившее столь низкую оценку Симпла, я действительно создал сам, своими руками, потратив на шедевр более двух часов. И, не буду скрывать – я результатом – гордился.
* * *
Картина «Осознание» – представляла собой черно-фиолетовое поле, с множеством белых точек, которое пересекала почти прямая розово-синяя полоса, почти по центру которой я старательно изобразил… Нечто! Почти округлое и размытое.
А ниже, в стороне от неё, белый силуэт человека – как его рисуют дети – кружок головы, палочка тела и коротенькие обрубочки ручек-ножек.
Всё.
Шедевр перед вами, зря я что ли почти два часа над мешковиной страдал? Почему мешковина? А вы уже забыли про грубость мира и прочий бред, что в прошлый раз нёс наш дорогой эксперт?
А я не забыл.
Забегая вперёд, скажу, что эксперты и критики, действительно, долго спорили вокруг моего шедевра, так и не сумев прийти к единому мнению – а что автор, то есть я, хотел этим сказать.
* * *
Что же до меня, то когда меня спрашивали о замысле картины, то я, напустив задумчивость, отвечал что каждый должен сам осознать.
Что именно?
Да всё!
Нельзя же быть столь примитивным!
Осознать и пропустить через себя совершенно всё – вашу планету, систему, галактику – необходимо осознать решительно всё, понимаете?
А осознав – вернуться.
Как это куда?! К началу пути. Туда, откуда вы двинулись по тропе осознания. Как это не понимаете? Сложно? Ну, извините, творчество, особенно высокое, оно не перед всеми раскрывается!
* * *