«Омегас» тоже в свою очередь объявили войну «коррумпированному государству». Действуя методично и с завидной последовательностью, они продвигались всё дальше на запад и на юг, захватывая на своём пути целые города в центральных областях страны. Как правило, ставя перед собой цель на карте, они отреза́ли такой город, блокируя все подъездные пути на окраинах, выстраивая баррикады в стратегических узлах городского центра и заманивая ложными вызовами основные силы местной полиции в засады, где их планомерно выкашивали прицельным огнём. Выстраивая собственное параллельное квази-государство они не довольствовались одним только наркобизнесом, составлявшим теперь лишь около пятидесяти процентов от их валовой выручки. Многочисленные врезки в нефтепроводы, протянутые по подконтрольной им территории, дали «Омегас» доступ на рынок нефти и нефтепродуктов. Они обложили налогами промышленные предприятия, сети автозаправок, угольные шахты в захваченных регионах. Если кому-то приходило в голову не соглашаться с их требованиями сразу, таких людей быстро принуждали к сотрудничеству через похищения и показательные расправы над членами семей и другие убедительные доказательства серьёзности своих намерений. Президент Касерола, ввязавшись де–факто в гражданскую войну, развернул до сорока тысяч солдат в разных регионах страны. «Омегас» в ответ объявили свой собственный «призыв» и в скором времени набрали под ружьё уже свыше десяти тысяч человек. Несчастная Мексика изобиловала расходным материалом для пушечного мяса. Североамериканское соглашение о свободной торговле вместо того чтобы вывести страну в «первый мир» развитых стран, как обещала СРП, напротив высвободило огромную «резервную армию труда», невостребованную практически никем кроме картелей. «Повестки» могли приходить по электронной почте или в устном виде. Поначалу набор производился преимущественно среди уличной шпаны. Если кто-то вдруг не являлся по такой повестке в импровизированные «военкоматы», где набиралась пехота «Омегас», их казнили. В целях оказания максимального психологического давления на население, такие казни совершались массово и показательно. Пули и осколки гранат «Омегас» настигали «дезертиров», уклоняющихся от войны с Монтесом в самых разнообразных местах – от католических центров реабилитации наркоманов до оживлённых баров и ночных клубов.

Федерация, тем временем, вступила в стратегический альянс с «Семейным крестом» и совместно они объявили «крестовый поход» против богомерзких грешников из «Омегас», чьи заблудшие души обуяли демоны алчности и гордыни. Люди Монтеса разбрасывали по улицам верных Федерации городов листовки с текстом примерно следующего содержания: «Граждане Мексики! Именем Господа и по его повелению, мы зачищаем улицы наших городов от чумы «Омегас», потому что хотим видеть нашу страну свободной и вернуть ей мирную жизнь. Мы – честные контрабандисты, мы не воюем с тружениками и торговцами. Мы – старая школа с правильными понятиями. Мы хотим освободить вас от уплаты налогов этих кровососам, а отцов семейств – от похищений их близких». Новые «крестоносцы» приспособившись к изменившимся условиям, буквально на лету усваивали опыт и нововведения «Омегас»: пленную пехоту, информаторов и данников противника обезглавливали, разрубали напополам, четвертовали, отрезали их головы и конечности, складывая мёртвую плоть в тошнотворные багровые курганы на центральных плазах, вешали трупы на мостах с разрезанными животами, выпуская наружу кишки, ниспадавшие осклизлыми гроздьями до линии взгляда прохожих. В те дни словно бы открылась общенациональная выставка жестокости с анатомическими экспонатами, представляющими заплечные навыки различных картелей. Чем выше ставки, тем больше должно быть жертв, способных воздействоавть на тупеющее от рутинной резни воображение. И даже «честные контрабандисты» уже не могут уступать в садизме своему врагу, потому что это становится для них скорее вопросом выживания, чем чести или принципа.





10.


Кататау всегда мечтал бежать, куда глаза глядят, от беспросветной нищеты, повседневных бандитских разборок и полицейских репрессий. Он вырос в Бейра-мар, одной из сотен фавел, примостившихся на холмах Рио-де-Жанейро, где всегда, сколько он себя помнил, хозяйничали бандиты. Кто был сильнее и агрессивнее других, тот был всегда прав. По мере того, как продажные полицейские и армейские офицеры во времена военной диктатуры продавали местным жителям всё больше и больше огнестрельного оружия, воцарились не только самые жестокие, но и самые коварные из бандитов, те, кто мог без колебаний спустить курок, убить выстрелом в спину своего противника, или наоборот подельника при дележе добычи, или же при тривиальной ссоре, неважно. Убивали, например, за то, что кто-то просыпал кокаин на пол, или косо посмотрел, или за пару новых кроссовок. Полицейские убивали за запах травки, за красные глаза, или за чёрный цвет кожи. Поэтому, когда полиция то и дело вторгалась на узкие улочки Бейра-мар, у Кататау с детства вошло в привычку пригибаться к земле и искать укрытия, убегать зигзагами, спасать свою жизнь. Шальные пули не различают между законопослушными людьми и преступниками, а для полиции все жители района выглядели, как минимум, подозрительно. Впрочем, когда Кататау закончил началку, на улицах фавелы воцарился относительный мир. Бандиты тогда только втягивались в торговлю кокаином и марихуаной, которые им поставляли перекупщики и оптовики с боливийской и парагвайской границ соответственно. Были введены негласные запреты на гоп-стоп и насилие, убийства и изнасилования, вооружённых налётов на автобусы, магазины и заправки стало намного меньше. Жители и гости Рио беспрепятственно могли закупиться гашишем и кокаином на холмах, где дилеры поддерживали безопасный режим тишины. Мир только упрочился с приходом Comando Vermelho, банды организованной в тюрьмах города бывшими участниками коммунистического движения. Освобождаясь из тюрем, они подминали под себя притоны городских холмов, облагали их налогами, заставляли дельцов работать на интересы своих заключённых товарищей. Они же первыми установили, через своих колумбийских единомышленников, связи с картелями Медельина, потом Кали, потом с партизанами. Пабло Эскобар давно уже признал за бразильским рынком мощный потенциал. Если Бразилия и уступала США в разы по покупательной способности, то по численности населения – это была такая же гигантская торговая площадка. Дон Пабло был готов инвестировать в этот рынок. Торговля процветала также благодаря многочисленным бартерным сделкам, когда грузы колумбийского кокаина обменивались на партии бразильского оружия. Поэтому, теперь в Рио доходило до того, что кокаин расфасовывался на «хазах» в пакетики с бумажными ярлычками, на которых стояла фиксированная цена с инициалами банды CV. Такие ценники служили как гарантией цены, так и знаком качества – в каждом из таких пакетиков содержался колумбийский порошок отменного качества, к тому же потребители не могли теперь пожаловаться на монопольное завышение цен. Как и во многих других западных странах, государство мирно сосуществовало с уличными бандами, полностью уступив им чёрный рынок наркотических веществ.

Градус насилия начал повышаться и кипеть когда правительство запустило программу подготовки города к чемпионату мира по футболу. Выйдя за хлебом теперь Кататау мог запросто наткнуться за углом на бегущих гуськом солдат из спецбатальона BOPE, вооружённых до зубов, или даже на пугающие громадины гусеничных амфибий, ощетинившиеся винтовочными дулами штурмовиков из морской пехоты, блокирующие переулки ползком. Разгорелась настоящая городская герилья – ребята из Comando Vermelho перед армией не спасовали. Полыхали маршрутные автобусы и полицейские машины, строились баррикады, пули с холмов залетали не только в форточки местных жителей, но и на городские пляжи Копакабана, Леблон и Ипанема. Вот тогда Кататау и решил, что настало время бросить всё и отправиться в Майами, где не так давно благополучно прижилась семья соседа Сержинью. Он знал, что путь предстоял трудный и опасный, но ничто, на его взгляд, не могло быть хуже, чем жизнь в родной фавеле.

Когда автобусы с нелегальными мигрантами, пробиравшиеся по просёлочной дороге в Тамаулипасе остановил блок-пост дюжих парней, одетых в чёрную униформу, чем-то смахивавших на солдат BOPE, сердце его сжалось, но не от страха, а от тоскливого предчувствия, что его вот-вот депортируют, что всё было зря. «Только бы не назад в Бейра-мар», думал он, пока их везли на какой-то заброшенный склад, ставили лицом к стене и обыскивали в напрасных поисках денег и ценностей. Это тоже не сильно встревожило Кататау. На своём долгом пути он успел повстречать многих полицейских, которые грабили нелегалов почище разбойников с большой дороги. Ведь безвестные участники массовых потоков переселенцев, обратив всё своё нехитрое добро в наличность, нередко везут её с собой. Но этих мексиканцев почему-то больше интересовали мобильные телефоны и документы. Женщина справа начала тихо и монотонно молиться прерывающимся шёпотом. Кататау очень плохо понимал по-испански, но общий смысл вопросов, которые задавали солдаты людям, стоявшим у стенки, при обыске, был ему понятен, так что ситуация, в которой он оказался, становилась яснее. Нищих нелегалов спрашивали, хотят ли они служить в армии «Омегас», которая ведёт войну против Мексики, за пятьсот долларов в месяц. Реакция мигрантов была однотипная:

– Сеньор, отпустите, пожалуйста, у меня, правда, с собой больше ничего нет.

Обыск прекратился и к беженцам обратился командир людей в чёрном.

– Как вы посмели, вшивые псы, явиться на мою землю так, как будто это проходной двор для подобного вам биомусора? Все вы прекрасно знали, что здесь идёт война и за проезд необходимо платить, – сказал «Сороковой» громко обращаясь ко всем присутствующим пленным, и подытожил, – Что ж, несмотря на это, мы дали вам шанс присоединиться к «Омегас» и честно отработать свои долги перед нами. Вы его упустили. Второй раз мы спрашивать не будем, но ваш отказ поможет тем, кто придёт после вас, принять верное решение. Каждому своё. Огонь!

Раздались знакомые до боли звуки автоматных очередей, крики жертв, щелчки «выстрелов милосердия» в затылок. Кататау рухнул на землю, и его тут же придавило сверху тело стоявшего слева эквадорца. «Сороковой» контрольными выстрелами в голову лично довершал, наряду с другими, выполнение собственного приказа. После прогремевшего вблизи выстрела перестала молиться женщина справа. Кататау невольно вжал в голову в плечи. Вот так, вместо узких проулков фавелы, смерть настигла его на мексиканской границе, в двух шагах от желанной цели. Кто-то приставил сзади дуло пистолета к затылку и нажал на курок. Кататау, чьи болевые ощущения после выстрела почему-то не исчезли и не изменились, понял, что пуля попала в шею и вышла навылет сквозь правую щёку.

Потом он долго лежал, не шевелясь и теряя кровь, до темноты, даже после того как убийцы уехали на своих джипах. Когда он, наконец, выбрался из–под трупов, уже сгущались сумерки. Вдоль стены вповалку спало вечным сном около сотни утомлённых искателей лучшей жизни. Их трудный поиск выхода из беспросветной нищеты закончился в Тамаулипасе, раздираемом ужасами гражданской войны.

Кататау, разорвав рубашку и кое-как замотав шею и нижнюю часть лица, крадучись выбрался со склада и побрёл по открытой прерии в сторону шоссе на север. Его поиску суждено было продолжиться, и ему предстояло преодолеть ещё немало трудностей.

В этот же момент «Сороковой», собрав изъятые телефоны и документы, обзванивал родственников своих сегодняшних жертв и требовал перевести выкупы на счета «Омегас», убедительно уверяя, что «отпустит их живыми и невредимыми», как только получит деньги. Вообще-то, на самом деле, они давно уже промышляли этим видом бизнеса на своей территории. Отчаяние и нужда нелегальных мигрантов парадоксальным образом генерировали существенные прибыли. Родственники многих мигрантов действительно закладывали свои хибары, брали кредиты и находили деньги. Остальных пускали в расход, расчленяли на месте и сжигали, утопив в стальных бочках заполненных бензином. Война против правительственных войск и армии Монтеса привнесла свои коррективы: неплатёжеспособных нелегалов теперь, вместо того чтобы убивать, можно было вооружать и бросать под танки и на баррикады. При этом им гуманно предоставляли право выбора.





11.


Очередной злополучный автобус под номером «11-А» с очередными отчаявшимися в собственной жизни нелегальными иммигрантами не одолел и тридцати километров по «шоссе смерти». Именно так окрестили между собой местные жители и выжившие беженцы отрезок дороги между Сан-Фернандо и пограничным пропускным пунктом в Рейносе. Каждый автобус, отправлявшийся по «шоссе смерти» мог быть остановлен «Омегас», это был настоящий бег против судьбы, и те, кому удавалось проскочить его, несомненно, могли считаться победителями в этой бесчеловечной лотерее. Конечно, никто из мигрантов не отправлялся по этому отрезку добровольно, но им волей-неволей приходилось вверять свои жизни проводникам, которые, в свою очередь, гарантировали им, что отправят их обходными путями. Они нагло лгали. Нет нужды говорить, что все проводники северо-восточной Мексики были так или иначе подчинены структурам параллельного квази-государства «Омегас». Когда выживший Кататау достиг Майами и поведал прессе о массовой бойне, местная полиция с назойливым сопровождением прессы нашла и откопала неглубокую братскую могилу. В этом «Омегас» впервые отступили от своей обычной практики утилизации биологических останков своих жертв. Если обычно они сжигали их в бочках с бензином, то теперь, когда количество тел доходило до сотни, их просто закапывали. После зловещей находки, мигранты в случае поимки начали благоразумно наниматься в пехоту «Омегас». Человеческому существу всё-таки свойственно бороться за выживание до последней минуты. На беду пассажиров маршрута «11-А», накануне прошло заседание ставки верховного главнокомандования, на котором «Третий» устроил публичную выволочку «Сороковому» за качество человеческого материала брошенного против мексиканской армии в ходе последней битвы на улицах Нуэво-Ларедо. Даже после лагерей боевой подготовки бывшие мигранты оставались по сути своей запуганными и нерешительными людьми. Раздосадованный «Сороковой» теперь лично встречал, посреди голой прерии, автобусы, прибывающие в сопровождении бронированных «хаммеров» со стороны «шоссе смерти». Пассажиров «одиннадцатого-А» вывели на улицы и рассортировали по росту, возрасту, физической пригодности и внешней привлекательности. Отобрав более-менее симпатичных девушек, отдельный конвой увёл их в барак, где уже сформировалось рыдающее или погружённое в пост-травматическую каталепсию, изнасилованное сообщество подруг по несчастью. Стариков выстроили в шеренгу и положили лицом в землю прямо перед автобусом.

– Заводи мотор, – скомандовал «Сороковой» водителю.

Когда тот подчинился, «Сороковой» велел ему дать вперёд по распластанным на земле телам. Водитель застыл в прострации, уставившись прямо перед собой немигающим взглядом. Старики и старухи, лежавшие на земле, в свете фар, не осмеливаясь поднять головы, выглядели такими беспомощными.

– Ты что, кретин, забыл, где педаль для газа? – шофёру в висок упёрлось холодное дуло.

И он тронул с места, покорно давил на педаль, когда начал буксовать, когда раздались первые крики, мольбы и призывы к богу, хруст позвоночников. Ощущение было такое, как будто едешь по кочкам искусственных ограничителей скорости, только они ломались, крошились и хрипели под колёсами. Когда всё кончилось, «Сороковой» спустил курок. Грохнул «выстрел милосердия». Конечная остановка.

«Сороковой» слез и направился к пленным мужчинам, построенным перед заведёнными «хаммерами». Кого-то из них била дрожь, лица других приняли совершенно отрешённое выражение, один подросток обмочился. «Сороковой» с ходу выстрелил ему в лицо и гаркнул:

– Ссыкло умрёт первым. Кому из вас охота жить, поднять руку!

Наэлектризованные видом происходящего мигранты, словно очнувшись, вскинули руки как по команде.

– Хотите жить, не ссыте. И докажите, что можете драться за жизнь, ублюдки, что вы достойны «Омегас», – он сделал условный знак своему помощнику, «Пятьдесят четвёртому». Тот приблизился, неся в одной руке молот, в другой мачете.

– Ты, сухач, можешь взять мачете, – он ткнул пальцем в худосочного, смуглого боливийца. Потом повернулся к его соседу, более габаритному нелегалу из Коста-Рики. – А ты, жиртрест, бери молот. Остальным смотреть.

Обречённых гладиаторов вывели в центр круга и поставили друг против друга, лицом к лицу. Костариканец смотрел в сторону, не решаясь сделать первого шага – ещё недавно боливиец Энрике делился с ним куском лепёшки и глотком воды из своей бутылки. Но грозное молчание обступившей их публики, нетерпеливый, мрачный взгляд «Сорокового» в свете горевшего в стальной бочке костра, наконец, беспощадно ясное осознание выпавшего им жребия, уже исподволь завладевали гиблыми душами этих путников. Они понимали, что сбились с пути в тот самый момент, когда от них по каким-то причинам отвернулись святые угодники. Боливиец сделал резкий выпад вперёд, надеясь покончить с представлением побыстрее, а его противник, искоса наблюдавший за ним, увернулся, чтобы, в свою очередь, обрушить удар молота ему прямо в темя.





12.


Но верх в итоге одержал всё-таки Энрике, тот сухощавый боливиец, сумевший избежать удара в голову, отсечь руку и зарубить своего товарища по несчастью под глумливые крики публики из «Омегас». Поэтому именно он теперь сидел в наручниках на полу, и на шее у него висела табличка с надписью «Убийца из “Омегас”». Позади него стояло пятеро крепких мужчин, одетых во всё чёрное и вооружённых автоматическими винтовками. Их лица были скрыты под чёрными-же лыжными масками. Тот, что стоял в центре зачитывал на видеокамеру обращение своей организации к «Омегас»:

– С сегодняшнего утра мы, «Новое поколение народного Сопротивления» задерживаем по всему Веракрусу наёмников из «Омегас». Мы, патриоты и гордые мексиканцы, считаем, что настало время взяться за оружие и действовать самим, потому что страна находится в глубоком кризисе, силовые ведомства парализованы коррупцией, вооружённые силы не справляются с поставленными президентом боевыми задачами. Мы считаем себя вооружённым крылом мексиканского народа. Членам нашей организации под страхом смерти запрещено вымогать, похищать, насиловать, или как-либо иначе посягать на национальное или частное достояние народа, физическое и моральное. После того как мы полностью зачистим Веракрус, мы займёмся освобождением Мичоакана от ханжеского бандитизма святош из «Семейного креста». Начав борьбу против «Омегас», они закончили тем, что монополизировали торговлю метамфетаминами, наладили бартерные обмены с Индией и Китаем, незаконно вывозят через подконтрольный импорт тонны железной руды в обмен на прекурсоры для лабораторий в Мехико, высасывают живую кровь из национальной экономики. Более того, под предлогом финансирования своей борьбы с «Омегас», они точно так же похищают невинных, вымогают последние гроши, заработанные людьми для своих семей, обложили непосильными «налогами» местное население, насилуют женщин. Они говорили о всенародном Сопротивлении, но сами постепенно превратились в угнетателей нашего многострадального народа. Поэтому за дело теперь берёмся мы – мы, «Новое поколение народного Сопротивления». Наш лидер – Монтесума, он разделяет наши взгляды и заслуженно возглавляет нашу борьбу. Нашей непосредственной задачей является полное освобождение всего Юга страны, от Веракруса до Халиско, от восточного побережья до западного. Мы с уважением относимся к федеральным войскам и государственным органам, но призываем всех ответственных лиц немедленно прекратить крышевание бандитов. Мы отдаём себе отчёт, что правительство не сотрудничает и не ведёт переговоров с незаконными формированиями, поэтому мы не раскрываем наших личностей и берём всю ответственность за наши действия на самих себя. Мы будет продолжать нашу гордую анонимную борьбу за свободу и достоинство мексиканского народа до победного конца. Вы видите первого из задержанных нами «Омегас», который уже начал давать признательные показания. Как твоё имя?

– Энрике, – пленник смотрел в камеру и с готовностью, заученно отвечал на вопросы. Его тон не очень вязался с абсолютно индифферентным, отрешённым выражением его лица. Было похоже, что его накачали сильными транквилизаторами.

– На кого ты работаешь?


– На преступный картель «Омегас».

– От кого ты получаешь приказы?

– От человека, известного под именем «Омега-сорок», его также называют «Сороковым».

– Какие преступления ты совершил по приказам «Сорокового»?

– Я убивал людей: полицейских, солдат и гражданских, мужчин, женщин и детей.

– Как ты убивал грудных детей?

– Брал за ножки и с размаха бил головой о стену.

– Зачем ты это делал?

– Чтобы наказать их родителей, причинить им как можно больше страданий, – он вдруг усмехнулся прямо в камеру, возможно, чтобы вызвать ещё большее омерзение в глазах у зрителя, который навсегда запомнит его таким. – Вы не поверите, но когда убиваешь детей, их родителям больно…

– Как ещё ты убивал детей?

– Однажды я зарубил шестилетнюю девочку… Помню, когда я отсёк ей ножку по колено и одну ручку по локоть, он всё ещё вопила и рыдала, из её глаз всё ещё бежали слёзы… Её отец молчал и смотрел на неё, как загипнотизированный, и я сказал ему, чтобы он в аду всегда помнил о том, что видит.

– Ты ненавидел его?

– Нет, я выполнял приказы. Он отвечал за пропажу груза «травки», конфискованного полицией, значит, он должен был «Сороковому» денег, которых заплатить не мог. Меня приучили к тому, что вина за такие проступки безмерна. У нас теперь таких принято наказывать гораздо более жестоко, чем предателей и стукачей. Все кому сказано платить должны платить. Деньгами или кровью.

– Где и как тебя обучали и готовили?

– В «Преисподней». Спали по три часа в сутки, жрали водяных крыс, бегали по джунглям в полном обмундировании, стояли сутками по шею в реке.

– Тебя твоя подготовка не спасла. Не спасёт и других. Смотри «Сороковой», – крикнул мужчина в лыжной маске, – вот, что случится с каждым из тех, кого ты пошлёшь сюда против нас.

Выхватив из ножен громадный мачете, он схватил Энрике за волосы и начал отпиливать его голову для видеозаписи. Выражение лица жертвы оставалось отрешённым и усталым, хотя его плотно опутанное пеньковым шпагатом тело непроизвольно дрожало, билось и изгибалось в агонии. В то же время его губы тронула лёгкая сардоническая улыбка, как если бы он ждал от этой ужасной операции завершения всех своих мытарств и наступления покоя. Когда палач достиг шейных позвонков, его лицо всё же исказила гримаса нестерпимой боли, слышно было как участилось дыхание сквозь уже повреждённую трахею. В этот момент, видимо, он попытался закричать, но поскольку голосовые связки уже были перерезаны, он издал лишь шипение, сменившееся булькающими звуками. Убийца перестал пилить и, взмахнув мачете, несколькими рубящими движениями отделил голову Энрике от тела и торжествующе поднял над собой, обливаясь кровью, брызжущей из вскрытых сосудов.

На следующий день, в час-пик, выполняя свои угрозы, члены «Нового поколения», перегородили оживлённую транспортную развязку и высыпали с двух самосвалов до полусотни раздетых трупов с явными признаками пыток и насильственной смерти. Гора голых тел с уже посиневшей кожей спровоцировала не только дорожные пробки в одном из самых оживлённых центров, но и панику поднятую водителями Веракруса и их пассажирами в соцсетях и мобильных приложениях. Потрясённая страна замерла. Десятки тысяч человек со всего мира наблюдали за разгрузкой самосвалов в youtube. Вскоре к месту происшествия начали стягиваться рыдающие родственники людей пропавших без вести за последнее время. Они в отчаянии пытались распознать своих, роясь среди груды обезображенных тел, срывая с их голов полиэтиленовые мешки. Вечером в Мехико была организована пресс-конференция с участием международной прессы. Майор Санчес, делегированный руководством, мужественно принял на себя шквал провокационных вопросов.

– Означает ли новый шокирующий виток насилия полный провал войны, которую ведёт президент Касерола против наркобизнеса? – допытывалась солидная дама, представлявшая Си-эн-эн.

– Нет, сеньора, не означает. Мы уделим должное внимание усилению подразделений, занятых в «Операции Веракрус».

– Но организация назвавшаяся «Новым поколением народного Сопротивления», ответственно заявила, что воюет с «Омегас» только потому, что правительство не справляется само. Можете ли вы подтвердить, что массовое убийство в Веракрусе является первым крупным ударом по силам «Омегас», нанесшим им значительный урон? – спросила ведущая из Би-би-си в дорогих очках.

– Ответ отрицательный, сеньора. Мы идентифицируем личности убитых, лишь пятеро из них были косвенно связаны с «Омегас». Я подчёркиваю – косвенно. Они не работали на них и даже не «финансировали» их, как утверждает «Новое поколение», они всего лишь платили дань своим вымогателям. Все остальные не имели никакого отношения к «Омегас». Им была уготована роль статистов в этом бессмысленном кровавом спектакле.

– Не выступят ли завтра представители «Нового поколения» с опровержением ваших слов? Ведь они могут подкрепить выбор жертв какими-то доказательствами, – предположил репортёр из «Эль Паис».

– На телах всех жертв имеются следы пыток. Бандиты, безусловно, могли выбить из них какие-то признания силой и жестокостью. Если вы считаете методы испанской инквизиции приемлемыми, можете им верить. Надеюсь, они не начнут завтра сжигать женщин за колдовство, – попытался съязвить майор, и уже серьёзно добавил, – Повторяю, мы на сто процентов уверены, что произошло массовое убийство невинных людей в целях создания немедленного устрашающего медиа-эффекта. Это акт неприкрытого террора против гражданского населения.





13.


Народное терпение оказалось небезграничным. Смертельно устав от мучений и издевательств, которым их подвергали всё новые и новые «защитники», простые мексиканцы действительно начали тайно собираться на кухнях, чтобы обсудить друг с другом своё плачевное положение. Кто-то на таких собраниях неизменно поднимал тему возможных мер самозащиты. Как раз одну из таких сходок собрал в любимой таверне жителей посёлка Овехуна местный стоматолог, старый Мануэль. Таверна по случаю закрылась на вечер, а сыновья хозяина внимательно следили за обстановкой снаружи, чтобы немедленно доложить отцу о любых посторонних и чужаках, если таковые вдруг появятся. Овехуна находилась в центре страны, в живописном окружении сочных льяносов и изумрудных холмов. Местные жители ещё с шестидесятых годов вели партизанскую войну против правительства, отстаивая свою левацкую точку зрения на справедливость общественного устройства. Но с тех пор много воды утекло, и мир изменился до неузнаваемости. Иллюзий старых партизан практически никто уже не разделял.

– Когда они убили семью Рубио, моих соседей, я терпел и молил Господа, ангелов и святых угодников, надеялся на чудо, – рассказывал Мануэль. – Бандитам из «Семейного креста» показалось мало того, что Рубио им платили. Не удивительно, ведь до этого они платили «Омегас». Когда начался «крестовый поход», пришёл «Семейный крест». Они действительно прогнали «Омегас», но тут же потребовали от Рубио уплаты нового «налога». Одним злосчастным утром их отрезанные головы были насажены на колья ограды прямо напротив окон детской моего дома. Но я продолжал молиться. Кто, знает, думал я, авось, меня минует чаша сия, но нет. Испить довелось всем моим домочадцам.

Всем слушателям, собравшимся за круглым столом было знакомо это чувство тщетной надежды. Беда, в облике членов «Омегас» или «Семейного креста», не раз стучалась в дом каждого из них. Все лишь молча кивали, слушая дантиста. Тишина нет-нет нарушалась только лёгким хлопком, когда Антонио, хозяин таверны, открывал очередную бутылку красного вина.

– Посмотрите на мои руки, – сказал дантист, подняв обе руки и демонстрируя своим односельчанам их тыльную сторону, на концах пальцев розовела тоненькая плёночка нарастающей роговицы. – Они вырвали мне все ногти плоскогубцами, пока жена собирала выкуп. Через что только ей не пришлось пройти, бедняжке. И все из вас прошли через это. У тебя, Насарио, они сожгли дом. Твою жену, Панкрасио… Впрочем, обойдёмся без подробностей, если хочешь.

– Пустили по кругу, – мрачно сказал Панкрасио. – Росалинду пустили по кругу, пока я собирал деньги.

– Но Росалинда хотя бы жива и, слава богу, находится здесь с тобой, – продолжил Мануэль. – Этого, увы, нельзя сказать о Камиле. Ведь с ней обошлись так же как с Росалиндой, но на глазах у Деметрио.

– А потом Деметрио отрезали голову, тоже при мне, – закончила за него Камила твёрдым голосом, в котором лишь еле ощутимо дрожала нотка неизбывного отчаяния, вошедшего в привычку.

– В связи с чем у меня возник, законный вопрос, дорогие мои товарищи, – сказал Мануэль. – Хотите ли вы так и надеяться до самой смерти, что вам повезёт, или вы хотите что-то предпринять, чтобы спастись? А если же нам спастись не уготовано – хотите ли вы умереть связанными на коленях под ножом палача из «Семейного креста», или погибнуть свободными, с оружием в руках?

– Свободными. Только свободными, – раздались вразнобой голоса участников сходки. – Лучше умереть стоя!

– Дело говоришь, Мануэль. Уж если сдохнуть, то хоть утащить с собой парочку мразей в ад, – всё так же мрачно подытожил Панкрасио.