Первая мысль: «Что за бред?», потом более осмысленная «Кто это написал?» Он прочитал еще один раз, и его поразило с какой теплотой, нежностью неизвестная Тардис обращается в письме. В том что писала женщина, он не сомневался ни минуты. Он словно услышал ее голос: твердый, уверенный, в начале печальный, а после слегка насмешливый.

«Я в тебя верю» писала она.

В его никто никогда не верил. Нет, он никогда не был забитым подростком. Уверенно шел по жизни. Отучился в институте, отслужил в армии, устроился в строительную фирму. С удовольствием, и даже неким драйвом там работал. Успешные родители, обеспеченная семья, понятные перспективы.

Но никто не говорил, что верит в него. Потому то от этих строк стало горько. Ведь предназначались они не ему, а его младшему брату: бабнику, повесе, беспечному студенту, у которого на уме было что угодно, только не жизни людей. Да и по большому счету зачем Коле об этом глобально задумываться? Вот, только не понятно почему письмо для его брата пришло на аську Кости. Тем не менее Тардис о помощи просила именно Николая. В месте с этой мыслью пришла и другая. Непрошеная. Двадцать второго июня, он, Константин умрет. Воображение услужливо подкинуло картинку надгробия с его датами рождения и смерти. А вокруг осень, пестрые листья падают на черный гранит. Константин прогнал наваждение. А после решил, что скорее всего, сообщение придумал неугомонный братец, на пару со своим юродивым чувством юмора.

Прошло несколько дней, но письмо не отпускало. Константин сделал скриншот, а сам текст удалил. Тардис на связь больше не выходила. Цветок аськи был красный.

Чем больше перечитывал он письмо, тем меньше верил в розыгрыш. «Не ищи меня. Меня все равно нет» – сколько невысказанной боли в этих строчках.

Для себя он решил, что 22 июня 2004 года точно никуда не полетит. Заодно узнал, что рейсов в Сочи у них нет, но вот это: «погибнут все на борту» не давало покоя.

Через несколько дней Николай, видя хмурого брата, заявил, что больше не может наблюдать «Эту кислую мину», и позвал в бар. Константин в кои то веки согласился. Надо было проветриться, не то это письмо с ума сведет.

В баре было людно, шумно и алкогольно. Играла какая-то местная группа. Николай тут же познакомился с дивной длинноногой красавицей, и увел ее на танцпол. Константин смотрел на танцующую пару, и попытался представить своего младшего брата серьезным, надежным, уравновешенным. Того, в кого верят. Не получилось.

Брат с девушкой подошли к столику. Николай галантно отодвинул стул, и девушка села.

– Лена – это Костя, мой брат. Костя – это Лена. Я пойду за выпивкой, вы не скучайте.

– И давно, ли вы знакомы с моим братом Елена? – Константин старался выглядеть спокойным. Хотя строчка «Елене привет», на спокойствие не настраивала.

– Только что, – хлопнула ресницами девушка, а у Константина выбило воздух их легких. «Что ж, теперь осталось найти капитана милиции Михаил Артёмова», подумал он, а вслух сказал:

– Тебе одна моя знакомая привет передала, ее Тардис зовут, знаешь такую?

– Нет, а у знакомой нормальное имя есть? – Ни один мускул на ее лице не дрогнул, либо она была очень хорошей актрисой, либо действительно не знала о чем речь.

О помощи в поиске Артёмова, пришлось попросить отца. Тот много лет работал в правовой сфере, был соучредителем крупной юридической фирмы, дружил со многими судьями, нотариусами, следователями.

Через несколько недель, отец, особо не интересуясь, зачем сыну надо, выдал номер телефона Михаила Артемова, со словами «Других подходящих милиционеров Артёмовых в городе нет».

Работа Артёмова действительна была связана с безопасностью в аэропорту. Правда по должности он был старшим лейтенантом. И это скорее всего говорило о том, что неизвестная Тардис просто не разбирается в погонах.





Глава 8. Сердце




– Будь тем, что ты есть, поставь крест на том, чем ты была, – говорил он. – Старые билеты – обман. Беречь всякое старье – только пытаться обмануть себя.

Р. Бредбери «Вино из одуванчиков»



Сентябрь печалил ранними заморозками. Лето и без того не теплое плавно перетекло в откровенно холодную осень. Не прощальных солнечных лучиков, не мягких, уютных осенних дней.

В лесу было сухо. Подмерзшая и резко побуревшая листва летела под ноги нескончаемым дождем. Собравшиеся на поляне люди громко переговаривались, тут и там раздавался смех. Сколоченное из досок и украшенное цветными флажками ристалище еще пустовало. Женя с Егором составляли списки бьющихся в круге. Определяли судей. Осенний турнир, в отличии от весеннего проходил не в детском лагере, а на лесной поляне, и длился только один день. Ребята отобьются две номинации: меч-меч и щит-меч, поедят мяса, и разъедутся. Здесь и иногородних то нет. Только свои, да еще пара ролевиков присматриваются, размышляют хотят они в движение или нет.

Ко мне подошла Марина с двумя чашками исходящего паром сбитня. Варить сбитень вместо привычного чая, настояла я. Парням вроде понравилось. Хорошо. Средневековую кухню надо на фестивалях вводить постепенно и осторожно. А то сбегут с перепугу, уж больно эта историчная кухня на китайскую похожа по количеству специй, уксуса и балансу кислого и сладкого в мясе.

Стянула с рук иглой вывязанные рукавицы, и с благоговением приняла свой пузатый глиняный стакан. Тепло маленькими пузырьками разносилось по телу.

– Спасибо, Мариша, – поблагодарила я подругу, дуя на ароматный напиток, – Ты чего такая грустная?

– Да, ну его, – махнула девушка гривой русых волос в сторону Владимира. Дальше можно было не говорить. Я точно знала, что Владимир нравился Марине. Я точно знала, что они будут вместе, поженятся, что у них родится дочь. И по моим воспоминаниям на этом осеннем турнире они уже были парой. Что сейчас не так?

– Мариш, я уверенна, что ты ему нравишься. Просто он в настоящий момент весь в организации турнира. Да и ты когда в клуб пришла – с парнем же была. Может Владимир еще не понял, что ты свободна. До мужчин часто очевидные вещи с трудом доходят, – несла я откровенную ерунду. В прошлый раз Вове не мешал ни Маринкин парень, ни турнир. Чего в этот раз мешает?

– А мне кажется, что ему нравишься ты! – нахмурилась подруга. Я мысленно сжалась. Этого только мне не хватало. Мало было ссоры с Оксаной из-за парня, теперь еще с Мариной отношения попортить. Не надо мне такого счастья.

– Брось, кому я в таком виде могу нравиться, – попыталась успокоить я подругу, – Да и к Владимиру я отношусь как к брату.

– Это почему ты не можешь ни кому нравиться? – удивилась она, – Маленькая, хрупкая, красивая. Вон, Гена, на тебя смотрит глаз не отрывая.

Мне даже смешно стало. Рядом с Мариной: высокой, стройной, с длинными русыми волосами, с правильными чертами лица, я была просто незаметна. При том делала я это намерено, прекрасно зная, как мужчины реагируют на внешний вид. А если учитывать, что я еще и намерено не красилась, и в настоящее время была в мужском комплекте, то смотреть было вообще не на что. Данное положение дел меня более чем устраивало.

– О, ну значит я тебе нравлюсь! – Решила перевести разговор в шутку, и уйти от скользкой темы. – Будешь моей девушкой?


Маринка громко рассмеялась. Достаточно фривольные шутки были здесь в рамках нормы. Зажатых и слишком серьезных не понимали. В этом был свой резон. Когда в движении соотношение мужчин к женщинам шесть к одному, то тут только шутить, иначе драк и конфликтов не избежать. Притом девушкам шутить и принимать мужские шутки нужно научиться в первые часы общения. Иначе слезы, обиды, непонимания.

Марина, приобняла меня за плечи, и продолжая хохотать, все же отказала мне в моих чистых порывах:

– Не, мелковат, ты для меня мальчонка, да и борода не растет!

– Борода в женщине не главное! – раздалось за спиной. Мы обернулись. За нами стоял Владимир, с совершенно каменным лицом. Вот эта его манера всегда говорить с серьезным видом сбивала людей с толку. Почему, мне не ясно. Ведь всегда можно посмотреть человеку в глаза, смеются они или нет. С первого взгляда видно, что в них пляшут озорные огоньки. И смотрит он на нас с задором.

– Вы девушки решили, когда биться будете?

– Весной, наверное, я клинок у «Зареченцев» заказала. Но доспех некогда пока что делать, одиннадцатый класс все же, – отрапортовала я.

– А я не знаю, – ответила Марина грустно, – Я попросила у родителей деньги на железо вместо выпускного платья. Как дадут буду в свободное время бригантину собирать.

Повисла тишина, мы с Вовой смотрели на подругу с неприкрытым удивлением.

– Марина, а как же выпускной, платье, ресторан, танцы, рассвет над рекой?

– Не надо мне это все! – ответила она более резко, чем хотела, и извинившись отошла.

Я что бы не стоять с Владимиром наедине, то же пролепетала что-то про закончившееся питье, и ретировалась в сторону котла. Меня сильно удивило заявление подруги. Я не помню ни чего такого в прошлый раз. Хотя если бы она променяла бальное платье на доспех, то, наверное, я бы эту историю знала. Всплыло в памяти, как мы с мамой пошли покупать мне платье на выпускной. Воздушное, голубое, с вышитым лифом. А потом как у трети девочек в классе были голубые платья, и нас намучился расставлять фотограф. Невольно улыбнулась. Пока меня за платьем не звали.

Погрузившись в мысли, не заметила, как почти налетела на Геннадия. Круто разворачиваться и идти прочь было бы не вежливо. Мне и так рядом с ним изменяли выдержка и хорошие манеры. Хотелось взять его за грудки, трясти и орать: «Смотри! Смотри! Видишь шрамы и рубцы на моем сердце!? Это все твоих рук дело! Это ты растоптал, уничтожил все что между нами было! Превратил мою душу в ледяную пустыню! Поэтому не смей говорить со мной, подходить ко мне, смотреть в мою сторону!». Странная, кстати реакция. Я уже лет десять полагала, что мне глубоко безразлично все, что между нами было, и чем все закончилось. Гормоны что ли выверт такой дают?!

Умом я понимала, что веду себя глупо и неадекватно, уговаривала, что прошло много, много времени, что виноваты оба, а вот этот конкретно парень в этом конкретно измерении вообще ни при чем! Но в данном случае все доводы разума были тщетны. Поэтому, я мысленно, представила, как убираю все свои эмоции, страхи, крики в коробочку, коробочку закрываю на ключ, а ключ кладу в карман. Эту практику, я придумала сама себе как раз после развода с Геной. Устав плакать, я закрыла глаза и «посмотрела» на свое сердце, на нем не было живого места: все в ранах, ожогах, язвах. Такое в руки страшно брать, не то, что пользоваться. И тогда я первый раз представила коробочку. Аккуратно, чтобы не повредить положила его туда, закрыла на ключ, и оставила заживать. Почти год, я ела, пила, ходила, улыбалась, работала. Но внимательно следила, чтобы шкатулка была закрыта…

– …и костюм хороший. Тебе здесь нравится? – Кажется настраиваясь на разговор, я пропустила его часть. Не беда.

– Нормально, – буркнула, я даже не стараясь поддержать беседу.

– А я вот пошиться не успел. Хотел на Русь.

– Не хотел, – фраза вылетела прежде, чем я успела закрыть рот.

– Что? Почему не хотел?

Я подняла на него глаза, и как маленькому объяснила:

– Ген, ты не хотел. Потому что если человек хочет, то ищет возможности, а если не хочет, то – оправдания. Значит – не хотел. А что ты хочешь, Гена, на самом деле? О чем мечтаешь в самых диких снах? От чего у тебя загораются глаза и чешутся руки? Без шелухи родительских чаяний, без навязанных чужих идей и авторитетных мнений? Чего хочешь именно ты сам? Забыл? – Говоря это я внимательно смотрела на его лицо. Там было смятение, шок, непонимание. Вдруг, меня отпустило. Так резко как начинается и проходит судорога. Я увидела перед собой пацаненка, которому то двадцать только через месяц будет. Тепличного, мягкотелого, незлого, но совершенно не приспособленного к жизни. На секунду возникло и прошло чувство жалости.

– Удивлен, не понимаешь? – тем не менее продолжила, почти шепотом. – А ведь это так важно: видеть цель, идти к ней, бороться, добиваться. Тебе сказали, куда поступить – ты поступил, сказали переехать в другой город – переехал, позвали тусоваться – пошел. Ты веришь в мистику, покупаешь лотерейные билеты, мечтаешь, что на тебя свалиться богатство и счастье, и ни чего для этого не делаешь. Поверь мне, если плывешь по течению, то обязательно куда-то прибьешься, но до своей цели надо грести!

Развернулась и ушла. Я и так сказала больше, чем планировала.



Геннадий Майоров

Реконструкторы отбились, поели шашлыков, собрались и разъехались. Без машинные загрузились с рюкзаками в автобус. Расселись на сиденья. Галдели, обмениваясь впечатлениями. Хвастались ушибами. Напротив меня уселись Марина и Владимир, и о чем-то тихо спорили. Алису забрал на машине хмурый отец.

Я прислонился головой к окну и прикрыл глаза, в голове было пусто. Мысли ворочались холодными, толстыми, неуклюжими щупальцами. Вдруг, не осознано слух выхватил обрывок фразы:

– Не, а у меня постоянное чувство, что она нас всех насквозь видит.

По спине пробежал липкий холодок. Снова воскресли в памяти пасмурные глаза, и странные слова: От чего у тебя загораются глаза и чешутся руки?

Все это время он не позволял себе думать об этом. Вспоминать, как же приятно было чувствовать радость от успеха, когда прописанный код превращался в программу, простенькую, но работающую без сбоев…Мать, тогда посмотрев в компьютер, только и сказала «хватит дурью маяться, тебе в институт поступать». Откуда Алиса могла это знать? Кто-то сказал? Нет. Да он и не рассказывал ни никому. Вычеркнул, забыл вместе с чувством обиды и разочарования. Даже самому себе не признавался никогда. И вот, содрала бинты обыденности, а под ними – рана не зажившая. Надо же…

– Думаю, что она просто хорошо в людях разбирается, – ответила на мой мысленный вопрос Марина, а потом с хитрецой добавила, – Сказала, что ты ей как брат.

Вова хмыкнул в бороду, и совершенно серьезно произнес:

– Будь она моей сестрой, давно бы через колено положил, да по мягкому месту прошелся хворостиной за то, что косу отрезала. Ты то волосы хоть нетрожь!

– Не буду, – с улыбкой в голосе, отозвалась соседка.

– Слушай, – продолжал тем временем Владимир, – У меня дома коробка стоит с пластинами нарезанными, я планировал колонтарь делать, да передумал. Может зайдешь ко мне на днях, глянешь, вдруг тебе на бригантину подойдут?

– Хорошо.

Кажется, у этих голубков все налаживается. Хотя вначале Вова явно в сторону Алисы поглядывал, интересно она ему то же что-то сказала такое, от чего он решил, что безопасней на подругу переключится?

Слова Алисы вертелись в голове. Больно жалили, правдой, душу. Действительно, его мать найдя молодого мужа первым делом сплавила сына в другой город в институт, чтобы глаза не мозолил, так сказать. Ему выбрали престижный факультет, который он терпеть не мог, и уже пару раз был на грани отчисления, но взятки с одной стороны и угрозы оставить без содержания с другой делали свое дело. Ему сняли хорошую квартиру, ему ежемесячно присылали денег. Все у него было хорошо. Кроме очевидного. Сам по себе он ничего не представлял. Ноль, тряпка, пустое место. Настолько никчёмный, что даже не замечал этого, пока носом не ткнула мелкая пигалица! Горько усмехнулся: «Что ж, Алиса, ты спрашивала, что я хочу. Пожалуй, я хочу, что б ты смотрела на мня по-другому. И добьюсь этого!!»