И хочу договориться.
«Скоро мы поговорим».
Слова премьера все еще эхом отдаются у меня в голове.
Я должна сосредоточиться на своей завтрашней речи и трансляции, на отрицании своей крови, но не могу выбросить слова Дэвидсона из головы.
Когда Элейн рассказала мне о его предложении, я подумала, что нам пора собирать вещи. Много нам не понадобится. В дикой местности нет нужды в красивых платьях и одежде. Мне нужен только хороший запас металлов и какая-нибудь тренировочная экипировка. И еда, конечно. Иногда я все еще думаю об этом – и повторяю про себя список вещей, которые нужно будет взять с собой, если нам придется бежать. Наверное, по привычке, после месяцев войны и риска. Доверять кому-то, кто не входит в узкий круг моих близких, не в моих правилах. По крайней мере, пока.
– Пожалуйста, не делай этого, – попросила я, сжимая ее ладони в своих. Солнце ярко светило в окна нашей гостиной, но я помню, как мне было холодно.
– Это просто работа, Эви, – сказала она. Я услышала в ее голосе укоризненные нотки. – Он хочет, чтобы я помогала. Сопровождала его, как те новокровки. Прикрывала его, была начеку. Он знает, что у меня есть опыт работы в Серебряных дворах – и я буду хорошо работать с Серебряными здесь, в Монфоре. Я знаю, откуда они берутся, как они думают. Не то чтобы я не делала то же самое раньше.
«Для тебя».
Я понимаю, что именно она не сказала.
Да, она шпионила для меня в прошлом. Да, ради меня она рисковала своей жизнью и делала это, чтобы помочь мне и моей семье сдвинуть все с мертвой точки. Она не раз шпионила за Мэйвеном, и, безусловно, если бы ее поймали, она была бы уже мертва.
– Элейн, это другое.
«Он не ценит твою жизнь так, как ее ценю я».
– Сначала ты будешь сидеть в углу, тихо и незаметно. Тогда он попросит тебя пойти туда, где он быть не может или не хочет. Чтобы посмотреть и доложить ему, что ты видела. Ты будешь шпионить за его политическими противниками, его генералами, союзниками – и, возможно, за его врагами. Каждое задание будет опаснее предыдущего. – Я сжала ее крепче, уже чувствуя, как она ускользает. Я уже могла представить, как Дэвидсон убеждает ее проверить лагерь рейдеров или двор военачальника прерий. – Ты тень, любимая. Просто подумай, для чего он будет тебя использовать.
Она вытащила свои пальцы из моих ладоней.
– Наши способности – далеко не все, чем мы ценны, Самос.
Я помню, как ее голос при этих словах задрожал от боли, такой резкой и решительной. Я ожидала, что она тут же отправится в кабинет премьер-министра и согласится на его предложение. Но тогда она этого не сделала – и не сделала до сих пор. Прошел долгий месяц с тех пор, как он предложил ей постоянную работу в Монфоре. Как бы ей ни хотелось обосноваться в горах, она все равно ждет.
«Для тебя».
Я откидываю голову, прислоняясь к стенке самолета. Сдерживать ее несправедливо. Совсем скоро нам обеим придется приступить к своим обязанностям. И она права: она уже это делала. Делала в более опасных условиях, с худшими последствиями.
«Неужели премьер-министр не защитит ее?»
«Не будь такой наивной, Эванжелина».
Монфор – не Норта, но и в Монфоре есть свои опасности.
– Тебе нужно отдохнуть, – шепчет Птолемус через проход, вырывая меня из моих мыслей. Он не отрывает взгляда от бумаг, обрывки которых покрыты его неряшливыми каракулями. Наши речи в любом случае не будут долгими, но его отречение все равно дается ему с трудом. Единственными источниками света в самолете являются его крошечная лампа и слабое освещение на потолке и в кабине.
Делегаты Монфора дремлют, сгрудившись в задней части воздушного судна, чтобы дать нам пространство.
Я качаю головой, не желая говорить и беспокоить Элейн. Рен тоже замерзла в прохладном воздухе самолета, растянувшись на сиденьях лицом к Птолемусу, свернувшись калачиком под меховым одеялом, из-под которого виднелась только ее голова.
В слабом свете лампы я вижу, что брат бросает на меня косой взгляд. Смотрит слишком долго. Мне никуда от этого не деться. Я могу только позволить ему смотреть.
Интересно, существуют ли еще Разломы. Даже не представляю, какой беспорядок творится дома после смерти отца. Серебряные дворяне сражаются, чтобы заполнить оставленную им дыру. Красные поднимаются, чтобы присоединиться к Гвардии, или к Штатам Норты, или найти свое собственное место в этом мире. Отчасти я надеюсь, что обширное поместье было сожжено дотла. Отчасти мне до боли хочется увидеть комнаты из стали и стекла, выходящие окнами на марширующие холмы и долины.
Я думаю кое о чем еще – и моя грудь сжимается. Я не хочу задавать этот вопрос, но мне кажется, что я оказалась на краю водоворота. Но он всегда меня затягивает.
– Как думаешь, она будет там? – хриплю я, и Элейн шевелится, но не просыпается.
Взгляд Птолемуса становится острее, он поднимает бровь.
Слова с трудом сходят с моих уст.
– Наша мать?
Он не отвечает.
Он не знает.
Я жду, что меня будет разрывать от чувства стыда. Сожаления. Облегчения. Страха. Но когда я ступаю на взлетно-посадочную полосу аэродрома и впервые вдыхаю воздух Разломов, единственное, о чем я могу думать, – зубы. Волчьи зубы. Которые прижимаются к моей шее, не разрывая кожу, но удерживая меня, приковывая к месту.
«Я прошла всего несколько футов».
На долю секунды я снова оказываюсь на полу, прижатая щекой к холодной плитке. Мои родители нависают надо мной, их лица одинаково кривятся от отвращения. Я предала их. Я напала на своего отца. Я попыталась сбежать. Но у меня не получилось уйти далеко – об этом позаботились волки моей матери. При желании она могла заставить их разорвать меня на части. Ларенция Серпент – не та женщина, с которой можно шутить, хотя я, определенно, пыталась.
Только благодаря Птолемусу рычащие волки не потащили меня домой за лодыжки. Если бы он не вмешался – не напал на моего отца и не убил волка, который удерживал меня на месте, – и думать не хочу, что бы со мной сейчас было.
«Я вернулась», – думаю я, глядя на холмы, возвышающиеся вокруг аэродрома.
Осень пришла и в Разломы, окрасив зеленые леса в оранжевые и красные краски. Листья шелестят на легком ветру, а по верхушкам деревьев пляшут лучи утреннего солнца. Вдалеке я с трудом могу разглядеть раскинувшийся на гребне холма Ридж-хаус. Отсюда он кажется маленьким и незначительным; темное пятно на фоне более ярких цветов.
Элейн выходит из самолета вслед за мной и прослеживает направление моего взгляда. Она делает тяжелый вздох и нежно подталкивает меня в сторону ожидающего нас транспорта. Птолемус и Рен уже там, забираются в первую машину. Остальные делегаты и охранники Монфора направляются ко второму транспорту, оставляя нас наедине. Я ожидала, что по крайней мере один из них поедет со мной, хотя бы для того, чтобы понаблюдать. В конце концов, мы – наследники этого королевства, выжившие дети Воло Самоса. Они уверены, что мы можем захотеть воспользоваться своим правом по рождению на глазах у целого континента.
То, что никто больше не видит в нас угрозы, почти оскорбительно.
Рен все еще зевает, когда я забираюсь в транспорт и сажусь напротив нее. Сегодня она также одета в цвета Дома Сконос, но темнее: в ее платье сочетаются кроваво-алый и железно-серый. Она решительно готова поддерживать Толли и его решение отречься от престола. Элейн усаживается рядом со мной. Вчера она отдала предпочтение прекрасному платью небесного и золотого цветов, теперь же на ней одеяние, расшитое розовым жемчугом. Послание, смысл которого очевиден. Старые порядки, Дома, цвета, союзы и расслоения знати больше не имеют для нее значения. Дом Хейвен – не ее семья и не ее будущее.
Обо мне и Птолемусе нельзя сказать то же самое. Через час дом Самос отречется от престола, и чтобы сделать это, мы должны выглядеть как члены Дома Самос. Наша бронированная одежда из полированного зеркала и хрома сочетается с нашими серебристыми волосами и глазами цвета грозовых облаков. При каждом моем движении раздается звон множества колец, браслетов, сережек и ожерелий. С самого детства я была приучена к подобному великолепию – и сегодня, возможно, навела этот лоск в самый последний раз.
– Будешь репетировать? – спрашиваю я брата, вздергивая подбородок. Он закончил речь, пока мы летели, но так и не прочитал ее вслух.
Птолемус чуть не закатывает глаза. Его волосы зачесаны назад, и он выглядит как принц. Или король.
– А ты?
Ухмыляясь, я откидываюсь на спинку стула, аккуратно сложив руки на коленях. Мои острые кольца стукаются друг о друга, когда транспорт с ревом мчится по асфальту.
– Я рада, что буду второй. После тебя это будет несложно.
– Это что, вызов? – отвечает он.
Я пожимаю плечами, наслаждаясь нашей игрой. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от знакомой земли, проносящейся мимо в окне.
– Просто наблюдение.
Рен кладет руку на плечо Толли, позволяя своим длинным пальцам коснуться его брони. Она смахивает с нее невидимую пылинку.
– Это не займет много времени, – говорит она. Она бегло осматривает моего брата, выискивая любой признак несовершенства или изъяна. Мягко и привычно она поворачивает к себе его лицо и проводит большими пальцами по серым кругам у него под глазами. Ее кожа на фоне его кажется совсем темной; и она стирает с его лица любые физические признаки усталости. Круги под глазами исчезают, подчиняясь ее способности. И внезапно Птолемус выглядит так, словно провел ночь во дворце, а не в тесном самолете. – Тем более, что остальные будут молчать.
– Остальные? – Я сжимаю челюсть – и чувствую, как у меня сжимается грудь. Элейн рядом со мной резко втягивает носом воздух и смотрит на меня. Она выглядит такой же растерянной, как и я. – Толли, я ненавижу сюрпризы. Особенно сегодня.
Он не отводит взгляда от Рен.
– Не волнуйся. Там не будет никого, с кем ты еще не дралась.
– Это не до конца сужает круг возможных претендентов, – бормочу я. Мой мозг прокручивает все возможные варианты.
Сначала на ум приходит Мэра, но она далеко, все еще восстанавливается в глуши в долине Монфор. Когда она вернется в цивилизацию, об этом узнает вся страна.
Прежде чем я успеваю начать вспоминать тех многих, с кем я спарринговала, сражалась и калечила, ответ буквально пролетает мимо. Два воздушных транспорта гудят у нас над головами, когда мы начинаем подниматься на холмы, на мгновение заглушая все разговоры. Я прижимаюсь лбом к окну, чувствуя, как стучат мои зубы – и гудят мои способности. Насколько я могу судить, на самолетах нет никакого тяжелого вооружения.
– Алая гвардия, – выдыхаю я, отмечая разорванное багровое солнце, отпечатанное на борту корабля, летящего впереди. Со второго, кажется, еще капает свежая краска. На его хвосте нарисована новая эмблема, три соединенных круга: красный, серебристый и белый. Для каждого вида крови. Сплетены как равные. – И Штаты Норты.
Я точно знаю, кто будет ждать нас в Ридж-хаусе, стоя в том, что осталось от моей прежней жизни.
Обычно дорога от аэродрома до поместья занимает слишком много времени, но сегодня я хочу, чтобы она не заканчивалась. Мы поднимаемся на холмы за несколько секунд, и сквозь деревья виднеются знакомые ворота старого дворца. Когда мы проходим через них, я опускаю глаза, не в силах смотреть на внушительный фасад из стекла и стали.
При желании я могла бы пойти по коридорам с закрытыми глазами. Было бы легко дойти до тронного зала, даже не поднимая глаз.
Трус бы поступил именно так.
Вместо этого я едва моргаю и смело выдерживаю все взгляды, спускаясь в широкий, засыпанный листвой двор. Через него протекает ручей, петляющий под жидкими железными мостами. Он течет из источника, расположенного неподалеку от центра Ридж-хауса. Цветы и деревья остались такими же, какими я их помню. Они совсем не изменились, если не считать прикосновения осеннего огня. Мельком я вижу заросшие знакомые стены и инстинктивно вспоминаю комнаты, выходящие окнами на приемный двор. Гостевые покои, залы для прислуги, галереи, караульные помещения, скульптуры. Все в порядке. Война еще не добралась до Ридж-хауса. Мне кажется, что мы словно вернулись назад во времени.
Но это неправда. До того, как умер мой отец, у дверей стояли только Серебряные стражники. Воины, верные Дому Самоса. Теперь есть только Алая гвардия. Солдаты стоят, гордо расправив плечи, у них на шеях намотаны малиновые и красные шарфы, которые просто нельзя игнорировать. Они пристально смотрят, как мы подходим к поместью.
Делегаты Монфора входят в Ридж-хаус первыми. Они идут впереди в своих белых и зеленых одеяниях. Их стражники охраняют и нас, и они внимательно провожают нас взглядами, когда мы проходим мимо. Среди них есть и Красные, и новокровки, и Серебряные. Каждый из них вооружен и готов сражаться, если в этом возникнет необходимость. Мне жаль тех, кто решит напасть на нас с Птолемусом здесь, в месте, которое мы так хорошо знаем. Бессмысленно сражаться с магнетроном во дворце, сделанном из стали. Даже мои кузены не стали бы пытаться. Конечно, им может хватить глупости попытаться совершить переворот от моего имени, но они не самоубийцы.
Воздух в Ридж-хаусе затхлый, и это выводит меня из задумчивости. Само поместье цело, но я сразу замечаю, в каком оно находится плачевном состоянии. Как сильно тут все изменилось – а ведь прошло всего лишь несколько месяцев. Обычно чистые стены покрыты пылью, в большинстве комнат, отходящих от прихожей, не горит свет. Мой дом, или эта его часть, заброшен.
Элейн крепко сжимает мою руку – я чувствую прикосновение ее прохладной кожи. Неожиданно я чувствую, как по моей коже ползет румянец, и меня бросает в пот. Я сжимаю ее в ответ, благодарная за ее присутствие.
Провода почти сливаются с каменной кладкой под нашими ногами, извиваясь в тени у основания стены слева от меня. Они ведут в тронный зал, уже подготовленный к тому, что мы должны сделать и сказать. Закатный зал когда-то был нашим приемным залом – до того, как мой отец решил провозгласить себя королем. Наши троны стоят тут и сейчас – не говоря уже о многом другом. Я уже отсюда чувствую механизмы. Камеры, оборудование для вещания, освещение. Алюминий, железо, окаймленные пустотами, которые могут быть только пластиком или стеклом.
Я не медлю, как бы сильно мне этого ни хотелось. Здесь слишком много глаз, Монфора и Алой гвардии. Показывать свою слабость слишком рискованно. Да и под давлением публики я всегда выступала лучше всего.
В отличие от остальной части Ридж-хауса, в тронном зале моего отца царит идеальный порядок. Окна вымыты, из них открывается прекрасный вид на долину и реку. Все блестит в свете ярких огней, собранных съемочной группой. Они направлены на платформу, на которой когда-то сидела моя семья. Те, кто занимался уборкой, самым тщательным образом промыли все, от пола до потолка. Наверное, это дело рук Алой гвардии. У Красных в таких вещах больше опыта.
Штаты Норты прислали небольшую делегацию. Я насчитала только двух представителей. Они не одеты в форму, не то, что представители Монфора или Гвардии. Но сразу понятно, кто представляет новую восточную страну, которая все еще отстраивается из пепла старой. А узнать этих двоих еще проще. Пока Гвардия занята расстановкой камер и освещения, двое нортанцев стоят в стороне. Не для того, чтобы избежать работы, но для того, чтобы не мешать.
Я их не виню. Джулиан Джейкос и Тиберий Калор здесь бесполезны, низложены до простых зрителей. Их присутствие кажется еще более неуместным, чем присутствие шаркающих по полу моей матери вооруженных Красных.
«Скоро мы поговорим».
Слова премьера все еще эхом отдаются у меня в голове.
Я должна сосредоточиться на своей завтрашней речи и трансляции, на отрицании своей крови, но не могу выбросить слова Дэвидсона из головы.
Когда Элейн рассказала мне о его предложении, я подумала, что нам пора собирать вещи. Много нам не понадобится. В дикой местности нет нужды в красивых платьях и одежде. Мне нужен только хороший запас металлов и какая-нибудь тренировочная экипировка. И еда, конечно. Иногда я все еще думаю об этом – и повторяю про себя список вещей, которые нужно будет взять с собой, если нам придется бежать. Наверное, по привычке, после месяцев войны и риска. Доверять кому-то, кто не входит в узкий круг моих близких, не в моих правилах. По крайней мере, пока.
– Пожалуйста, не делай этого, – попросила я, сжимая ее ладони в своих. Солнце ярко светило в окна нашей гостиной, но я помню, как мне было холодно.
– Это просто работа, Эви, – сказала она. Я услышала в ее голосе укоризненные нотки. – Он хочет, чтобы я помогала. Сопровождала его, как те новокровки. Прикрывала его, была начеку. Он знает, что у меня есть опыт работы в Серебряных дворах – и я буду хорошо работать с Серебряными здесь, в Монфоре. Я знаю, откуда они берутся, как они думают. Не то чтобы я не делала то же самое раньше.
«Для тебя».
Я понимаю, что именно она не сказала.
Да, она шпионила для меня в прошлом. Да, ради меня она рисковала своей жизнью и делала это, чтобы помочь мне и моей семье сдвинуть все с мертвой точки. Она не раз шпионила за Мэйвеном, и, безусловно, если бы ее поймали, она была бы уже мертва.
– Элейн, это другое.
«Он не ценит твою жизнь так, как ее ценю я».
– Сначала ты будешь сидеть в углу, тихо и незаметно. Тогда он попросит тебя пойти туда, где он быть не может или не хочет. Чтобы посмотреть и доложить ему, что ты видела. Ты будешь шпионить за его политическими противниками, его генералами, союзниками – и, возможно, за его врагами. Каждое задание будет опаснее предыдущего. – Я сжала ее крепче, уже чувствуя, как она ускользает. Я уже могла представить, как Дэвидсон убеждает ее проверить лагерь рейдеров или двор военачальника прерий. – Ты тень, любимая. Просто подумай, для чего он будет тебя использовать.
Она вытащила свои пальцы из моих ладоней.
– Наши способности – далеко не все, чем мы ценны, Самос.
Я помню, как ее голос при этих словах задрожал от боли, такой резкой и решительной. Я ожидала, что она тут же отправится в кабинет премьер-министра и согласится на его предложение. Но тогда она этого не сделала – и не сделала до сих пор. Прошел долгий месяц с тех пор, как он предложил ей постоянную работу в Монфоре. Как бы ей ни хотелось обосноваться в горах, она все равно ждет.
«Для тебя».
Я откидываю голову, прислоняясь к стенке самолета. Сдерживать ее несправедливо. Совсем скоро нам обеим придется приступить к своим обязанностям. И она права: она уже это делала. Делала в более опасных условиях, с худшими последствиями.
«Неужели премьер-министр не защитит ее?»
«Не будь такой наивной, Эванжелина».
Монфор – не Норта, но и в Монфоре есть свои опасности.
– Тебе нужно отдохнуть, – шепчет Птолемус через проход, вырывая меня из моих мыслей. Он не отрывает взгляда от бумаг, обрывки которых покрыты его неряшливыми каракулями. Наши речи в любом случае не будут долгими, но его отречение все равно дается ему с трудом. Единственными источниками света в самолете являются его крошечная лампа и слабое освещение на потолке и в кабине.
Делегаты Монфора дремлют, сгрудившись в задней части воздушного судна, чтобы дать нам пространство.
Я качаю головой, не желая говорить и беспокоить Элейн. Рен тоже замерзла в прохладном воздухе самолета, растянувшись на сиденьях лицом к Птолемусу, свернувшись калачиком под меховым одеялом, из-под которого виднелась только ее голова.
В слабом свете лампы я вижу, что брат бросает на меня косой взгляд. Смотрит слишком долго. Мне никуда от этого не деться. Я могу только позволить ему смотреть.
Интересно, существуют ли еще Разломы. Даже не представляю, какой беспорядок творится дома после смерти отца. Серебряные дворяне сражаются, чтобы заполнить оставленную им дыру. Красные поднимаются, чтобы присоединиться к Гвардии, или к Штатам Норты, или найти свое собственное место в этом мире. Отчасти я надеюсь, что обширное поместье было сожжено дотла. Отчасти мне до боли хочется увидеть комнаты из стали и стекла, выходящие окнами на марширующие холмы и долины.
Я думаю кое о чем еще – и моя грудь сжимается. Я не хочу задавать этот вопрос, но мне кажется, что я оказалась на краю водоворота. Но он всегда меня затягивает.
– Как думаешь, она будет там? – хриплю я, и Элейн шевелится, но не просыпается.
Взгляд Птолемуса становится острее, он поднимает бровь.
Слова с трудом сходят с моих уст.
– Наша мать?
Он не отвечает.
Он не знает.
Я жду, что меня будет разрывать от чувства стыда. Сожаления. Облегчения. Страха. Но когда я ступаю на взлетно-посадочную полосу аэродрома и впервые вдыхаю воздух Разломов, единственное, о чем я могу думать, – зубы. Волчьи зубы. Которые прижимаются к моей шее, не разрывая кожу, но удерживая меня, приковывая к месту.
«Я прошла всего несколько футов».
На долю секунды я снова оказываюсь на полу, прижатая щекой к холодной плитке. Мои родители нависают надо мной, их лица одинаково кривятся от отвращения. Я предала их. Я напала на своего отца. Я попыталась сбежать. Но у меня не получилось уйти далеко – об этом позаботились волки моей матери. При желании она могла заставить их разорвать меня на части. Ларенция Серпент – не та женщина, с которой можно шутить, хотя я, определенно, пыталась.
Только благодаря Птолемусу рычащие волки не потащили меня домой за лодыжки. Если бы он не вмешался – не напал на моего отца и не убил волка, который удерживал меня на месте, – и думать не хочу, что бы со мной сейчас было.
«Я вернулась», – думаю я, глядя на холмы, возвышающиеся вокруг аэродрома.
Осень пришла и в Разломы, окрасив зеленые леса в оранжевые и красные краски. Листья шелестят на легком ветру, а по верхушкам деревьев пляшут лучи утреннего солнца. Вдалеке я с трудом могу разглядеть раскинувшийся на гребне холма Ридж-хаус. Отсюда он кажется маленьким и незначительным; темное пятно на фоне более ярких цветов.
Элейн выходит из самолета вслед за мной и прослеживает направление моего взгляда. Она делает тяжелый вздох и нежно подталкивает меня в сторону ожидающего нас транспорта. Птолемус и Рен уже там, забираются в первую машину. Остальные делегаты и охранники Монфора направляются ко второму транспорту, оставляя нас наедине. Я ожидала, что по крайней мере один из них поедет со мной, хотя бы для того, чтобы понаблюдать. В конце концов, мы – наследники этого королевства, выжившие дети Воло Самоса. Они уверены, что мы можем захотеть воспользоваться своим правом по рождению на глазах у целого континента.
То, что никто больше не видит в нас угрозы, почти оскорбительно.
Рен все еще зевает, когда я забираюсь в транспорт и сажусь напротив нее. Сегодня она также одета в цвета Дома Сконос, но темнее: в ее платье сочетаются кроваво-алый и железно-серый. Она решительно готова поддерживать Толли и его решение отречься от престола. Элейн усаживается рядом со мной. Вчера она отдала предпочтение прекрасному платью небесного и золотого цветов, теперь же на ней одеяние, расшитое розовым жемчугом. Послание, смысл которого очевиден. Старые порядки, Дома, цвета, союзы и расслоения знати больше не имеют для нее значения. Дом Хейвен – не ее семья и не ее будущее.
Обо мне и Птолемусе нельзя сказать то же самое. Через час дом Самос отречется от престола, и чтобы сделать это, мы должны выглядеть как члены Дома Самос. Наша бронированная одежда из полированного зеркала и хрома сочетается с нашими серебристыми волосами и глазами цвета грозовых облаков. При каждом моем движении раздается звон множества колец, браслетов, сережек и ожерелий. С самого детства я была приучена к подобному великолепию – и сегодня, возможно, навела этот лоск в самый последний раз.
– Будешь репетировать? – спрашиваю я брата, вздергивая подбородок. Он закончил речь, пока мы летели, но так и не прочитал ее вслух.
Птолемус чуть не закатывает глаза. Его волосы зачесаны назад, и он выглядит как принц. Или король.
– А ты?
Ухмыляясь, я откидываюсь на спинку стула, аккуратно сложив руки на коленях. Мои острые кольца стукаются друг о друга, когда транспорт с ревом мчится по асфальту.
– Я рада, что буду второй. После тебя это будет несложно.
– Это что, вызов? – отвечает он.
Я пожимаю плечами, наслаждаясь нашей игрой. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от знакомой земли, проносящейся мимо в окне.
– Просто наблюдение.
Рен кладет руку на плечо Толли, позволяя своим длинным пальцам коснуться его брони. Она смахивает с нее невидимую пылинку.
– Это не займет много времени, – говорит она. Она бегло осматривает моего брата, выискивая любой признак несовершенства или изъяна. Мягко и привычно она поворачивает к себе его лицо и проводит большими пальцами по серым кругам у него под глазами. Ее кожа на фоне его кажется совсем темной; и она стирает с его лица любые физические признаки усталости. Круги под глазами исчезают, подчиняясь ее способности. И внезапно Птолемус выглядит так, словно провел ночь во дворце, а не в тесном самолете. – Тем более, что остальные будут молчать.
– Остальные? – Я сжимаю челюсть – и чувствую, как у меня сжимается грудь. Элейн рядом со мной резко втягивает носом воздух и смотрит на меня. Она выглядит такой же растерянной, как и я. – Толли, я ненавижу сюрпризы. Особенно сегодня.
Он не отводит взгляда от Рен.
– Не волнуйся. Там не будет никого, с кем ты еще не дралась.
– Это не до конца сужает круг возможных претендентов, – бормочу я. Мой мозг прокручивает все возможные варианты.
Сначала на ум приходит Мэра, но она далеко, все еще восстанавливается в глуши в долине Монфор. Когда она вернется в цивилизацию, об этом узнает вся страна.
Прежде чем я успеваю начать вспоминать тех многих, с кем я спарринговала, сражалась и калечила, ответ буквально пролетает мимо. Два воздушных транспорта гудят у нас над головами, когда мы начинаем подниматься на холмы, на мгновение заглушая все разговоры. Я прижимаюсь лбом к окну, чувствуя, как стучат мои зубы – и гудят мои способности. Насколько я могу судить, на самолетах нет никакого тяжелого вооружения.
– Алая гвардия, – выдыхаю я, отмечая разорванное багровое солнце, отпечатанное на борту корабля, летящего впереди. Со второго, кажется, еще капает свежая краска. На его хвосте нарисована новая эмблема, три соединенных круга: красный, серебристый и белый. Для каждого вида крови. Сплетены как равные. – И Штаты Норты.
Я точно знаю, кто будет ждать нас в Ридж-хаусе, стоя в том, что осталось от моей прежней жизни.
Обычно дорога от аэродрома до поместья занимает слишком много времени, но сегодня я хочу, чтобы она не заканчивалась. Мы поднимаемся на холмы за несколько секунд, и сквозь деревья виднеются знакомые ворота старого дворца. Когда мы проходим через них, я опускаю глаза, не в силах смотреть на внушительный фасад из стекла и стали.
При желании я могла бы пойти по коридорам с закрытыми глазами. Было бы легко дойти до тронного зала, даже не поднимая глаз.
Трус бы поступил именно так.
Вместо этого я едва моргаю и смело выдерживаю все взгляды, спускаясь в широкий, засыпанный листвой двор. Через него протекает ручей, петляющий под жидкими железными мостами. Он течет из источника, расположенного неподалеку от центра Ридж-хауса. Цветы и деревья остались такими же, какими я их помню. Они совсем не изменились, если не считать прикосновения осеннего огня. Мельком я вижу заросшие знакомые стены и инстинктивно вспоминаю комнаты, выходящие окнами на приемный двор. Гостевые покои, залы для прислуги, галереи, караульные помещения, скульптуры. Все в порядке. Война еще не добралась до Ридж-хауса. Мне кажется, что мы словно вернулись назад во времени.
Но это неправда. До того, как умер мой отец, у дверей стояли только Серебряные стражники. Воины, верные Дому Самоса. Теперь есть только Алая гвардия. Солдаты стоят, гордо расправив плечи, у них на шеях намотаны малиновые и красные шарфы, которые просто нельзя игнорировать. Они пристально смотрят, как мы подходим к поместью.
Делегаты Монфора входят в Ридж-хаус первыми. Они идут впереди в своих белых и зеленых одеяниях. Их стражники охраняют и нас, и они внимательно провожают нас взглядами, когда мы проходим мимо. Среди них есть и Красные, и новокровки, и Серебряные. Каждый из них вооружен и готов сражаться, если в этом возникнет необходимость. Мне жаль тех, кто решит напасть на нас с Птолемусом здесь, в месте, которое мы так хорошо знаем. Бессмысленно сражаться с магнетроном во дворце, сделанном из стали. Даже мои кузены не стали бы пытаться. Конечно, им может хватить глупости попытаться совершить переворот от моего имени, но они не самоубийцы.
Воздух в Ридж-хаусе затхлый, и это выводит меня из задумчивости. Само поместье цело, но я сразу замечаю, в каком оно находится плачевном состоянии. Как сильно тут все изменилось – а ведь прошло всего лишь несколько месяцев. Обычно чистые стены покрыты пылью, в большинстве комнат, отходящих от прихожей, не горит свет. Мой дом, или эта его часть, заброшен.
Элейн крепко сжимает мою руку – я чувствую прикосновение ее прохладной кожи. Неожиданно я чувствую, как по моей коже ползет румянец, и меня бросает в пот. Я сжимаю ее в ответ, благодарная за ее присутствие.
Провода почти сливаются с каменной кладкой под нашими ногами, извиваясь в тени у основания стены слева от меня. Они ведут в тронный зал, уже подготовленный к тому, что мы должны сделать и сказать. Закатный зал когда-то был нашим приемным залом – до того, как мой отец решил провозгласить себя королем. Наши троны стоят тут и сейчас – не говоря уже о многом другом. Я уже отсюда чувствую механизмы. Камеры, оборудование для вещания, освещение. Алюминий, железо, окаймленные пустотами, которые могут быть только пластиком или стеклом.
Я не медлю, как бы сильно мне этого ни хотелось. Здесь слишком много глаз, Монфора и Алой гвардии. Показывать свою слабость слишком рискованно. Да и под давлением публики я всегда выступала лучше всего.
В отличие от остальной части Ридж-хауса, в тронном зале моего отца царит идеальный порядок. Окна вымыты, из них открывается прекрасный вид на долину и реку. Все блестит в свете ярких огней, собранных съемочной группой. Они направлены на платформу, на которой когда-то сидела моя семья. Те, кто занимался уборкой, самым тщательным образом промыли все, от пола до потолка. Наверное, это дело рук Алой гвардии. У Красных в таких вещах больше опыта.
Штаты Норты прислали небольшую делегацию. Я насчитала только двух представителей. Они не одеты в форму, не то, что представители Монфора или Гвардии. Но сразу понятно, кто представляет новую восточную страну, которая все еще отстраивается из пепла старой. А узнать этих двоих еще проще. Пока Гвардия занята расстановкой камер и освещения, двое нортанцев стоят в стороне. Не для того, чтобы избежать работы, но для того, чтобы не мешать.
Я их не виню. Джулиан Джейкос и Тиберий Калор здесь бесполезны, низложены до простых зрителей. Их присутствие кажется еще более неуместным, чем присутствие шаркающих по полу моей матери вооруженных Красных.