— Знаю, что тебе сейчас не до этого, Руслан, но нам нужно все обсудить. Дела не требуют отлагательств. Люди уходят, а проблемы остаются и кому-то их нужно решать.

Усмехнулся криво, зло и затянулся сигаретой. Люди уходят. Да, бл…дь, родные люди! Его, Руса, семья! И не уходят, а их отстреливают, как скот, безнаказанно отстреливают и продолжают жить и дышать после этого. А Руслану кажется, что он поджаривается на углях собственного бессилия и ничтожности.

— Решим, Дмитрий Олегович, — стараясь держать себя в руках… в тех самых руках, которые ходуном ходят от желания пристрелить падлу на том конце линии.

— Кредиторы телефоны обрывают.

— Вызовите техника — починят.

— Что?

— Ничего. Говорю, что порешаем проблемы, отца с матерью дайте похоронить и порешаем, может на кладбище папочки разложите?

— Ты не кипятись, Рус. Я добра тебе желаю. Поди не чужие.

«Да с такими близкими, чужие сиамскими близнецами покажутся».

— Встретимся на кладбище. Надеюсь ты со своей любовницей разберешься, и она не устроит нам неприятности?

Руслан стиснул смартфон с такой силой, что еще секунда и по дисплею расползется паутина трещин. Мать его, держит Руса за яйца и прекрасно об этом знает.

— Вас это не касается. Не лезьте не в свое дело.

— Касается! Еще как касается. Там журналистов будет, как собак не резаных и все они жаждут сенсаций, я не хотел бы огорчать…

— Все! Хватит! Займитесь кредиторами и бумагами. После похорон я буду занят, а завтра поговорим.

— Надо бы сегодня.

— У меня, блядь, траур. Подождете!

Отключил звонок и сжал переносицу двумя пальцами.

«Что ж ты, папа, так меня подставил!? И ничего… не сказал?!»

Не успел… Видимо, не успел. Кому-то очень надо было закрыть Царю рот, до того, как тот смог бы поговорить с сыном.





Глава 3




Я не заметила, как уснула, вот так, в одежде на диване, под тиканье настенных часов, в гробовой тишине ожидания. Когда ждешь время вдруг становится словно бесконечной бездной океана, это как видеть берег в момент отлива, плыть изо всех сил и не приблизиться ни на миллиметр. От пребывания в воде ноги сводит судорогами и, хватая воздух, понимаешь, что легкие наполняются водяными секундами, минутами, запаса кислорода катастрофически не хватает. Обратный отсчет покалывает в висках, саднит в груди, а легкие разрываются от естественного желания вздохнуть. Тот, кто хоть раз в жизни тонул знает, что будет дальше — паника. Она заставит лихорадочно молотить руками по безжалостной глади времени и идти ко дну все быстрее, следя остекленевшим взглядом за секундными стрелками, которые упорно показывают все тот же берег во время отлива. Берег, к которому ты так и не можешь доплыть, а ведь вчера еще твердо стояла на нем обеими ногами и смотрела на время-океан, как просто на красивую стихию.

Я проснулась от прикосновения. Очень осторожного, по щеке, вдоль скулы кончиками пальцев. Распахнула глаза и несколько секунд смотрела в темно-карие омуты на дне которых плавился мой личный бесконечный запас кислорода. Слегка подернуты дымкой, под нахмуренными бровями, на осунувшемся небритом лице. А вот он и берег! Всхлипнула, рывком обняла Руслана за шею, прижалась всем телом и сделала первый вздох, мучительно болезненный все еще с отголосками паники. Наслаждение на пару минут, пока его горячие ладони гладят мою спину, волосы, а потом пришла ярость. Оттолкнула его от себя:

— Три чертовых дня! ТРИ! Ни ответа, ни звонка!

Перехватил мои руки, притягивая к себе, а я уперлась ладонями ему в грудь, все еще пожирая тот самый кислород в его наглых глазах, которые так хочется одновременно и выцарапать, и целовать до изнеможения: веки, ресницы, захлебываясь от идиотской нежности на грани с безумием. Проклятый мальчишка. Самоуверенный, бескомпромиссный, упрямый. Тянет к себе, игнорируя сопротивление.

— Нет! — отталкивая, уворачиваясь от голодных поцелуев и пальцев, лихорадочно скользящих по моему телу, — Просто скажи — почему? Какого черта молчал? Я же с ума сходила!

Сжал мои плечи до хруста в костях, набрасываясь на мой рот горячими губами, а я верчу головой, впиваясь ногтями в его запястья, не позволяя утянуть в безумии.

— Лжец! Никакой квартиры нет! Ты мне врал!

Обхватил мое лицо ладонями и, сильно сжимая скулы, посмотрел в глаза.

— Врал.

— Почему?

Прозвучало жалобно и я себя возненавидела за то, что почувствовала, как внутри ярость сменяет восторг ощущать его так близко, вдыхать запах сигарет, одеколона и его тела.

— Так было нужно, — смотрит на губы и водит по нижней большим пальцем, словно в прострации, словно сам себе и взгляд потерянный, отрешенный.

Я даже не представляла себе сколько раз потом я услышу от него это проклятое «так было нужно».

— Кому?


— Мне! И тебе! НАМ! — посмотрел в глаза и дернул блузку за воротник, отрывая все пуговки, которые как горошины покатились в ковер, — Просто запомни, Оксана, все что я делал, делаю или сделаю прежде всего нужно НАМ.

Разве можно устоять, когда мужчина говорит это слово «НАМ»? Почему-то женский идиотизм заключается именно в способности зацикливаться на том, что мы хотим услышать. Еще одна попытка вырваться, а губы уже сами ищут его рот, чтобы проглотить это «нам» ощутить, как оно растекается по телу электрическим током возбуждения, как от голода начинает сосать под ложечкой, сводить скулы, и нестерпимая боль ломит все тело. Боль от жажды убедиться, что он рядом каждой клеточкой внутри и снаружи.

— Ты не отвечал на звонки, — прямо в его губы, постанывая, чувствуя, как большими пальцами гладит соски, стянув лифчик на пояс.

— Не мог, — скользит по шее приоткрытым ртом, задирая юбку, раздвигая мне ноги коленом, спускаясь губами к напряженным соскам, дразня их кончиком языка.

— Просто, черт тебя раздери, сказать, что ты в порядке? Не мог? — всхлипнула от резкого проникновения пальцев во внутрь моего разгоряченного тела.

— Да…, - выскользнул наружу и снова вошел, давая прочувствовать каждую фалангу, пожирая меня горящим взглядом черных глаз, — не мог!

— Ты исчез, — выгибаясь и всхлипывая, пытаясь то ли вырваться, то ли впустить глубже наглые пальцы, — ненавижу, когда исчезают! Слышишь? Я ненавижу, когда исчезают!

Перехватила его руку за запястье, сжимая, мешая ласке.

— Мне становится страшно!

— Я бы никогда не исчез, — ускоряя толчки пальцами, закрывая мне рот жадными поцелуями, — я не мог!

Устал от моего сопротивления, перевернул на живот, подминая под себя, стягивая блузку, срывая лифчик и сминая ладонями спину, прошелся языком вдоль позвоночника, заставляя все волоски на теле стать дыбом. Быстрыми поцелуями до затылка, прикусывая нежно кожу, накрывая ладонями грудь, дразня большими пальцами соски и потираясь членом о мои ягодицы.

— Запомни — я исчезну только если сдохну. В остальных случаях — я просто не мог. Хотел….

Скрип расстегиваемой ширинки и его плоть скользит по моим ягодицам, заставляя прикусить губы в предвкушении, но в тот же момент, упираться, сжимая ноги, — Хотел зверски, разламывался на части и блядь, не мог.

Сильно сжал соски погружаясь в меня на миллиметр, заставляя закричать, изнемогая от нетерпения, но все же отстраниться.

— Оксанааа! — выдохнул мне в затылок, сильно сжимая бедра пальцами, — Как смог — приехал.

Удерживать у самого края, не давая проникнуть и доводя до безумия и его, и себя. Скользнул пальцами между моих ног, отыскивая клитор, сжимая слегка….

— Ну же! — хрипло на ухо, — Впустиии. Сейчас!

— Нет!

А сама прогнулась, запрокинув голову, он словно только этого и ждал, ворвался резким толчком каменной плоти, до упора, выбивая протяжный стон и первые судороги наслаждения, погружая пальцы мне в рот.

— Какое сладкое «нет», ты покричишь его для меня снова?

Кивнуть и закусить пальцы при первом долгожданном толчке под его стон и шумное дыхание, обжигающее затылок.

— Давай еще раз — НЕТ и громче.

— Нет, — всхлипнула и обхватила пальцы губами, закатывая глаза.

— Что «нет»? Отпустить?

— Нет, — выгибаясь, срываясь на крики, чувствуя, как уносит, как плавится и горит сознание, я уже не иду ко дну, а взорвалась там, внизу, на миллиарды звезд наслаждения, агонизирую, содрогаясь в конвульсиях счастья и похоти, затмевающей и рассудок, и логику. Где есть любовь логика отсутствует напрочь. Только голые эмоции и дикое желание не ошибиться, верить, не соскочить с крючка, а намертво на нем повиснуть, забывая о том, что еще ни один улов не остался на удочке, как в прочем и не остался в живых…





* * *


Пускает кольца дыма в потолок, прижимая меня одной рукой к себе, а я смотрю на его профиль и чувство тревоги внутри не проходит. Злость витает в воздухе запахом секса и адреналина, оставляя после себя только горечь и понимание насколько он истощен за эти дни. Как будто повзрослел на несколько лет. Куда-то отходит обида, за черту, где сердце сжимается потому что начинаешь ощущать его боль, спрятанную за какой-то каменной стеной сдержанности. Провела пальцами по его щеке.

— Я хотела быть рядом.

Повернулся ко мне и поцеловал в глаза.

— Я знаю. Прости.

И все равно не со мной, где-то там далеко в своих мыслях. Прижимаюсь сильнее чтобы почувствовал насколько я рядом. Не физически, а эмоционально.

— Что теперь будет?

Нахмурился и молчит, а мне страшно еще что-то спрашивать потому что ответы могут по камню воздвигнуть стену между нами.

— Отца и мать убили. Их застрелил какой-то ублюдок за считанные часы до моего прилета. Приедь я на сутки раньше…

Теперь молчу я… тот самый момент, когда интуиция подсказывает, что пока он говорит надо слушать… Та самая тонкая ниточка близости, умение держать паузу, где иногда соло все равно продолжает оставаться дуэтом, потому что даже тот, кто молчит, участвует не меньше того, кто говорит.