Закрываю лицо ладонями, делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки.
– Отпускаю? – спрашивает Пересмешник.
Хочется отрицательно замотать головой и вцепиться в него.
– Угу, – киваю в ответ.
Сдерживающие меня руки разжимаются. Тут же поворачиваюсь.
У Пересмешника очень серьезное выражение лица, губы сжаты в прямую линию. Смотрит на меня тревожно, опасается, что я все же выкину какую-нибудь глупость. Но я уже немного пришла в себя, и этого достаточно, чтобы четко осознавать: кинусь на Филина – и меня тут же оттащат от него, а затем вздернут на первом же суку как предательницу. Все гораздо хуже – по взгляду Пересмешника понимаю, что глупости намерен делать он.
Мы знакомы-то неделю. Я вообще одиночка. За эти два года я не сблизилась здесь ни с кем. Люди вокруг меня умирали, но я больше думала о глобальной несправедливости, чем о конкретных личностях. А сейчас мне до ужаса страшно за одного-единственного человека. Того, кого я знаю-то неделю…
Должно быть, я все еще в шоке, потому что, не раздумывая и позабыв о множестве свидетелей вокруг, обхватываю лицо стоящего рядом со мной мужчины ладонями. Его брови удивленно поднимаются, но он не пытается убрать мои руки или отстраниться.
Мне хочется попросить его сдаться, когда их с Момотом поставят друг против друга. Теперь я отчетливо осознаю, что действительно не «если», а «когда». Я видела, как дерутся остальные. Пересмешник легко дойдет до финала, и все будет в порядке, если он сдастся.
По всем правилам, ему нет смысла бросать вызов Момоту, он изначально и не собирался, сам же говорил, что одно из девяти «призовых» мест его устроит. Но Пересмешник решил драться с ним из-за меня, а теперь и из-за того, что только что произошло на его глазах.
Хочется просить, умолять, упрашивать, потому что мне страшно за него. Но Пересмешник ясно высказался о своей позиции еще вчера: ему не нужна жалость и сочувствие – Пересмешнику требуется поддержка, нужен болельщик, а не плакальщик.
– Я буду за тебя болеть, – шепчу, задыхаясь, но так твердо, как только могу.
Он все же снимает с себя мои руки. Медленно опускает вниз, но из своих ладоней не выпускает; улыбается.
– Тогда мы его сделаем.
«Мы»… Будто бы у меня будет хоть какой-то шанс помочь.
Так и стоим, держась за руки, посреди двора. Кажется, окончательно прихожу в себя, потому что мне становится неловко, кровь приливает к щекам.
– Гагара! Иди-ка сюда, подсоби! – доносится до меня скрипучий голос Совы.
Как же вовремя.
– Только попробуй умереть, – бросаю Пересмешнику сквозь зубы, чтобы не разреветься, и резко высвобождаю руки, отворачиваюсь, ищу взглядом Сову.
– Не собираюсь, – отвечает Пересмешник мне в спину.
Не оборачиваюсь.
А то точно разноюсь, как дура.
Глава 17
Перерыв между первым и вторым туром состязаний затягивается.
Майна и Чайка отпаивают Олушу водой. Мужчины уносят тело Кулика со двора, а затем присыпают кровь на месте его гибели землей.
Какие-то полчаса – и следов того, что недавно здесь произошло убийство, не останется. Как исчез из бытия и сам Кулик. Пройдет пара дней, и никто вообще не вспомнит о его существовании. Чиж был гораздо популярнее среди жителей Птицефермы, но и его забыли слишком быстро. Что уж говорить о Кулике?
Бессмысленная и глупая смерть, за которую никто не понесет ответа. Разве что Олуша вспомнит. А может, и нет – я больше не рискую предполагать, что творится в чужих головах. Ее горе выглядело искренним, но ведь и Кайра выла, как раненый зверь, над телом Чижа.
Сижу на крыльце, обняв себя руками, и бездумно слежу за тем, как сперва Ибис и Ворон прикатывают целую тачку свеженакопанной земли и высыпают ее на «ринг», а потом за тем, как Зяблик разравнивает землю лопатой. У всех троих деловитое выражение на лицах. Спокойные, будто засыпать кровавую лужу – рядовое событие. Подумаешь, смерть.
В какой-то мере так оно и есть… У нас третий труп за две недели – Птицеферма несет потери.
Пересмешник куда-то ушел с остальными. Даже не знаю, в какой момент потеряла его из вида. И понятия не имею, когда начала выискивать его взглядом. Слишком много впечатлений за последние дни, слишком много чувств, из прошлого и настоящего, – я в совершенном раздрае.
– Что, загораешь? – раздается надо мной насмешливо-презрительный голос.
Даже не поднимаю головы – перебьется. В поле зрения только длинные стройные ноги, прикрытые тканью платья лишь в самом верху.
Не отвечаю, и Кайра возмущенно «бьет копытом».
– Язык проглотила?
– Тебе что за дело до моего языка? – огрызаюсь. – Лучше сходи свой с мылом помой.
Нога снова агрессивно притопывает, и я даже жду, что вслед за этим последует удар. Однако нет, Кайра помнит предупреждение Главы о том, что будет в случае нашей драки. Может, подраться она и не прочь, но точно не на его глазах. А Филин – вон он, стоит неподалеку, заложив руки за спину, и руководит процессом подготовки ринга к продолжению состязаний.
– Если Пересмешник вздумает биться с Момотом за тебя, его ждет то же, что и Кулика, – не унимается Кайра. – Скажи ему, чтобы не лез. Тебе уже не поможешь. А он пусть выбирает меня, будем с ним жить душа в душу.
Хмыкаю: упоминание о душе из уст Кайры звучит нелепо.
Все же поднимаю голову, чтобы посмотреть незваной собеседнице в лицо. Однако успех сомнительный: так как я сижу, а Кайра стоит, ее искусственно поднятая грудь перекрывает половину обзора.
– Я Пересмешнику не хозяйка, – напоминаю, не пытаясь быть дружелюбной. – Если надо, скажи ему сама.
– Сказала. – Кайра как-то нервно дергает головой. – Цену себе набивает, – добавляет тише, сквозь зубы, и я не уверена, адресуется ли эта фраза мне или это просто мысли вслух.
– Может, ты ему просто не нравишься?
Кажется, мое предположение вызывает у девушки натуральный шок. Несколько секунд она открывает и закрывает рот, не находя слов.
– Сдурела, что ли? – выдает наконец.
Не отвечаю, только пожимаю плечами. Сегодня мне не хочется ничего никому доказывать. Пусть остается при своем мнении.
– Между прочим, прошлую ночь Пересмешник провел у меня. – Кайра делает последнюю попытку вызвать у меня эмоциональную реакцию. – И в процессе я ему очень даже нравилась! – Опять притопывает и гордо выпячивает грудь.
Надоело.
Встаю.
– Отладь процесс получше, – бросаю отшатнувшейся от моего резкого движения девушке, – раз мужики готовы сунуть голову в мясорубку, лишь бы избежать его повторения.
Сегодня определенно не день Кайры – второй раз за короткую беседу она ловит ртом воздух.
* * *
Во второй тур выходит двенадцать участников (Чекан хоть и выигрывает в поединке первого тура, сильно повреждает руку и сходит с дистанции). Таким образом, нас ждет всего шесть боев.
В итоге оказывается, что даже пять. Потому как когда Аист получает в противники Момота, то даже не пытается геройствовать и сразу же объявляет, что сдается без боя.
Филин милостиво засчитывает проигрыш. Момот разочарованно разминает кулаки, но отходит в «зрительный зал» в ожидании третьего тура.
Пингвин довольно быстро проигрывает в бою с Сапсаном. Достанься ему в противники кто другой, у него вполне мог бы быть шанс, но Сапсан – отличный боец, один из лучших. И исход поединка ожидаем с первых секунд.
На лице Пингвина досада. Он бросает на меня полный сожаления взгляд и отходит на свое место в круге.
Еще три боя меня мало заботят. В победители выходят Ворон, Ибис и Дергач. У Зяблика разбит нос, Дергач потянул связки на руке, у Канюка на щеке наливается фиолетовый кровоподтек, Ворон потирает ушибленную челюсть, но все это воспринимается как сущая мелочь на фоне того, что случилось в прошлом туре испытаний.
На этот раз Пересмешника ставят против Дрозда. А Дрозд – сильный противник. Спокойный как танк в сравнении с Клестом, который нервничал с самого выхода на ринг.
А еще Дрозд ниже Пересмешника, но шире и, вероятно, тяжелее. Втайне надеюсь, что он победит.
В этом туре будет шесть победителей. А троих достойных из шести проигравших, как обычно, выберет лично Глава. Уверена, Пересмешник в любом случае попадет в эту девятку. Но если проиграет сейчас, то на бой с Момотом претендовать уже не сможет. Это значит, ему тоже достанется право выбрать себе пару, однако только после тех, кто занял места выше.
Напрягаюсь всем телом, когда мужчины выходят на ринг. Дрозд серьезен и сосредоточен – уже оценил опасность и подготовку противника. Пересмешник же нагло улыбается оппоненту и вообще выглядит так, будто вышел на прогулку.
Мне уже кажется, что он так же играючи положит нового соперника на лопатки, но нет – этот поединок длится целых две минуты. Причем две трети поединка никто не наносит друг другу ни одного удара: Дрозд замахивается, а Пересмешник уворачивается, изматывая противника. Создается впечатление, что он попросту тянет время. Не сделал ли Филин ему замечание в перерыве из-за того, что прошлый его бой был слишком быстрым? С Главы станется.
Наконец у Дрозда кончается терпение. Он забывает об осторожности и кидается на соперника, раскрывшись сам. За что тут же расплачивается, получив крепкий удар в челюсть, после чего падает как подкошенный.
– Пересмешник выходит в третий тур! – провозглашает Филин.
Кайра вскакивает со своего места и аплодирует стоя. Но удостаивается лишь мимолетного взгляда своего «героя».
Зато мне Пересмешник дарит персональную улыбку и подмигивает, без слов говоря о том, что его планы по-прежнему в силе. Черт бы побрал его упрямство.
* * *
– Отпускаю? – спрашивает Пересмешник.
Хочется отрицательно замотать головой и вцепиться в него.
– Угу, – киваю в ответ.
Сдерживающие меня руки разжимаются. Тут же поворачиваюсь.
У Пересмешника очень серьезное выражение лица, губы сжаты в прямую линию. Смотрит на меня тревожно, опасается, что я все же выкину какую-нибудь глупость. Но я уже немного пришла в себя, и этого достаточно, чтобы четко осознавать: кинусь на Филина – и меня тут же оттащат от него, а затем вздернут на первом же суку как предательницу. Все гораздо хуже – по взгляду Пересмешника понимаю, что глупости намерен делать он.
Мы знакомы-то неделю. Я вообще одиночка. За эти два года я не сблизилась здесь ни с кем. Люди вокруг меня умирали, но я больше думала о глобальной несправедливости, чем о конкретных личностях. А сейчас мне до ужаса страшно за одного-единственного человека. Того, кого я знаю-то неделю…
Должно быть, я все еще в шоке, потому что, не раздумывая и позабыв о множестве свидетелей вокруг, обхватываю лицо стоящего рядом со мной мужчины ладонями. Его брови удивленно поднимаются, но он не пытается убрать мои руки или отстраниться.
Мне хочется попросить его сдаться, когда их с Момотом поставят друг против друга. Теперь я отчетливо осознаю, что действительно не «если», а «когда». Я видела, как дерутся остальные. Пересмешник легко дойдет до финала, и все будет в порядке, если он сдастся.
По всем правилам, ему нет смысла бросать вызов Момоту, он изначально и не собирался, сам же говорил, что одно из девяти «призовых» мест его устроит. Но Пересмешник решил драться с ним из-за меня, а теперь и из-за того, что только что произошло на его глазах.
Хочется просить, умолять, упрашивать, потому что мне страшно за него. Но Пересмешник ясно высказался о своей позиции еще вчера: ему не нужна жалость и сочувствие – Пересмешнику требуется поддержка, нужен болельщик, а не плакальщик.
– Я буду за тебя болеть, – шепчу, задыхаясь, но так твердо, как только могу.
Он все же снимает с себя мои руки. Медленно опускает вниз, но из своих ладоней не выпускает; улыбается.
– Тогда мы его сделаем.
«Мы»… Будто бы у меня будет хоть какой-то шанс помочь.
Так и стоим, держась за руки, посреди двора. Кажется, окончательно прихожу в себя, потому что мне становится неловко, кровь приливает к щекам.
– Гагара! Иди-ка сюда, подсоби! – доносится до меня скрипучий голос Совы.
Как же вовремя.
– Только попробуй умереть, – бросаю Пересмешнику сквозь зубы, чтобы не разреветься, и резко высвобождаю руки, отворачиваюсь, ищу взглядом Сову.
– Не собираюсь, – отвечает Пересмешник мне в спину.
Не оборачиваюсь.
А то точно разноюсь, как дура.
Глава 17
Перерыв между первым и вторым туром состязаний затягивается.
Майна и Чайка отпаивают Олушу водой. Мужчины уносят тело Кулика со двора, а затем присыпают кровь на месте его гибели землей.
Какие-то полчаса – и следов того, что недавно здесь произошло убийство, не останется. Как исчез из бытия и сам Кулик. Пройдет пара дней, и никто вообще не вспомнит о его существовании. Чиж был гораздо популярнее среди жителей Птицефермы, но и его забыли слишком быстро. Что уж говорить о Кулике?
Бессмысленная и глупая смерть, за которую никто не понесет ответа. Разве что Олуша вспомнит. А может, и нет – я больше не рискую предполагать, что творится в чужих головах. Ее горе выглядело искренним, но ведь и Кайра выла, как раненый зверь, над телом Чижа.
Сижу на крыльце, обняв себя руками, и бездумно слежу за тем, как сперва Ибис и Ворон прикатывают целую тачку свеженакопанной земли и высыпают ее на «ринг», а потом за тем, как Зяблик разравнивает землю лопатой. У всех троих деловитое выражение на лицах. Спокойные, будто засыпать кровавую лужу – рядовое событие. Подумаешь, смерть.
В какой-то мере так оно и есть… У нас третий труп за две недели – Птицеферма несет потери.
Пересмешник куда-то ушел с остальными. Даже не знаю, в какой момент потеряла его из вида. И понятия не имею, когда начала выискивать его взглядом. Слишком много впечатлений за последние дни, слишком много чувств, из прошлого и настоящего, – я в совершенном раздрае.
– Что, загораешь? – раздается надо мной насмешливо-презрительный голос.
Даже не поднимаю головы – перебьется. В поле зрения только длинные стройные ноги, прикрытые тканью платья лишь в самом верху.
Не отвечаю, и Кайра возмущенно «бьет копытом».
– Язык проглотила?
– Тебе что за дело до моего языка? – огрызаюсь. – Лучше сходи свой с мылом помой.
Нога снова агрессивно притопывает, и я даже жду, что вслед за этим последует удар. Однако нет, Кайра помнит предупреждение Главы о том, что будет в случае нашей драки. Может, подраться она и не прочь, но точно не на его глазах. А Филин – вон он, стоит неподалеку, заложив руки за спину, и руководит процессом подготовки ринга к продолжению состязаний.
– Если Пересмешник вздумает биться с Момотом за тебя, его ждет то же, что и Кулика, – не унимается Кайра. – Скажи ему, чтобы не лез. Тебе уже не поможешь. А он пусть выбирает меня, будем с ним жить душа в душу.
Хмыкаю: упоминание о душе из уст Кайры звучит нелепо.
Все же поднимаю голову, чтобы посмотреть незваной собеседнице в лицо. Однако успех сомнительный: так как я сижу, а Кайра стоит, ее искусственно поднятая грудь перекрывает половину обзора.
– Я Пересмешнику не хозяйка, – напоминаю, не пытаясь быть дружелюбной. – Если надо, скажи ему сама.
– Сказала. – Кайра как-то нервно дергает головой. – Цену себе набивает, – добавляет тише, сквозь зубы, и я не уверена, адресуется ли эта фраза мне или это просто мысли вслух.
– Может, ты ему просто не нравишься?
Кажется, мое предположение вызывает у девушки натуральный шок. Несколько секунд она открывает и закрывает рот, не находя слов.
– Сдурела, что ли? – выдает наконец.
Не отвечаю, только пожимаю плечами. Сегодня мне не хочется ничего никому доказывать. Пусть остается при своем мнении.
– Между прочим, прошлую ночь Пересмешник провел у меня. – Кайра делает последнюю попытку вызвать у меня эмоциональную реакцию. – И в процессе я ему очень даже нравилась! – Опять притопывает и гордо выпячивает грудь.
Надоело.
Встаю.
– Отладь процесс получше, – бросаю отшатнувшейся от моего резкого движения девушке, – раз мужики готовы сунуть голову в мясорубку, лишь бы избежать его повторения.
Сегодня определенно не день Кайры – второй раз за короткую беседу она ловит ртом воздух.
* * *
Во второй тур выходит двенадцать участников (Чекан хоть и выигрывает в поединке первого тура, сильно повреждает руку и сходит с дистанции). Таким образом, нас ждет всего шесть боев.
В итоге оказывается, что даже пять. Потому как когда Аист получает в противники Момота, то даже не пытается геройствовать и сразу же объявляет, что сдается без боя.
Филин милостиво засчитывает проигрыш. Момот разочарованно разминает кулаки, но отходит в «зрительный зал» в ожидании третьего тура.
Пингвин довольно быстро проигрывает в бою с Сапсаном. Достанься ему в противники кто другой, у него вполне мог бы быть шанс, но Сапсан – отличный боец, один из лучших. И исход поединка ожидаем с первых секунд.
На лице Пингвина досада. Он бросает на меня полный сожаления взгляд и отходит на свое место в круге.
Еще три боя меня мало заботят. В победители выходят Ворон, Ибис и Дергач. У Зяблика разбит нос, Дергач потянул связки на руке, у Канюка на щеке наливается фиолетовый кровоподтек, Ворон потирает ушибленную челюсть, но все это воспринимается как сущая мелочь на фоне того, что случилось в прошлом туре испытаний.
На этот раз Пересмешника ставят против Дрозда. А Дрозд – сильный противник. Спокойный как танк в сравнении с Клестом, который нервничал с самого выхода на ринг.
А еще Дрозд ниже Пересмешника, но шире и, вероятно, тяжелее. Втайне надеюсь, что он победит.
В этом туре будет шесть победителей. А троих достойных из шести проигравших, как обычно, выберет лично Глава. Уверена, Пересмешник в любом случае попадет в эту девятку. Но если проиграет сейчас, то на бой с Момотом претендовать уже не сможет. Это значит, ему тоже достанется право выбрать себе пару, однако только после тех, кто занял места выше.
Напрягаюсь всем телом, когда мужчины выходят на ринг. Дрозд серьезен и сосредоточен – уже оценил опасность и подготовку противника. Пересмешник же нагло улыбается оппоненту и вообще выглядит так, будто вышел на прогулку.
Мне уже кажется, что он так же играючи положит нового соперника на лопатки, но нет – этот поединок длится целых две минуты. Причем две трети поединка никто не наносит друг другу ни одного удара: Дрозд замахивается, а Пересмешник уворачивается, изматывая противника. Создается впечатление, что он попросту тянет время. Не сделал ли Филин ему замечание в перерыве из-за того, что прошлый его бой был слишком быстрым? С Главы станется.
Наконец у Дрозда кончается терпение. Он забывает об осторожности и кидается на соперника, раскрывшись сам. За что тут же расплачивается, получив крепкий удар в челюсть, после чего падает как подкошенный.
– Пересмешник выходит в третий тур! – провозглашает Филин.
Кайра вскакивает со своего места и аплодирует стоя. Но удостаивается лишь мимолетного взгляда своего «героя».
Зато мне Пересмешник дарит персональную улыбку и подмигивает, без слов говоря о том, что его планы по-прежнему в силе. Черт бы побрал его упрямство.
* * *