Мастер попробовал сдвинуть слиток — и не смог. Ого!
— Ямабито! Твой черед.
Пока силач с пыхтением запихивал тяжесть в мешок крепкого толстого шелка, Тацумаса нарисовал в нише угольком свой иероглиф. Пусть Сарухэй знает, что дракон всегда победит мартышку.
Скрывать, кто выкрал «Золотой Коку», благородный вор не собирался. Скоро весь Эдо, а потом и вся Япония будут восхищаться новым подвигом великого Тацумасы. И потешаться над Кровавой Макакой.
— Не хотите ли взять что-нибудь отсюда на память? — спросил Тацумаса у Рокусэна.
— Нет, благодарю вас. Мои правила этого не позволяют, — ответил мастер Кэндо.
— Тогда уходим. Ямабито, теперь первым пойдешь ты.
Человек-Гора обхватил мешок своими лапищами, поднял, прижал к груди, пукнул от натуги, понес.
Вот и вся операция, с разочарованием подумал Тацумаса. Примитив. Несколько ударов палкой, немного кряхтения, и в завершение — неэлегантный звук.
Оставалось надеяться, что автор будущей пьесы «Березовый Тацумаса и Золотой Коку» как-нибудь расцветит бедноватый сюжет своей фантазией.
РОЗОВАЯ ДЫМКА
Дальше всё происходило в точности, как предвидел Тацумаса.
Низменные вассалы «ночного сёгуна», конечно же, не сообщили своему господину о случившемся. Они просто разбежались кто куда, страшась наказания. Никто из охранников и слуг не решился доставить Сарухэю ужасную весть о похищении «Золотого Коку». Это ведь были не самураи и не последователи Китодо, а людишки без морали и чести, думающие только о спасении собственной никчемной шкуры.
Не спас свою жизнь один лишь Бисямон. Очухавшись, он полез на мостик, но не втиснулся между перил, проломил их, сверзся в море и потоп. Скорее всего «хатамото» торопился не к своему атаману, который в ярости срубил бы ему башку, а тоже хотел смыться. Тацумаса предположил, что в следующем рождении скверный толстяк родится какой-нибудь нечистой брюхатой тварью, притом, конечно, не на благословенной японской земле. Например, огромной речной свиньей кавабута на далеком материке Афурика.
А болван Сарухэй тем временем гонялся за своим дурацким шелком. Пока невероятный слух об исчезновении «Золотого Коку» сам собой дойдет до гор Нагано, да пока Кровавая Макака доберется до Эдо, пройдет самое меньшее дня три.
Мастер намеревался использовать это время с толком.
На исходе великой ночи, уже дома, сидя перед золотым трофеем, глава школы и старший ученик обсудили дальнейшее. В главном они сходились: сейчас надо будет затаиться и подождать, пока в банде все переубивают друг друга. Данкити считал, что это случится в течение месяца, а учитель, лучше знавший человеческую породу, полагал, что «Обезьянья рука» не продержится и двух недель.
В любом случае всем ученикам будет приказано исчезнуть, «Золотой Коку» следует хорошенько спрятать, а Тацумаса с женой и ребенком на время скроются в надежном месте.
У Данкити возникла интересная идея. Он сказал, что, увидев в опустевшей нише иероглиф «дракон», Сарухэй наверняка сгоряча кинется сюда, в Дом-под-березой. Не попросить ли господина Касидзаву устроить засаду? Чтобы арестовать Тадаки и его подручных за вторжение в чужое жилище. Разумеется, это не бог весть какое преступление, но за него можно будет посадить Сарухэя в тюрьму на законном основании. Без главаря шайка распадется быстрей.
Тацумаса заколебался. Достойно ли благородным ворам прибегать к помощи полиции? Но Данкити был убедителен. Это не донос, а обычный обмен услугами, настаивал он. Мало ли вы помогали господину советнику? Пусть он просто пришлет людей охранять ваше имущество. Разве это не прямая обязанность полиции? Ну а коли в дом заявится Сарухэй, то кто будет в этом виноват кроме него самого?
— Иначе он разгромит и испакостит прекрасный мир, который с такой любовью и заботой устроила здесь О-Судзу-сама, — показал рукой вокруг Данкити. — И конечно, чтоб досадить вам, негодяй срубит березу.
Это последнее соображение положило конец сомненьям. Тацумаса поручил ученику наведаться к господину Касидзаве, но про себя подумал, что Данкити все-таки чересчур гибок в своих нравственных правилах.
Очень довольный тем, что сумел переубедить самого сенсея, ученик спросил:
— Вы уже придумали, куда и как спрячете «Золотой Коку»?
Оба посмотрели вниз. По неразумению Ямабито плюхнул груз на чайный столик, и у того подломились ножки. Теперь «Золотой Коку* лежал на полу.
— Да, — коротко ответил мастер.
Подождав немного и не дождавшись пояснений, Данкити задал следующий вопрос:
— А куда спрячетесь вы сами? Думаю, какуси-торидэ для данного случая не годится.
Какуси-торидэ, «потаенный замок», был убежищем на время какой-нибудь опасности. Например, когда у господина Касидзавы в прошлом случался приступ служебного рвения, или тот же Сарухэй затевал очередное покушение на мастера. Превосходно отделанный, просторный подвал заброшенного храма в Асакусе не раз служил Тацумасе надежным пристанищем.
— Почему не годится? — спросил он, хотя сам был того же мнения. Стало любопытно, что ответит Данкити.
— На сей раз Сарухэй будет особенно настойчив и безжалостен. Очень возможно, что сумеет поймать кого-то из наших. Разбойники подвергнут пленника жестоким истязаниям. Прошу прощения, что говорю вслух подобное... — Данкити замялся. — ...Но я бы не стал слишком полагаться на стойкость некоторых ваших питомцев, особенно новичков. Нет, сенсей, это должно быть место, о котором в школе никто не знает.
К такому же выводу пришел и Тацумаса, а все же обругал помощника:
— Проговаривать столь оскорбительные для товарищей вещи действительно недостойно. Стыдись!
Он был несправедлив к Данкити и сам это понимал, а все же не сдержал раздражения.
Сухо сказал:
— Хорошо. Я подберу такое место, о котором никто из наших знать не будет. Даже ты.
— Мудрое решение, учитель, — поклонился бедный безропотный Данкити. — Во мне вы можете не сомневаться, я-то выдержу любые пытки, но мне было бы неловко перед товарищами, если б я знал то, чего не знают они.
— Вот это сентенция, достойная благородного вора, — проворчал Тацумаса.
* * *
Первый день он занимался самым важным и трудным: «Золотым Коку». На второй день отравился в Ёсивару, поздравить госпожу Орин с приходом «сливовых» дождей.
В городе многие уже знали, что великий Тацумаса похитил у Кровавой Макаки его сокровище. На паланкин с гербом Китодо оглядывались, некоторые почтительно кланялись или издавали приветственные возгласы. Горожане были рады унижению проклятого Сарухэя.
Слышала о подвиге, конечно, и госпожа Орин. Куртизанка всегда была осведомлена о любых мало-мальски примечательных происшествиях, а тут такое событие!
Сама она разговор на эту тему не завела, но после приветствий, обсуждения природы и прочих светскостей, когда Тацумаса потер подбородок, изображая смущение, сразу пришла ему на помощь.
— Как иногда бывают несносны эти наши условности! — воскликнула красавица. — Вам нужно меня о чем-то попросить, ведь не чай же вы пришли попить в столь хлопотное для вас время. Я тоже сгораю от любопытства. А мы сидим и обсуждаем, до чего прекрасны капли дождя на лепестках роз! Говорите же, дорогой Сиракаба, зачем вы пожаловали?
Поразительная проницательность при столь молодом возрасте — ведь госпоже Орин немногим за двадцать, мысленно восхитился Тацумаса. Но женщины умнеют много раньше, чем мужчины. Особенно если уже родились умными и хорошо узнали людей благодаря такому ремеслу.
— Вы знаете, я для вас сделаю всё, что угодно, — прибавила куртизанка. — Я стольким вам обязана.
Это было правдой. Иначе Тацумаса сюда бы не пришел.
В благодарность за урюк любви, так порадовавший госпожу О-Судзу, мастер несколько раз помогал прославленной красавице по своей части. Естественно, что теперь Орин-сан будет счастлива оплатить долг признательности. На этом и строятся отношения между порядочными людьми. Ткань дружбы и приязни сплетается из нитей взаимных услуг и обязательств
— Цело ли то убежище, в котором вы прятались от госпожи О-Бара? — спросил Тацумаса, сразу переходя к делу.
Пять лет назад у госпожи Орин, начинавшей входить в большую моду, возник конфликт с мамой-сан соперничающего заведения, особой злобной и мстительной.
Пока Тацумаса вел непростые переговоры с той непочтенной матроной, молодая куртизанка две недели пряталась где-то в горах за озером Миягасэ. Потом она очень привлекательно описывала это укромное место, сочетающее надежность, удобство и красоту.
— Да, я и теперь иногда совершаю паломничество в мою славную пещерку — одна, без служанок, — молвила красавица. — Осенью уж непременно, чтобы полюбоваться красной листвой. А иногда просто так, если вдруг почувствовала, что устала от людей. В моем ремесле это самое опасное — разлюбить людей. Пожив три-четыре дня отшельницей, помедитировав, полюбовавшись восходами, я будто рождаюсь сызнова. Опять всех люблю и умею в каждом клиенте находить нечто милое или интересное, ибо...
Не закончив фразы, Орин изысканнейшим жестом хлопнула себя по лбу!
— Ах, я догадалась! Вам нужно где-то пересидеть, пока Макака не свалится с ветки и не свернет себе шею? И вы хотите, чтобы об этом месте никто из ваших не знал. Очень мудро и предусмотрительно. Прошу вас и госпожу О-Судзу воспользоваться моим скитом. Но там всё очень непритязательно, даже нет зеркала — в пещере я отдыхаю от косметики. Мне будет ужасно неловко перед вашей супругой за такое убожество!
В смущении она прикрыла лицо узорчатым рукавом.
Тацумаса прыснул. Хихикнула и Орин, поняв, что немного перебрала со скромностью.
— Вы в убожестве существовать не можете. Уверен, у вас там очаровательно. — Мастер посерьезнел. — А кто, кроме вас, знает про это место?
— Теперь только я. Раньше еще знала моя дорогая Риэ, она всё там и обустроила, ведь я так беспомощна! Но вам известно, что бедняжки нет в живых...
Прекрасные глаза наполнились слезами — один Будда ведает, поддельными или настоящими. Все куртизанки высшего разряда обучены искусству легко и красиво плакать.
Про гибель Риэ мастер, конечно, слышал. В прошлом году история о том, как самоотверженная служанка заслонила свою госпожу от клинка собственным телом, наделала много шума.
Один провинциальный самурай влюбился в знаменитую куртизанку до безумия — не в романтическом, а в медицинском смысле. Помешавшись от страсти, он попытался совершить с предметом обожания мури-синдзю, двойное самоубийство без согласия со стороны женщины. Госпожу кинулась защищать Риэ, и пока сумасшедший рубил ее мечом, Орин в одном нижнем кимоно, без обуви, выбежала на улицу и позвала на помощь. Во всех книжных лавках потом продавались гравюры: полуодетая прелестница с эротично растрепанной прической беспомощно заламывает руки, за нею гонится пучеглазый монстр с окровавленным мечом, его сзади хватает за ногу разрубленная пополам верная служанка.
Слава роковой красавицы Орин после этого распространилась еще шире, а плата за ее любовь выросла вдвое.
В путь отправились ночью, чтобы не привлекать внимания. Три скромных паланкина без гербов: в первом Тацумаса, во втором Орин, в третьем О-Судзу с младенцем. Двенадцать самых крепких учеников тащили носилки полубегом, сменяясь через каждый ри. В трехстах шагах впереди рысил Данкити, зорко вглядываясь во тьму.
На рассвете они были уже за Синагавой, пообедали в Цуруме, заночевали в Сагами, а на следующий день достигли подножия невысокой и круглой, как голова Будды, горы Хотокэяма. Оттуда дорога поднималась вверх.
Тацумаса распрощался с учениками. Условились с Данкити так когда на вершине Хотокэямы задымит костер, это будет знак, что опасность миновала, можно возвращаться в Эдо.
О-Судзу посадила себе на спину малыша, Тацумаса взял тяжелую поклажу, Орин — легкую. Оба доставшиеся ей узла (в них одежда и всё потребное для ребенка) куртизанка взяла в одну руку, в другую — веер, и пошла первой, томно обмахиваясь. Она любила посетовать на свою хрупкость, но на самом деле была сильной. Доктор Саяма вряд ли ошибался, говоря, что она проживет сто лет.