— Какие?
— По настоятельному приглашению государя все причастные лица гостят на царской яхте, которая в это время года стоит в заливе на якоре. На берег никто не сойдет до окончания разбирательства. Чины дворцовой полиции круглосуточно дежурят на борту. Следят, чтобы гости не покинули судно.
— То есть подозреваемые помещены под домашний арест безо всякой к-коммуникации с внешним миром, — кивнул Эраст Петрович. — Это правильно.
— Но долго держать их на яхте не удастся. Еще день-другой, и поползут слухи. Страшно подумать, что тогда начнется. — Голос церемониймейстера трагически дрогнул. — Государственные и династические отношения со странами, представители которых были оскорблены столь ужасным подозрением, безнадежно испортятся. Единственное спасение — немедленно установить преступника и обелить всех остальных.
— 3-значит, кто преступник, до сих пор неизвестно. Отлично!
Фандорин с Масой переглянулись, словно два ворона, учуявшие поживу.
— Изложите обстоятельства п-преступления.
— В особняке у госпожи Лабазовой (такова фамилия Звезды Востока) отмечали хозяйкины именины. Покойницу звали Еленой. В году девять Елениных дней, и она отмечала их все: и Елену Мученицу, и Елену Преподобную, и Елену Равноапостольную, и Елену...
— Не надо перечислять всех святых Елен, — попросил господин. — И, пожалуйста, покороче. Если мне понадобятся п-подробности, я задам вопросы.
— Хорошо, совсем коротко. Уже после полуночи, когда большинство приглашенных разошлись, хозяйка зачем-то поднялась в свой кабинет и назад не вернулась. Немногие остававшиеся отправились к ней попрощаться. Обнаружили ее мертвой. Шкафчик, в котором она хранила свои драгоценности — весьма солидные, — был пустой и нараспашку.
— Так это еще и ограбление? Какой смертью погибла жертва?
— Ее зарубили. Там на ковре развешано всякое восточное оружие. На полу валялся большой острый кинжал...
— Прекрасно, — потер руки Фандорин, хотя что тут прекрасного, если молодую красивую женщину зарубили большим острым кинжалом? — Теперь перечислите п-подозреваемых.
— Не надо так говорить! — заполошился Зюкин. — Не подозреваемых, а причастных лиц, временно изолированных ради их же спокойствия.
— Хорошо. Сколько у вас там изолированных ради их же с-спокойствия? Кто они?
— Как установила дворцовая полиция, в момент убийства в доме оставались шесть человек. — Церемониймейстер стал торжественно перечислять: — Драгунский поручик его высочество принц Каджар, внук персидского шаха. Два гусарских корнета: его высочество принц Чакрабон, сын сиамского короля, и его товарищ, сын сиамского министра господин Най-Пум. Конногвардейский поручик его высокостепенство принц Сеид, сын эмира бухарского. Его светлость лейб-кирасирский подпоручик князь Мусинь, сын вице-короля китайской провинции, название которой, виноват, никак не запомню. И еще японец капитан Танака, ротный командир Новочеркасского полка.
— Ах, вот оно что, — протянул Фандорин. — Ты сообразил, Маса, зачем мы здесь понадобились?
Маса усмехнулся, хотя пока еще этого не понял. Не все же соображают так быстро, как господин.
— Судя по тому, что Афанасий Степанович не назвал японского капитана ничьим сыном, он не из числа высочайших и августейших. Стало быть, всем удобнее, если убийцей окажется он. А вызвали вы нас, Зюкин, потому что сомневаетесь в виновности к-капитана Танаки и потому что мы с Масой хорошо знаем японцев. Так?
— Я и забыл эту вашу обескураживающую привычку угадывать то, что еще не сказано, — с неудовольствием заметил церемониймейстер. — Но всё именно так и есть. Никаких улик против японца не имеется, но начальник придворной полиции полковник Карнович (услышав это имя, Маса и Фандорин скривились) явственно дает понять, что его величеству было бы менее неприятно, если бы из всех замешанных лиц убийцей оказался капитан Танака. Полковника интересует не истина, а расположение государя. Меня же тревожит, не осудят ли невиновного...
— И не выйдет ли сухим из воды п-преступник, — закончил Эраст Петрович. — Этой двойной несправедливости, конечно, допустить нельзя. Что ж, если нужно торопиться, сразу и п-приступим. Куда вы нас везете?
— В гостевой дом, устраиваться.
— После. Сейчас едемте на яхту. Потом на место преступления. Потом в морг, осматривать тело.
— Убитую закопали на кладбище. В ту же ночь, тайно.
— Ну так откопайте, — пожал плечами Фандорин.
Яхта стояла не у причала, а в сотне шагов от берега — должно быть, чтобы никто не сбежал. Пришлось плыть на лодке.
У борта ждал невысокий офицер в синих очках. Нервно постукивал перстнем по перилам.
— Господин Зюкин, вы в своем уме? — сердито закричал он. — Когда вы сказали, что вызовете эксперта-криминалиста, я думал, речь идет о ком-то из сыскного отделения! А этому господину на царской яхте делать нечего! Будь моя воля, он сидел бы за решеткой!
Между Фандориным-доно и Карновичем, очень плохим человеком, существовала давняя неприязнь. Неудивительно, что Зюкин-сан полковника не предупредил. У начальника дворцовой полиции большие возможности. Он мог бы просто не пустить господина через границу.
— У меня полномочия от его величества действовать по собственному усмотрению, — важно отвечал Афанасий Степанович. — Надеюсь, вы не станете противиться воле государя?
Карнович беззвучно выругался. Махнул рукой, чтоб спустили трап.
— Я останусь в лодке, — шепнул Зюкин господину. — Церемониймейстеру, представляющему особу его величества, не следует показываться причастным лицам — пока они считаются причастными.
Легко взбежав наверх, Эраст Петрович сказал полковнику:
— Здороваться нам необязательно, тем более, что я вам з-здравствовать не желаю, но отвечать на мои вопросы вам придется.
— Разумеется. Воля его величества священна, — сухо ответил плохой человек. Глаз за синими стеклами было не видно, и очень хорошо, что не видно. Насколько помнил Маса, они были бесцветными и неподвижными, как у рептилии.
— Не знаю, зачем вы тут нужны. Я уже провел предварительное расследование и отправил рапорт государю, что преступник очевиден. Капитан Танака содержится в каюте под охраной. Остальным пассажирам дозволено свободно перемещаться по кораблю. Как только поступит распоряжение из дворца, я принесу им извинения за доставленное неудобство и позволю сойти на берег.
— Значит, убийцу вы установили?
— Это было несложно. Если бы речь шла о преступлении страсти, всякое было бы возможно. Даже особа возвышенного статуса может потерять голову от ревности. Но тут вульгарное ограбление. Остальные пятеро или очень богаты, или сказочно богаты. Капитан Танака — единственный, кто живет на жалованье.
— А вам не приходило в г-голову, — Фандорин с некоторым сомнением посмотрел на темя полицейского, — что убийца забрал драгоценности не ради наживы, а чтобы изобразить ограбление?
Судя по тому, что полковник вздрогнул, нет, не приходило.
— Мне нужно побеседовать с п-подозреваемыми.
— Это невозможно! Господа офицеры взвинчены, оскорблены. В любом случае, я не могу допустить, чтобы какой-то странный субъект устраивал допрос таким особам! Нет, нет и нет!
— Ладно, — с неожиданной кротостью уступил Эраст Петрович. — Тогда просто соберите всех в кают-компании. Мне нужно на них хотя бы взглянуть.
— Лишь через стекло, — отрезал Карнович. — Можете поговорить только с Танакой.
Потом Маса и господин стояли на палубе, затаившись у большого окна, и наблюдали, как в салон один за другим входят русские офицеры нерусского вида.
Они встали вокруг Карновича, который что-то объяснял или рассказывал, делая извиняющиеся жесты.
Высокий густоусый кавалерист, сердито двигавший кустистыми бровями, несомненно был персидским принцем. Рядом переминался с ноги на ногу флегматичный пухлолицый бухарец, сонно помигивал на полковника сверху вниз. По соседству с этой парой Карнович казался бы коротышкой, если б с другой стороны от него не стояли два миниатюрных, почти игрушечных гусара с одинаковыми крестиками Пажеского корпуса на ментиках. Сын сиамского короля принц Чакрабон, очевидно, был тот, что слева — с подкрученными усиками. В осанке корнета чувствовалась царственность. Чуть в стороне с презрительной улыбкой на породистой мандаринской физиономии торчал тощий дылда китаец.
— Что скажешь? — спросил господин.
— Перс темпераментен, гневлив. Может сгоряча и убить. Но маловероятно, что такой человек додумался бы для прикрытия изобразить ограбление. Бухарец слишком ленив. Китаец чересчур избалован. Если он — сын одного из девяти китайских цзунду, значит, с детства пресыщен всем на свете. Вообразить, что он станет убивать из страсти или корысти невозможно. Сиамцы, по-моему, не обидят и мыши.
Эраст Петрович не согласился
— Не скажи. У корнета Най-Пума траурные глаза. Это сильный характер. И принц тоже совсем непрост. Может оказаться тихим омутом, в котором ч-черти водятся. Ладно, идем к Танаке. Но я на него только посмотрю. Разговаривать не буду. Лучше, если с ним побеседуешь ты, с глазу на глаз. Как японец с японцем. Неважно о чем. Мне нужно только твое впечатление: способен ли этот человек убить женщину.
Вышел Карнович.
— Что, полюбовались на грабителей? Ломброзианские типы, не правда ли? — иронически осведомился он. — А теперь идите посмотрите на японца. Увидите, что сомнений нет. Под внешней холодностью скрывается жестокий, расчетливый зверь. Мои сотрудники собрали о Танаке досье. Он весьма небогат, сын бедного самурая — так называются их дворяне.
— Б-благодарю за разъяснение.
Не уловив насмешки, полковник продолжил:
— Танака командирован в Россию для стажировки в нашей армии. Сделан капитаном, что соответствует его японскому чину майора. Командует ротой Новочеркасского Александра Третьего полка. Проявил себя исправным офицером, представлен к командованию батальоном. По отзыву начальства, очень умен, инициативен, изобретателен. — Последнее слово было произнесено с нажимом. — Русским языком владеет свободно. Даже принял православие, однополчане зовут его Георгием Ивановичем. Человек, с легкостью меняющий веру отцов и даже собственное имя, способен на что угодно. Так что всё сходится. Вам, Фандорин, не удастся украсть у меня заслугу раскрытия убийства.
— У японцев иное отношение к религии и личному имени. И к-красть у вас я ничего не собираюсь.
Перед каютой дежурил бравый жандарм. В дворцовой полиции они все были молодец к молодцу. Вытянулся, откозырял.
— Как приказано, ваше высокоблагородие! Ухом к двери и начеку!
Не постучав, распахнул дверь.
С дивана вскочил невысокий, худой человек с бледным лицом и воспаленными глазами. Он был в одной рубашке. Китель с вензелем на погонах висел на стуле.
— Пойдемте, полковник, — сказал Эраст Петрович, посмотрев на арестанта не долее пяти секунд. — Не будем мешать господину Сибате.
Маса остался с капитаном наедине.
— Вы японец? — быстро сказал Танака. — Из посольства? Я не убивал эту женщину! Я самурай клана Тёсю и клянусь честью своего рода! И я докажу свою невиновность! Я совершу сэппуку! — Он показал на стол, где лежала обнаженная шашка. Ее клинок был на две трети обмотан полотенцем, так что торчал только острый конец. — Хорошо, что вы пришли. Мне нужен свидетель, который запишет мое предсмертное заявление!
— Вы этим ничего не докажете, — покачал головой Маса. — Только хуже сделаете. По русским понятиям самоубийство будет равносильно признанию. К тому же я не могу принять ваше заявление. Я не дипломат, я сыщик. Моя профессия — находить преступников и защищать невиновных. Благодарю, капитан, что уделили мне время.
Он повернулся уйти.
— Куда вы, Сибата-сан? Постойте! — воскликнул Танака. — Я так рад соотечественнику!
— Я видел достаточно, Георгий Иванович. Вы невиновны, — сказал Маса по-русски, чтобы услышал жандарм, который начеку и ухом к двери.
Господину Маса просто качнул головой. Тот понял.
— Хорошо. Теперь едем на место п-преступления.
В особняке Лабазовой (нарядный, бело-розовый дом на Морской) они прошлись по первому этажу. В столовой на неубранном столе стояли грязные тарелки, в недопитых бокалах плавали упившиеся до смерти мухи. Рядом — салон-гостиная с раскрытым роялем. В вазах поникшие цветы — сотни лилий. Очевидно именинница их любила. Фандорин подобрал с пола пустую бутылку из-под «Клико», почему-то перевязанную кокетливым бантом.
— Как трогательно. Играли в б-бутылочку. О милые дети... Зюкин, покажите кабинет.
Поднялись на второй этаж.