Многие изображали семью: четыре улыбающиеся фигуры в платьях, две большие и две маленькие, все держатся за руки. Каждую фигурку сопровождали простенькие подписи: «Мамочка», «Мамочка», «Оуск» и «Соуль». Короткие имена девочек оказались как нельзя кстати — для более длинных, выписанных большими, нетвердо стоящими буквами, на бумаге не хватило бы места. Из задней комнаты доносился саундтрек мультика. Похоже, маленькие художницы были дома.

— Мы просто зададим несколько вопросов. — Хюльдар выдвинул кухонный стул. — Много времени это не займет. Иногда кое о чем вспоминаешь с опозданием, так что мы лишь уточним кое-какие детали.

Ауста осталась стоять, прислонившись к шкафу, а трое мужчин сели; Каури поставил рядом с собой костыли.

— Что у вас? — Медсестра взглянула на высовывающуюся из-под стола загипсованную ногу. Хюльдару ее интерес показался фальшивым: уж кого-кого, а больных она и на работе навидалась. Лично он был совершенно равнодушен к поддержанию закона и порядка в свое свободное время. Вот почему и ее вопрос интерпретировал как проявление тактики затягивания.

— Сломал лодыжку, — объяснил Каури, но не остановился на этом, а завел унылую пластинку с изложением изрядно всем надоевших подробностей своего несчастья. Ауста могла быть довольна: хитрость удалась. И все же данная история была не столь утомительна, как размышления о дежавю на автомобильной стоянке. Перейти к ним ветеран не успел — Хюльдар, уже слышавший все это в машине, помешал ему:

— Полагаю, нам следует перейти к делу. Чем раньше начнем, тем скорее оставим вас в покое. — Ауста тут же явила признаки беспокойства и, взяв салфетку, принялась вытирать и без того идеально чистую столешницу. Детектив сделал вид, что ничего не заметил. Эртла была права: женщина определенно нервничала. Он никогда не сомневался в тонком чутье бывшей напарницы и не видел причин сомневаться теперь, пусть даже они поссорились. — Вчера вы сказали, что не знали пропавшую девушку, Стеллу Хардардоттир. Может быть, порывшись в памяти, вы обнаружили какую-то связь? — Он поднялся, достал из папки увеличенные фотографии Стеллы, положил их на столешницу и снова сел.

— Со вчерашнего вечера ничего не изменилось, и мой ответ тот же: нет. Я с ней не знакома. — Ауста не стала брать фотографию и даже мельком на нее не взглянула.

— Вы абсолютно уверены? — Она кивнула, но Хюльдар не отступал. — Возможно, вы видели ее в больнице?

— Сомневаюсь. Я работаю в кардиологическом отделении. Детей или подростков там не бывает.

— А вы не брали дополнительные смены в детской больнице? Не работали школьной медсестрой?

— Нет. — Ауста снова принялась тереть столешницу, избегая смотреть на полицейского. Фотографию же старательно обошла, не желая даже прикасаться к ней. — Можете спрашивать сколько хотите, но говорю вам: я ее не знала. И совершенно не представляю, почему ее телефон бросили в наш почтовый ящик.

Сдаваться так легко Хюльдар не собирался.

— Вы не могли столкнуться с ней в кинотеатре, где она работала? Повели детей в кино и, может быть, перекинулись с ней парой слов в перерыве?

— Нет. Сколько можно повторять одно и то же? Я ее не знаю.

Отрицать очевидное не имело смысла. Несмотря на странное поведение и явное напряжение, ответы звучали убедительно. Хюльдар откашлялся. До полуденных новостей полицейское начальство планировало выпустить пресс-релиз с сообщением об обнаружении тела. Сейчас часы показывали десять, и скрывать этот факт не было причин.

— Я открою вам один секрет. Мы нашли девушку. Она мертва. Убита. Теперь вы, возможно, поймете, почему нам приходится повторять одни и те же вопросы. Ситуация крайне серьезная.

Рука с салфеткой замерла. Костяшки пальцев побелели.

— Вы поймаете того, кто это сделал?

— Разумеется.

Ауста как будто немного расслабилась. Если она и имела какое-то отношение к делу Стеллы, то определенно не через убийцу. И все же ее поведение оставалось подозрительным. Что она могла скрывать?

— Как насчет телефона? Он не показался вам знакомым? — Хюльдар видел фотографию. Если не считать декоративного футляра, сам телефон практически ничем не отличался от других гаджетов, которые имелись теперь у каждого подростка страны.

— Телефон? Нет. Никогда его не видела. — Ауста озадаченно нахмурилась, но теперь она не упиралась взглядом в столешницу, а смотрела на Гвюдлёйгюра. — Я вас знаю?

— Меня? — Гвюдлёйгюр покраснел от смущения и отвел глаза. — Не думаю.

— Могу поклясться, что встречала вас раньше. — Женщина не притворялась и, похоже, на самом деле пыталась что-то вспомнить, хотя Хюльдар и заподозрил в этом еще один трюк с целью переменить тему разговора. — Вы бывали в кардиологии?

Гвюдлёйгюр заерзал и даже отвернулся.

— Я? Нет. Думаю, мы с вами не встречались.

— Просто у парня типичное исландское лицо, глядя на которое всегда возникает ощущение, что вы его где-то видели, — предложил свое объяснение Каури, очевидно, не заметивший любопытной реакции юного коллеги.

— Может быть. Но, думаю, дело не в этом. — Ауста задумчиво изучала красное от смущения лицо полицейского. — Я определенно вас знаю. Вот перестану пытаться вспомнить — и вспомню.

Гвюдлёйгюр поднялся, со скрипом отодвинув стул.

— Можно воспользоваться вашим туалетом?

Ауста сказала, куда идти, и Гвюдлёйгюр поспешил из кухни.

Такое развитие событий застало Хюльдара врасплох и совершенно сбило с толку, хотя он и постарался это скрыть. Что, черт возьми, происходит?

— Если вы считаете, что вспомнить что-то легче, если не пытаться это сделать, то, может быть, оно и придет позднее? Я имею в виду вашу встречу со Стеллой. Давайте мы заглянем к вам во второй половине дня и повторим попытку.

— В данном случае всё не так. Я уверена, что не знала ее. Поэтому и вспоминать нечего. Но я знаю, что видела вашего коллегу. Как его зовут?

— Гвюдлёйгюр. Гвюдлёйгюр Вигниссон.

— Нет, не слышала.

— Что ж… — У него будет масса возможностей допросить напарника позже, так что Хюльдар решил сосредоточиться на том, что действительно было важно. — Как насчет вашей супруги, Тоурей? Она что-нибудь вспомнила?

— Нет, — без всякого выражения ответила медсестра. — Она тоже не знает эту девушку.


Самое время чуточку сменить тактику.

— Ну ладно. Скажите, что вам известно о буллинге?

— О буллинге? — Женщина произнесла слово так, будто впервые его слышала. — Что вы имеете в виду?

— Запугивание. Давление. Вас когда-нибудь запугивали? Вас, ваших дочерей, вашу жену… Или поставим вопрос иначе: вы или кто-то из членов вашей семьи запугивали кого-то? — Он хотел было упомянуть дефект одной из ее дочек, но в последний момент отказался от этой мысли. Какой смысл действовать человеку на нервы еще сильнее?

Ауста опустила глаза и, смяв салфетку, покачала головой:

— Нет. Нет.

— Уверены?

— Да, совершенно уверена. — Вот только ни тон, ни выражение как будто затвердевшего лица не подкрепляли это заявление. — Я больше не стану отвечать на ваши вопросы. Это нелепо. Вы могли бы потратить время с большей пользой, занимаясь чем-то по-настоящему важным и имеющим отношение к преступлению. И знаете, мне мое время дорого. Я выхожу в вечернюю смену и не готова терять полдня.

— В начале расследования не всегда можно сказать, что важно, а что нет, — с умным видом изрек Каури. Правильные слова, но Хюльдар опасался, что ветеран, преисполнившись самоуверенности, попытается перетянуть инициативу на себя.

Тот, однако, снова погрузился в молчание, и Хюльдар продолжил гнуть свою линию, пока у него не закончились вопросы, а он сам устал не меньше Аусты, чьи ответы сводились, по существу, к одному: нет, нет, не знаю, и я уже сказала, что нет. Женщина, казалось, покорилась неизбежному и отвечала равнодушно и отстраненно, но при этом стояла на своем.

Вернувшийся из туалета Гвюдлёйгюр сел по другую сторону стола. Держался он странно, в разговор не вступал и, похоже, хотел только одного: побыстрее со всем этим закончить. Хюльдар решил повторить его маневр и ненадолго избавить компанию от своего присутствия — а вдруг что-то получится?

— С вашего позволения, можно мне тоже…

Ауста удивленно посмотрела на него.

— У вас что, нет туалетов в полицейском участке?

Хюльдар виновато улыбнулся и, получив невнятное разрешение, вышел из кухни. Проходя мимо комнаты, откуда доносились мультяшные голоса, заглянул в приоткрытую дверь и увидел большой телевизор на невысокой тумбе. На экране голубые попугаи расхаживали по берегу моря. Обе девочки сидели на софе. На Аусту они совсем не походили. Возможно, пошли в другую свою мать. А вот сходство между ними было просто поразительное. Казалось — если не принимать во внимание повязку на глазу у старшей, — что это одна и та же девочка, просто разного размера. Обе розовощекие, со слегка торчащими ушами и большими голубыми глазами, с любопытством смотревшими на него из-под серых волнистых челок. Они прильнули друг к другу, и старшая спросила:

— Вы кто? — Повязка придавала ей сходство с милым, невероятно симпатичным пиратом. Хюльдар даже не удивился бы, если б один из попугаев слетел с экрана и уселся ей на плечо.

— Меня зовут Хюльдар. — Он улыбнулся и добавил в голос столько тепла и симпатии, сколько позволяла ситуация. — А вам разве не полагается быть в школе?

— У нас выходной. Наша учительница на курсах. А Соуль разрешили остаться, потому что я дома. Она в школу еще не ходит, а ходит в садик. — Девочка приподняла повязку.

— Я хожу в школу. В детсадовскую школу. — Выступив с этим коротким опровержением, младшая тут же нырнула обратно за спину сестры.

Не обращая внимания на нее, старшая вернула на место повязку.

— А вы полицейский?

Секунду поколебавшись, Хюльдар решил ответить честно, хотя предпочел бы представиться водопроводчиком и таким образом уклониться от необходимости отвечать на неизбежный вопрос о том, что он здесь делает.

— Да, полицейский.

— Знаю. Я видела вас вчера из окна. Вы были в форме. А почему сегодня не в форме?

— Я не всегда ее ношу. — Он помахал на прощание и отвернулся, чтобы продолжить путь по коридору.

— Из-за вас мамочка плакала. — Это прозвучало сухо, как констатация факта, и ни в коем случае не обвинительно.

— Из-за меня?

— Не из-за вас. Из-за полиции. Из-за той женщины. Мамочка долго плакала. Уже после того, как вы уехали.

— Ох, извини. Я не знал. Мы не хотели ее расстраивать.

— И никто не знает. Только я. Она спряталась в ванной, чтобы мамочка Тоурей не видела. — Девочка замолчала. Нахмурилась. Чуточку подняла голову и принялась наматывать на палец прядь волос. — Мамочка сделала что-то плохое? Вы заберете ее в тюрьму?

Соуль снова высунула голову из-за ее плеча и уставилась на Хюльдара.

— Нет. Конечно же, нет. Полицейские часто разговаривают с людьми, которые не сделали ничего плохого. Поэтому мы здесь. Тебе не о чем беспокоиться. — Он кивком указал на телевизор. — Разве что о том, чем там у этих попугаев все закончится.

Девочки повернулись к экрану, а Хюльдар поспешил сбежать. Притворяться, будто ходил в туалет, он не стал и сразу же вернулся на кухню за Гвюдлёйгюром и Каури. Пора и честь знать. Ауста ничего не скажет, как ни крути, но косвенно она уже подтвердила, что здесь творится нечто странное. Уходя, он положил на стол свою карточку и попросил женщину позвонить, если она что-то вспомнит. Но в то, что это случится, разумеется, не верил.





* * *


По дороге в участок Каури снова запел жалостливую песню о своей лодыжке. Хюльдар покрепче сжал руль, взглянул искоса на Гвюдлёйгюра и, невежливо перебив ветерана, спросил: