Он ждал. Оценивал ситуацию. Смотрел, нет ли при ней оружия. Теперь на ее лице он видел испуг. Слезы. Пот. И тут он вспомнил: мальчик, темные волосы, грустные глаза… холодное осеннее утро, когда эти двое прибыли. Мальчонка жался к бедру матери, когда они сошли с парома и отправились вдаль по дороге, неся грязный зеленый вещмешок. Рори в тот день чуть не последовал за ними, понимая, что они наверняка окажутся в том старом доме, где ребенку совсем не место.
Спустя мгновение Рори уже несся в сторону пирса. Оставалось четыре минуты. Не дай бог, Гас убрал мост.
– Сегодня тебе везет, – сказал Питу Рори.
Сейчас он был единственным помощником шерифа на острове, и приходилось выбирать. Он включил сирену и проблесковые маячки – нужно было задержать паром.
Глава 3
Морган Магуайр пропальпировал живот кокер-спаниеля по кличке Руфус. Руфусу было пятнадцать лет. Шерсть у него уже спутывалась и местами лезла, тело покрывали папилломы, но в остальном он был здоров. Его хозяин Эрвин сидел, вцепившись в подлокотники кресла, пока Морган производил стандартный осмотр.
– Я принес образец кала, – сообщил Эрвин.
– Проверим, – ответил Морган. – Я только не знаю, на что. С Руфусом все хорошо, просто он стареет.
Пройдет год или два, и разговор будет другим, куда труднее. Морган даже не был уверен, что Эрвин его выдержит. Он приносил собаку на осмотр в клинику на Централ-сквер в Кембридже практически каждую неделю – последние года два, с тех пор как умерла его супруга. Ему уже было под восемьдесят, и сам он выглядел как его пес: тоже лысеющий и в папилломах. Морган вообразил, как они с псом сидят дома одни, на диване и смотрят «Рискуй!»[4]. Вообразил их прогулки по району, маршрут которых менялся по мере того, как переезжали друзья. Он опустил Руфуса на пол, и тот осторожно подошел к Эрвину, давая почесать себя за ушами.
– Я волнуюсь, – признался Эрвин.
– Знаю. Приходите в любое время.
Последние несколько месяцев Морган и сам переживал. С тех самых пор, как вошел в палату нью-гемпширской больницы к искалеченной Эстер. Они оба изменились и прежними уже не станут, ведь Кейт с ними, а Дафна валандается где-то, занятая непонятно чем. Отчасти Морган надеялся, что уж сегодня-то – в их с сестрой день рождения, один на двоих, который они в детстве терпеть не могли, но потом полюбили, – Дафна с ним свяжется, а отчасти боялся, что она объявится. Морган с Эстер еще сами не оправились, и Дафна только усложнит им задачу.
– Вы очень хорошо заботитесь о Руфусе, – сказал Морган, ненавидя себя за эту банальность. Эрвин-то хотел того, чего Морган никак не мог ему дать: вернуть то время, когда жена была здорова, дети молоды, а брюшко Руфуса – розовым и гладким. Он хотел времени, когда жилось счастливо.
Того же хотел и сам Морган.
Когда он провожал Эрвина с Руфусом к стойке ресепшена, зазвонил телефон. Морган ответил и тут же перезвонил по другому номеру.
– Мне нужна помощь, – сказал он. – Сегодня вечером.
Энни ухватилась за фальшборт, ожидая, пока из неспокойных вод залива Мэн покажется очередная ловушка для омаров. На ней были только желтая штормовка да плотные резиновые перчатки – чтобы не цапнули за руку, пока она наматывает трос с ловушкой на лебедку у побережья острова Финистерре, где от Ирландии ее отделяли только серые воды.
– Эй, Рыжая, не стой.
Энни обернулась к капитану судна, Воуну Робертсу, который в это время смотрел на темное западное небо. Его черный лабрадор по кличке Минди прошелся по палубе и ткнулся носом ей в руку. Энни терпеть не могла, когда ее зовут Рыжей. Кличка напоминала о детстве, когда девчонки-задиры на игровых площадках дразнили ее за цвет волос и светлую кожу. Пришлось, однако, напомнить себе, что Воун – босс, а когда ты бродяга, издеваться над тобой могут куда хуже. К тому же Лидия Пелетье рискнула и выбила для нее эту работу, и Энни не могла позволить себе потерять дневной заработок и единственного друга, которого обрела за все лето, прожитое на острове.
– Есть, босс! – отозвалась она.
Лебедка вытянула из воды очередную ловушку, и Воун шестидюймовым ножом с синей ручкой срезал водоросли. Пока он двигался вдоль лесы, Энни, действуя методично, достала из ловушки извивающееся создание и измерила панцирь: три с четвертью дюйма – минимальный допустимый размер улова. Окажись омар на долю дюйма меньше, и отправился бы назад в серые воды еще на денек, однако удача была не на его стороне. Энни бросила добычу в бак и проверила еще девять омаров, шесть из которых – включая самку, которой она пометила хвост, – пришлось отпустить. Затем Энни надела омарам на клешни резиновые ленты, а Воун в это время вел судно дальше по волнам. Минди стояла на носу, и ветер трепал ее черные уши.
– Как думаешь, будет шторм? – спросил Воун. – Если да, то надо достать весь улов.
– Кто знает…
– Никто, – ответил Воун, продубленный морскими ветрами и солью. Такими и представляла себе ловцов омаров Энни, даже молодых вроде Воуна. А еще он оказался болтлив и говорил с новоанглийским акцентом, который он старательно вытравливал. – Кстати, откуда ты знаешь Лидию?
Он весь день донимал Энни вопросами, которые ей удавалось игнорировать.
– Не то чтобы я ее знаю. А ты – откуда?
– Когда живешь на острове вроде нашего, знаешь всех. Кроме чужаков. С Лидией мы росли вместе. В старших классах по будням катались на пароме на материк, в школу. Даже в колледже вместе учились. Теперь вот снова оказались вместе на острове, и уж не знаю, к худу ли, к добру ли. Не получается у нас никак разойтись. Ты, кстати, должна знать ее мужа Трея.
– С чего бы это? – ответила Энни, запоздало сообразив, что звучит так, будто ей есть что прятать.
– Почему нет? – помолчав, спросил Воун. – Тут же все друг друга знают. А ты откуда будешь?
– Из Собачьей бухты, с Малого Финистерре. Там еще старый викторианский дом стоит.
– Эта развалина у маяка? Почти все, кто там живет, воняют хуже, чем пятидневные рыбьи потроха. Хорошо, что от тебя так не пахнет. Ты что, решила вне системы пожить какое-то время?
Почти каждый, кто жил в том доме, был вне системы. Ни телефонов, ни интернета. Вообще ничего.
– Здесь только мы двое, – сказал Воун, видя, что Энни не спешит отвечать. Одновременно он продолжал вести судно по неспокойной воде. – Может, хоть попробуем? Ну, знаешь, я задаю вопрос, а ты отвечаешь? Спроси меня о том же, и я отвечу, что родом отсюда, что уезжал на несколько лет в Портленд, но теперь вернулся, потому что два месяца назад бывшая выставила меня из дома. Тут ты спросишь: как так, такой симпатичный мужчина и одинок? А я отвечу: да вовсе я не симпатичный, но ты такая: еще какой симпатичный, даже очень, правда-правда… В таком вот духе.
Сказать по правде, Воун был вовсе не дурен собой. На вид лет тридцать, может, тридцать пять. Точно немного моложе Энни. В волосах – преждевременная седина, глаза – голубые, пристально смотрят из-под капюшона дождевика. Самой Энни было тридцать семь. Старовата она для Воуна, но все ведь зависит от обстоятельств, не так ли? В кровати одному становится холодно и одиноко. Давно ли Воун развелся? Давно ли делил постель с женщиной? Все же придется Энни ему подыграть. Она приготовилась запоминать собственные ответы, чтобы не забыть потом свою версию правды.
– Да, я вне системы, – сказала она. – Временно.
– Странно, что в этом доме еще кто-то живет, – сказал Воун. – Обычно, как летом туристы разъедутся, так и в доме пустеет.
Когда Энни заехала в особняк, в июне этого лета, все комнаты, кроме одной, были заняты. После Дня труда постояльцы начали съезжать, и наконец она осталась одна. Правда, потом, недели две назад, объявились женщина по имени Френки и ее четырехлетний сын Итан.
– Планируешь оставаться? – спросил Воун. – Осмелишься перезимовать? На это только храбрецы решаются. Или дураки. Со снегом сразу приходят морозы. Вот тебе совет: перебирайся в городок, жилье там быстро дешевеет. А зима в Мэне покажется тебе бесконечной, даже с горячим радиатором и рабочим водопроводом. Но пока не проведешь зиму здесь, навсегда пришлой останешься. Что вообще привело тебя на Финистерре?
Энни подумала немного и ответила:
– Удача.
Лодку качнуло, и Энни одной рукой схватилась за планширь, другой – за ошейник Минди. Ее окатило студеной морской водой, аж дух перехватило. Энни утерла лицо, ощущая на губах соленый вкус.
– Все нормально? – спросил Воун.
Лето приучило Энни не жаловаться. Поэтому она кивнула и сказала, что можно двигаться дальше.
– У тебя прямо поступь моряка, – заметил Воун.
– Я ничего о лодках не знаю.
– Мне-то не рассказывай.
Он сбавил ход до холостых оборотов и, глянув на горизонт в бинокль, заметил пурпурно-синий бакен с крюком.
– Еще одна остановка, – сказал он, цепляя лесу на лебедку.
Энни тоже всмотрелась в даль, а Минди в это время плотно прижалась к ее ноге. Весь день они доставали из воды только желто-оранжевые буйки, и Энни знала о ловле омаров достаточно, чтобы понять правила: красть чужой улов точно не стоит. Однако ей хватало ума держать рот на замке и не высовываться, даже несмотря на холод в животе или на то, что рубаха-парень, с которым она проработала весь день, внезапно сделался молчаливым и настороженным. Разве у нее был выбор? Она с ним одна в лодке, посреди моря. К тому же в конце дня Воун заплатит ей семьдесят пять баксов и даст пару молодых омаров, а столько она уже несколько месяцев не зарабатывала.
Показалась первая ловушка, и Воун проверил ее. Потом бросил назад в воду, не достав из нее ни одного омара. Со второй проделал то же самое, и с третьей. Задержался только у последней.
– Вот это да! – воскликнул Воун. – Ты только глянь на эту кроху!
Омар едва уместился в ловушку. Воун вытащил его и осмотрелся, проверяя, нет ли кого поблизости. Потряс омаром, которого Минди тут же попыталась цапнуть за хвост. Весила добыча, наверное, больше двадцати фунтов, а клешни у нее были вдвое крупнее ладони Энни.
– Боже мой, если она нас обоих не проглотит, обо мне в «Кроникл» напишут! – радовался Воун.
– Красавица, – сказала Энни. Омар явно не разделял ликования Воуна. – Как думаешь, сколько ей?
– Лет сорок, если не пятьдесят. Представь только, она все эти годы умудрялась прятаться от нас! Держи-ка. Она сильная. Того и гляди остальных в баке порвет.
Энни ухватила омара под клешни. Это было создание, за которое щедро заплатят; нелегальный улов, который станет основным блюдом, а остатки отправятся на помойку. Так нечестно. После стольких лет выживания.
Энни швырнула омара за борт.
– Да бля! – вскрикнул Воун, схватив рукой пустоту. Ударил ногой в борт и резко обернулся. Того и гляди прыгнет следом. – Бля! Господи! Ах ты ж, сраная… надо же было так облажаться!
Энни глянула в сторону острова на горизонте. Она не знала, на что Воун способен, знала только, что он зол. Вспомнила, как Лидия уверяла его, мол, Энни достойна шанса.
– Прости, – только и выдавила она.
– Вот и нанимай после этого равнинника, – бурчал Воун. – В следующий раз дважды подумаю. Полсотни баксов. Столько стоил этот омар и во столько мне обойдется твой фортель.
– Омар был слишком большой, – напомнила Энни. «И вообще, краденый», – чуть не добавила она.
– А еще это была самка. Помеченная. Ты не заметила? Потерпела бы ты минуту, и я бы все равно ее отпустил. Поймавший самого крупного омара каждый год получает приз из пруда и премию в полсотни баксов, но мне нужно было с ней сфоткаться. На слово никто не поверит. Вычту из твоей зарплаты.
Пятьдесят долларов. О, как же Энни нуждалась в этих деньгах. Откуда Воуну знать, что у нее остались последние пять баксов, что она в отчаянии, какого не знала всю свою нелегкую жизнь? Но, должно быть, заметил это по ее истрепанной одежде и пожелтевшим ногтям. Понял, что может вертеть Энни, как ему заблагорассудится, потому что она не даст сдачи. Энни сделала глубокий вдох, стараясь сохранить крохи достоинства и не опуститься до мольбы.
Воун ударил кулаком воздух:
– Отлично день закончился.
– Омар был не твой, – тихо проговорила Энни.
– Ну-ка повтори.
– У тебя не было на нее прав. Эти полсотни принадлежат другому.
Воун развернул лодку и прибавил ходу, направив ее к острову. Волны к тому времени сделались выше, погода сменилась, но Воун вел судно так легко, будто видал шторма и похуже. Он целиком сосредоточился на деле, обращаясь с Энни как с наемной работницей, которой она и была. И если до этого она еще надеялась, что Воун снова позовет ее в море, то теперь точно лишила себя всякого шанса.
Спустя мгновение Рори уже несся в сторону пирса. Оставалось четыре минуты. Не дай бог, Гас убрал мост.
– Сегодня тебе везет, – сказал Питу Рори.
Сейчас он был единственным помощником шерифа на острове, и приходилось выбирать. Он включил сирену и проблесковые маячки – нужно было задержать паром.
Глава 3
Морган Магуайр пропальпировал живот кокер-спаниеля по кличке Руфус. Руфусу было пятнадцать лет. Шерсть у него уже спутывалась и местами лезла, тело покрывали папилломы, но в остальном он был здоров. Его хозяин Эрвин сидел, вцепившись в подлокотники кресла, пока Морган производил стандартный осмотр.
– Я принес образец кала, – сообщил Эрвин.
– Проверим, – ответил Морган. – Я только не знаю, на что. С Руфусом все хорошо, просто он стареет.
Пройдет год или два, и разговор будет другим, куда труднее. Морган даже не был уверен, что Эрвин его выдержит. Он приносил собаку на осмотр в клинику на Централ-сквер в Кембридже практически каждую неделю – последние года два, с тех пор как умерла его супруга. Ему уже было под восемьдесят, и сам он выглядел как его пес: тоже лысеющий и в папилломах. Морган вообразил, как они с псом сидят дома одни, на диване и смотрят «Рискуй!»[4]. Вообразил их прогулки по району, маршрут которых менялся по мере того, как переезжали друзья. Он опустил Руфуса на пол, и тот осторожно подошел к Эрвину, давая почесать себя за ушами.
– Я волнуюсь, – признался Эрвин.
– Знаю. Приходите в любое время.
Последние несколько месяцев Морган и сам переживал. С тех самых пор, как вошел в палату нью-гемпширской больницы к искалеченной Эстер. Они оба изменились и прежними уже не станут, ведь Кейт с ними, а Дафна валандается где-то, занятая непонятно чем. Отчасти Морган надеялся, что уж сегодня-то – в их с сестрой день рождения, один на двоих, который они в детстве терпеть не могли, но потом полюбили, – Дафна с ним свяжется, а отчасти боялся, что она объявится. Морган с Эстер еще сами не оправились, и Дафна только усложнит им задачу.
– Вы очень хорошо заботитесь о Руфусе, – сказал Морган, ненавидя себя за эту банальность. Эрвин-то хотел того, чего Морган никак не мог ему дать: вернуть то время, когда жена была здорова, дети молоды, а брюшко Руфуса – розовым и гладким. Он хотел времени, когда жилось счастливо.
Того же хотел и сам Морган.
Когда он провожал Эрвина с Руфусом к стойке ресепшена, зазвонил телефон. Морган ответил и тут же перезвонил по другому номеру.
– Мне нужна помощь, – сказал он. – Сегодня вечером.
Энни ухватилась за фальшборт, ожидая, пока из неспокойных вод залива Мэн покажется очередная ловушка для омаров. На ней были только желтая штормовка да плотные резиновые перчатки – чтобы не цапнули за руку, пока она наматывает трос с ловушкой на лебедку у побережья острова Финистерре, где от Ирландии ее отделяли только серые воды.
– Эй, Рыжая, не стой.
Энни обернулась к капитану судна, Воуну Робертсу, который в это время смотрел на темное западное небо. Его черный лабрадор по кличке Минди прошелся по палубе и ткнулся носом ей в руку. Энни терпеть не могла, когда ее зовут Рыжей. Кличка напоминала о детстве, когда девчонки-задиры на игровых площадках дразнили ее за цвет волос и светлую кожу. Пришлось, однако, напомнить себе, что Воун – босс, а когда ты бродяга, издеваться над тобой могут куда хуже. К тому же Лидия Пелетье рискнула и выбила для нее эту работу, и Энни не могла позволить себе потерять дневной заработок и единственного друга, которого обрела за все лето, прожитое на острове.
– Есть, босс! – отозвалась она.
Лебедка вытянула из воды очередную ловушку, и Воун шестидюймовым ножом с синей ручкой срезал водоросли. Пока он двигался вдоль лесы, Энни, действуя методично, достала из ловушки извивающееся создание и измерила панцирь: три с четвертью дюйма – минимальный допустимый размер улова. Окажись омар на долю дюйма меньше, и отправился бы назад в серые воды еще на денек, однако удача была не на его стороне. Энни бросила добычу в бак и проверила еще девять омаров, шесть из которых – включая самку, которой она пометила хвост, – пришлось отпустить. Затем Энни надела омарам на клешни резиновые ленты, а Воун в это время вел судно дальше по волнам. Минди стояла на носу, и ветер трепал ее черные уши.
– Как думаешь, будет шторм? – спросил Воун. – Если да, то надо достать весь улов.
– Кто знает…
– Никто, – ответил Воун, продубленный морскими ветрами и солью. Такими и представляла себе ловцов омаров Энни, даже молодых вроде Воуна. А еще он оказался болтлив и говорил с новоанглийским акцентом, который он старательно вытравливал. – Кстати, откуда ты знаешь Лидию?
Он весь день донимал Энни вопросами, которые ей удавалось игнорировать.
– Не то чтобы я ее знаю. А ты – откуда?
– Когда живешь на острове вроде нашего, знаешь всех. Кроме чужаков. С Лидией мы росли вместе. В старших классах по будням катались на пароме на материк, в школу. Даже в колледже вместе учились. Теперь вот снова оказались вместе на острове, и уж не знаю, к худу ли, к добру ли. Не получается у нас никак разойтись. Ты, кстати, должна знать ее мужа Трея.
– С чего бы это? – ответила Энни, запоздало сообразив, что звучит так, будто ей есть что прятать.
– Почему нет? – помолчав, спросил Воун. – Тут же все друг друга знают. А ты откуда будешь?
– Из Собачьей бухты, с Малого Финистерре. Там еще старый викторианский дом стоит.
– Эта развалина у маяка? Почти все, кто там живет, воняют хуже, чем пятидневные рыбьи потроха. Хорошо, что от тебя так не пахнет. Ты что, решила вне системы пожить какое-то время?
Почти каждый, кто жил в том доме, был вне системы. Ни телефонов, ни интернета. Вообще ничего.
– Здесь только мы двое, – сказал Воун, видя, что Энни не спешит отвечать. Одновременно он продолжал вести судно по неспокойной воде. – Может, хоть попробуем? Ну, знаешь, я задаю вопрос, а ты отвечаешь? Спроси меня о том же, и я отвечу, что родом отсюда, что уезжал на несколько лет в Портленд, но теперь вернулся, потому что два месяца назад бывшая выставила меня из дома. Тут ты спросишь: как так, такой симпатичный мужчина и одинок? А я отвечу: да вовсе я не симпатичный, но ты такая: еще какой симпатичный, даже очень, правда-правда… В таком вот духе.
Сказать по правде, Воун был вовсе не дурен собой. На вид лет тридцать, может, тридцать пять. Точно немного моложе Энни. В волосах – преждевременная седина, глаза – голубые, пристально смотрят из-под капюшона дождевика. Самой Энни было тридцать семь. Старовата она для Воуна, но все ведь зависит от обстоятельств, не так ли? В кровати одному становится холодно и одиноко. Давно ли Воун развелся? Давно ли делил постель с женщиной? Все же придется Энни ему подыграть. Она приготовилась запоминать собственные ответы, чтобы не забыть потом свою версию правды.
– Да, я вне системы, – сказала она. – Временно.
– Странно, что в этом доме еще кто-то живет, – сказал Воун. – Обычно, как летом туристы разъедутся, так и в доме пустеет.
Когда Энни заехала в особняк, в июне этого лета, все комнаты, кроме одной, были заняты. После Дня труда постояльцы начали съезжать, и наконец она осталась одна. Правда, потом, недели две назад, объявились женщина по имени Френки и ее четырехлетний сын Итан.
– Планируешь оставаться? – спросил Воун. – Осмелишься перезимовать? На это только храбрецы решаются. Или дураки. Со снегом сразу приходят морозы. Вот тебе совет: перебирайся в городок, жилье там быстро дешевеет. А зима в Мэне покажется тебе бесконечной, даже с горячим радиатором и рабочим водопроводом. Но пока не проведешь зиму здесь, навсегда пришлой останешься. Что вообще привело тебя на Финистерре?
Энни подумала немного и ответила:
– Удача.
Лодку качнуло, и Энни одной рукой схватилась за планширь, другой – за ошейник Минди. Ее окатило студеной морской водой, аж дух перехватило. Энни утерла лицо, ощущая на губах соленый вкус.
– Все нормально? – спросил Воун.
Лето приучило Энни не жаловаться. Поэтому она кивнула и сказала, что можно двигаться дальше.
– У тебя прямо поступь моряка, – заметил Воун.
– Я ничего о лодках не знаю.
– Мне-то не рассказывай.
Он сбавил ход до холостых оборотов и, глянув на горизонт в бинокль, заметил пурпурно-синий бакен с крюком.
– Еще одна остановка, – сказал он, цепляя лесу на лебедку.
Энни тоже всмотрелась в даль, а Минди в это время плотно прижалась к ее ноге. Весь день они доставали из воды только желто-оранжевые буйки, и Энни знала о ловле омаров достаточно, чтобы понять правила: красть чужой улов точно не стоит. Однако ей хватало ума держать рот на замке и не высовываться, даже несмотря на холод в животе или на то, что рубаха-парень, с которым она проработала весь день, внезапно сделался молчаливым и настороженным. Разве у нее был выбор? Она с ним одна в лодке, посреди моря. К тому же в конце дня Воун заплатит ей семьдесят пять баксов и даст пару молодых омаров, а столько она уже несколько месяцев не зарабатывала.
Показалась первая ловушка, и Воун проверил ее. Потом бросил назад в воду, не достав из нее ни одного омара. Со второй проделал то же самое, и с третьей. Задержался только у последней.
– Вот это да! – воскликнул Воун. – Ты только глянь на эту кроху!
Омар едва уместился в ловушку. Воун вытащил его и осмотрелся, проверяя, нет ли кого поблизости. Потряс омаром, которого Минди тут же попыталась цапнуть за хвост. Весила добыча, наверное, больше двадцати фунтов, а клешни у нее были вдвое крупнее ладони Энни.
– Боже мой, если она нас обоих не проглотит, обо мне в «Кроникл» напишут! – радовался Воун.
– Красавица, – сказала Энни. Омар явно не разделял ликования Воуна. – Как думаешь, сколько ей?
– Лет сорок, если не пятьдесят. Представь только, она все эти годы умудрялась прятаться от нас! Держи-ка. Она сильная. Того и гляди остальных в баке порвет.
Энни ухватила омара под клешни. Это было создание, за которое щедро заплатят; нелегальный улов, который станет основным блюдом, а остатки отправятся на помойку. Так нечестно. После стольких лет выживания.
Энни швырнула омара за борт.
– Да бля! – вскрикнул Воун, схватив рукой пустоту. Ударил ногой в борт и резко обернулся. Того и гляди прыгнет следом. – Бля! Господи! Ах ты ж, сраная… надо же было так облажаться!
Энни глянула в сторону острова на горизонте. Она не знала, на что Воун способен, знала только, что он зол. Вспомнила, как Лидия уверяла его, мол, Энни достойна шанса.
– Прости, – только и выдавила она.
– Вот и нанимай после этого равнинника, – бурчал Воун. – В следующий раз дважды подумаю. Полсотни баксов. Столько стоил этот омар и во столько мне обойдется твой фортель.
– Омар был слишком большой, – напомнила Энни. «И вообще, краденый», – чуть не добавила она.
– А еще это была самка. Помеченная. Ты не заметила? Потерпела бы ты минуту, и я бы все равно ее отпустил. Поймавший самого крупного омара каждый год получает приз из пруда и премию в полсотни баксов, но мне нужно было с ней сфоткаться. На слово никто не поверит. Вычту из твоей зарплаты.
Пятьдесят долларов. О, как же Энни нуждалась в этих деньгах. Откуда Воуну знать, что у нее остались последние пять баксов, что она в отчаянии, какого не знала всю свою нелегкую жизнь? Но, должно быть, заметил это по ее истрепанной одежде и пожелтевшим ногтям. Понял, что может вертеть Энни, как ему заблагорассудится, потому что она не даст сдачи. Энни сделала глубокий вдох, стараясь сохранить крохи достоинства и не опуститься до мольбы.
Воун ударил кулаком воздух:
– Отлично день закончился.
– Омар был не твой, – тихо проговорила Энни.
– Ну-ка повтори.
– У тебя не было на нее прав. Эти полсотни принадлежат другому.
Воун развернул лодку и прибавил ходу, направив ее к острову. Волны к тому времени сделались выше, погода сменилась, но Воун вел судно так легко, будто видал шторма и похуже. Он целиком сосредоточился на деле, обращаясь с Энни как с наемной работницей, которой она и была. И если до этого она еще надеялась, что Воун снова позовет ее в море, то теперь точно лишила себя всякого шанса.