– Роберт, мы оба знаем, что тебе никогда не излечиться от своего пристрастия, и тебя ничто не удержит, когда оно вновь позовет. Возможно, ты даже не сможешь контролировать свои ноги, когда увидишь детские качели. Ты не успокоишься, пока твое либидо не начнет напоминать мертвую лужайку на заднем дворе. Я изучал эту тему и разобрался в ней, поэтому отрицать бесполезно. – Отец посмотрел на часы. – Время поджимает.
– Кое-кто должен прийти… мои друзья, они…
– Да, да, конечно. У тебя будет полно времени привести себя в порядок, когда мы закончим.
На мгновение лицо Роберта отразило нечто похожее на надежду, но потом сила эмоции ослабла, и оно снова приняло скорбное, настороженное выражение, которое продержится еще долго после ухода Отца. Теперь, когда они вдвоем сидели в гостиной, а драка осталась позади, Отец начал испытывать к себе ненависть. Какая-то его часть хотела просить прощения за то, что он только что сотворил со стариком у того в спальне. Но Отец отвел эту часть в дальнюю комнату своего сознания, запер и проглотил ключ.
Снова порывшись в рюкзаке, он достал фотографию в полиэтиленовом пакете и приблизился к креслу. Роберт следил за ним, молящее выражение лица снова сменилось на презрительное. В глазах Отца, единственной открытой части лица, он заметил черту, с которой, по его мнению, он мог работать – слабость. Отец уже видел это полускрытое, но нетерпеливое выражение у людей вроде Роберта. Они ждали опущенного века, моргания, расширения зрачков, чего-то такого, чего-то почти незаметного. Роберт хотел знать, что волнует людей, будто эта информация была маленькой опорой на отвесной скале, за которую можно было бы ухватиться. Поработать над ней, расширить, превратить в выступ, где можно расположиться и начать нашептывать. Продолжать, пока тонкая струйка доверия и дружеских отношений не превратится в лавину. А потом оппонент вдруг оказывался на крючке. Отец пользовался в работе над стариком грубыми методами, хотя подозревал, что тот может применить против него более тонкие средства. Если он ему позволит. Но это была не шахматная игра, не какие-то там переговоры, потому что такие вещи не принесли бы миру ничего хорошего. Не было никакого соглашения в нужный момент, оставались лишь личная выгода и силы, необходимые для ее получения.
Отец перешел к заключительному заявлению и вынесению приговора. Тон его голоса стал жестче, хотя он продолжал говорить тихо.
– Не будет никаких объяснений и оправданий. Никакой болтовни. Суд над тобой состоялся давным-давно. Мы никогда не будем подписывать обязательства, Роберт. Если ты скажешь хоть одно слово, которое, как мне покажется, будет отдалять нас от той очень специфической информации, ради которой я пришел сюда, то я залью тебя из баллончика, как тлю, и оставлю у тебя во рту этот черный резиновый мячик. В твоем возрасте три дозы могут вызвать у тебя остановку сердца. Так как насчет того, чтобы не испытывать судьбу и найти в себе силы сказать правду? А теперь, вот что мне известно. Ты – владелец агентства, предоставлявшего персонал для детских интернатов. Ты обеспечивал сиделками три таких дома. Но еще ты нанимал своих приятелей, с которыми разделял схожие интересы.
– Это старая история, – произнес Роберт, аристократически растягивая слова. Лицо у него посерело, кожа вокруг рта покрылась морщинками. Слезящиеся, полуприкрытые веками глаза смотрели вдоль длинного носа на Отца, который, словно черт из табакерки, вскочил с места, чтобы схватить газовый баллончик.
Роберт вздрогнул.
– Простите, – лишь произнес он.
Отец медленно вернулся на свое место и успокоился.
– Ты всегда был зачинщиком. Курировал все. Знал обо всем, что делала твоя группа. Двое твоих партнеров исчезли в Таиланде за пару лет до 2051 года – года, который очень важен для сегодняшней встречи. Третий, Билли Ферроу, был убит в тюрьме в 2050-м. Таким образом, никто из твоего внутреннего круга не был доступен для меня и не мог быть причастен к похищению, которое я расследую. Но, возможно, в этом районе у тебя были партнеры, которые что-то знали о том похищении в 51-м. Не скажу, что подозреваю тебя в этом преступлении, Роберт, но ты просто той же породы, что и те, кто мог его совершить.
Отец откашлялся.
– Соцработники заявили на тебя в полицию в 2046-м. В соответствии с 47-й статьей Закона о детях от 1989 года местные власти обязаны провести расследование в отношении любого ребенка, подвергающегося опасности или жестокому обращению. В Плимуте соцработник потребовал провести расследование во всех трех интернатах, с которыми ты был тесно связан. На самом деле он считал, что вы, по сути, управляли этими домами вместе со своими приятелями.
Вы не признали себя виновным в семидесяти двух случаях изготовления снимков неприличного содержания с детьми в возрасте от трех до шести лет. К этим обвинениям также были добавлены семнадцать случаев непристойных действий в отношении детей. Тогда, возможно, ты поймешь, почему твои заявления по поводу больной жены и неповторения преступлений не выдерживают никакой критики. Ты был приговорен к семи годам тюремного заключения. Приговор был сокращен до двух лет из-за хронической перенаселенности тюрьмы после беспорядков в Бристоле, и в следующем году тебя освободили. Ты вернулся домой, и могу лишь предположить, что продолжил жить по-старому.
В основном твоими жертвами были дети из интернатов, но ты регулярно прогуливался возле еще работающих береговых аттракционов – об этом говорит твой фотоархив. Ты старел, но во время похищений 2051 года был, вероятно, еще вполне дееспособен. Статистика показывает, что ты, по крайней мере, был в курсе событий.
После 2048-го полиция потеряла тебя из виду. Это значит, что в 2051-м они уже не присматривали за тобой. После твоего ареста прошло несколько лет, и здесь все изменилось, не так ли? Греки, испанцы, а также африканцы, добравшиеся до Европы, высаживались на побережье и штурмовали порты и туннели. Три миллиона человек направились на юго-запад, поскольку это была все еще наименее населенная часть Англии. Поэтому к 2051-му году уже ни у кого не было времени искать одну маленькую девочку. И ты, должно быть, потирал свои ручонки, Роберт.
Но в 2051-м – а этот год я никогда не забуду – местная полицейская группа по защите детей состояла из двух человек. В прошлом году один из них покончил с собой. Из-за депрессии. Другой больше не работает. Они делали, что могли, но результатов расследования по этому делу и по множеству других сексуальных преступлений, совершенных в этой стране, на данный момент кот наплакал. Теперь в этой группе лишь один штатный сотрудник. Ты знал это? А социальные работники тонут в потоке больных, недоедающих и травмированных детей, размещенных во временных жилищах и поселениях беженцев вдоль всего побережья. Уверен, ты понимаешь, к чему я это все и почему я здесь. Существуют другие способы искать пропавших детей, Роберт, и я – один из них.
Ноздри у Роберта затрепетали, то ли от подавленной злости, то ли от унижения.
– Народный ополченец, да?
– Ты не только являешься классическим рецидивистом, ты предпочитаешь жертв женского пола. Причем, в возрасте от трех до шести – и это еще одна причина, почему я сегодня здесь. Вилять бесполезно. Поэтому я хочу, чтобы ты внимательно посмотрел на эту фотографию и ответил на мои вопросы. Хорошо?
– Ты самоуправец. С тобой разберутся.
– Очисти разум, Роберт. Сконцентрируйся. – Затем Отец перевернул фотографию и поднес к лицу Роберта.
Внезапно сменив тон, Роберт попросил очки для чтения, чем напомнил Отцу эксперта, готовящегося осмотреть образец из своей области знаний.
Отец стянул лодыжки Роберта второй парой наручников, проверил пространство вокруг его кресла, положил газовый баллончик обратно в рюкзак, затем сходил в главную спальню и забрал со стола очки. Он не был уверен, что они нужны Роберту. Когда он вернулся в гостиную, старик разглядывал фото на кофейном столике, даже не прищурившись. Даже после того, что тут произошло, он по-прежнему считал Отца за идиота.
– Я узнаю ее, – сказал Роберт, глядя Отцу прямо в глаза. Тот расставил ноги чуть шире, боясь потерять равновесие. Кровь ударила в голову. От шока, надежды, страха и эйфории перед глазами поплыло, комната стала бесцветной. Но Роберт ждал и не спешил с необдуманными высказываниями. Он тянул этот мучительный момент, и Отец больше не хотел бить его. Хотел просить и умолять его об еще одной фразе, имени, дате или месте. И Роберт понимал это.
– Я помню сюжет в новостях. Ее забрали из палисадника?
Отец лишь кивнул, поскольку не знал, что сказать. Это был умный ход. Роберт уже создал дистанцию: он вполне убедительно намекал, что не помнит подробностей похищения. Хотя такой случай, произошедший в его городе, этот человек помнил бы до мельчайших деталей.
Или Роберт говорил правду? Отец не мог знать это наверняка. Как и психиатры, полицейские детективы, комиссии по УДО или какие-нибудь мозговеды. Он давно пришел к выводу, что все действия являются лишь симптомами личности. Они появляются и исчезают, как кольца дыма в алых дверных проемах. Сгущаются, а затем рассеиваются. Самодержец, живущий в глубинах, никогда никому не появлялся на глаза. Он лежал в первобытной недостижимой черноте и посылал оттуда сигналы. Никто не видел его лица. Наш правитель был уникален и неописуем.
Подавленный из-за осознания того, что этим утром он, вероятно, уже не получит великого откровения, Отец усилием воли выстроил новый ход мыслей.
– Я сейчас на грани того, чтобы залить тебя газом вместе с твоим гребаным креслом, Роберт. Поэтому тебе нужно придумать кое-что получше.
Старик сглотнул.
– Люди болтали…
Отец наклонился к нему, перед глазами заплясали точки.
– Где? В Интернете?
Роберт кивнул.
– Примерно в то время. Я больше ничего об этом не знаю, правда…
– Выкладывай.
– Люди болтали об этом, о том, кто мог… – Роберт сделал паузу, чтобы тщательно подобрать слова, – …в этом участвовать. Общего мнения не было. По крайней мере, никто не упомянул ничего, что меня убедило бы.
– Но некоторые утверждали, что что-то знают?
– Ничего серьезного, одни лишь шуточки. Насчет того, что, ну, вы понимаете… Люди притворялись, что что-то знают. – Роберт сглотнул.
Должно быть, он заметил, как при слове «шуточки» у Отца налились кровью глаза. Возможно, увидел кричащие рты в каждом обращенном на него зрачке. А Отец в свою очередь почувствовал, как дом приподнялся на пару дюймов, а затем резко опустился вниз, не брякнув ни одной фарфоровой безделушкой на каминной полке. От гнева его сперва бросило в жар раскаленных углей, а затем в холод глубокого космоса. Одна рука нащупала еще один предмет, который он держал в рюкзаке – «последний аргумент».
– Возможно, это был кто-то, кого ты знал. – Роберт произнес это успокаивающим тоном, будто разговаривал с опасным и туповатым человеком.
– Я не знаком с такими мерзавцами.
– Наркоманы, они возьмут что угодно на продажу.
– Хватит уже цепляться своими когтями за соломинки. Давай вернемся к «шуточкам», Роберт. Что именно тебе и твоим партнерам показалось таким смешным в этом похищении?
– Не мне. Нет. Я просто сказал, что некоторые притворялись, наиболее болтливые элементы, что они знают… где она и с кем… Что-то в этом роде. – Старик прочистил горло. – Но, по-моему, в основном считали, что за похищением мог стоять какой-нибудь залетный авантюрист.
– И?
– Он переправил ее куда-нибудь. За границу. Возможно. Или… сделал что-нибудь очень плохое и замел следы.
Очень плохое. Те ужасные три часа после похищения ребенка, когда могло произойти нечто отвратительное, немыслимое – стали для Роберта и его дружков чем-то, над чем можно посмеяться в Интернете. Шатаясь, словно пугало, снятое с шеста, Отец пошевелил ногами.
Опухшие глаза Роберта смотрели на него умоляюще. Даже несмотря на жжение они сумели разглядеть в непрошеном госте перемену.
– Боюсь, я не могу помочь вам. Если б я знал что-нибудь, то вряд ли стал держать это в себе. Похищение… Я никогда не похитил бы чью-то… Я никогда… Что вы делаете?
Роберт принялся крутить головой из стороны в сторону, чтобы увидеть, зачем Отец зашел за кресло. Он даже попытался привстать.
– Сядь, – скомандовал Отец каким-то не своим голосом.
Роберт остался сидеть.
– Мне больше нечего вам сказать. Имена. У меня есть имена людей, которые могут вам помочь. Тех, кто были здесь в то время. Тех, кто были заинтересованы…
Отец вышел из-за кресла и наклонился над кофейным столиком. Взял с него все оборудование Роберта и поставил на обеденный поднос. Воткнул чипы памяти в каждое устройство с соответствующим разъемом.
– Все. Все до единого, – сказал он. – Номера и адреса электронной почты. Твои пароли, имена пользователей, сайты, шифры, ссылки, места. Загружай их отовсюду, где ты хранишь свою грязь. Если имена не пробьются, да поможет тебе Господь, Роберт.
Роберт принялся печатать скованными руками, они двигались, как призрачные птицы без перьев, будто костлявые цапли скакали по экрану. Он то и дело нервно оглядывался на стоящего за его правым плечом Отца, который следил за его деятельностью и за тем, чтобы он не отправил сообщение. С кончика носа у Роберта скатилась капля пота.
Но Роберт делал, что ему было велено. Смотрел своими красными, влажными глазами на светящиеся экраны, словно ученая крыса, используя перекрестные ссылки, составляя списки, делая примечания и сноски. Через десять минут он перестал печатать.
– Это все, – сказал он, в его голосе звучало напускное покаяние.
Отец собрал устройства, вынул чипы памяти и положил их в рюкзак. Роберт никогда не отдал бы Отцу всего, даже под страхом смерти. Он дал ему кое-что, возможно, информацию о людях, не способных на мщение. Еще на чипах будет несколько сайтов с визуальным содержимым, которое Отец никогда не решится посмотреть. Это все потребуется Скарлетт Йоханссон. Ее «партнеры» затем перелопатят материал в интересах всех остальных агентов под прикрытием.
На кухне Отец набрал в бутылку воды и, потягивая из нее, вернулся в гостиную. В доме становилось очень жарко. Жара проникала сквозь оставленное им открытым окно в кладовке, в конце коридора. Он подумал о своей машине и решил, что пора уходить.
Лицо у Роберта имело такое же несчастное выражение, как и те, которые можно было увидеть в окнах муниципальных интернатов.
– Она была твоей дочерью, – произнес он, в его голосе звучало нечто похожее на глубокое смирение и искреннее горе.
Отец прочистил горло.
– Твой дом наполнен воспоминаниями, Роберт. Я вижу это. Но позволь познакомить тебя с одним моим. Жила-была девочка, которую очень сильно любили… – Его голос сорвался.
– Не надо, пожалуйста, – сказал Роберт, будто Отец говорил что-то очень грубое.
– Ее похитили. Два года назад. Ее семья хотела ее вернуть… очень хотела. – Глаза у Отца защипало, к горлу подступил комок, мешающий говорить. Он стал рыться в рюкзаке, отходя все дальше за кресло, за пределы видимости старика.
Роберт повысил голос.
– Я не могу помочь вам. Думаете, я скрыл бы информацию об этом от властей?
– Думаю, да.
– Я знаю, что то, что я делал, было неправильно. Но все это в прошлом. Я завязал задолго до 2051 года.
Отец накинул на голову Роберта мешок и крепко затянул шнурок.
– О боже, нет. – Голос старика звучал, будто из колодца. Он снова попытался встать.
– Кое-кто должен прийти… мои друзья, они…
– Да, да, конечно. У тебя будет полно времени привести себя в порядок, когда мы закончим.
На мгновение лицо Роберта отразило нечто похожее на надежду, но потом сила эмоции ослабла, и оно снова приняло скорбное, настороженное выражение, которое продержится еще долго после ухода Отца. Теперь, когда они вдвоем сидели в гостиной, а драка осталась позади, Отец начал испытывать к себе ненависть. Какая-то его часть хотела просить прощения за то, что он только что сотворил со стариком у того в спальне. Но Отец отвел эту часть в дальнюю комнату своего сознания, запер и проглотил ключ.
Снова порывшись в рюкзаке, он достал фотографию в полиэтиленовом пакете и приблизился к креслу. Роберт следил за ним, молящее выражение лица снова сменилось на презрительное. В глазах Отца, единственной открытой части лица, он заметил черту, с которой, по его мнению, он мог работать – слабость. Отец уже видел это полускрытое, но нетерпеливое выражение у людей вроде Роберта. Они ждали опущенного века, моргания, расширения зрачков, чего-то такого, чего-то почти незаметного. Роберт хотел знать, что волнует людей, будто эта информация была маленькой опорой на отвесной скале, за которую можно было бы ухватиться. Поработать над ней, расширить, превратить в выступ, где можно расположиться и начать нашептывать. Продолжать, пока тонкая струйка доверия и дружеских отношений не превратится в лавину. А потом оппонент вдруг оказывался на крючке. Отец пользовался в работе над стариком грубыми методами, хотя подозревал, что тот может применить против него более тонкие средства. Если он ему позволит. Но это была не шахматная игра, не какие-то там переговоры, потому что такие вещи не принесли бы миру ничего хорошего. Не было никакого соглашения в нужный момент, оставались лишь личная выгода и силы, необходимые для ее получения.
Отец перешел к заключительному заявлению и вынесению приговора. Тон его голоса стал жестче, хотя он продолжал говорить тихо.
– Не будет никаких объяснений и оправданий. Никакой болтовни. Суд над тобой состоялся давным-давно. Мы никогда не будем подписывать обязательства, Роберт. Если ты скажешь хоть одно слово, которое, как мне покажется, будет отдалять нас от той очень специфической информации, ради которой я пришел сюда, то я залью тебя из баллончика, как тлю, и оставлю у тебя во рту этот черный резиновый мячик. В твоем возрасте три дозы могут вызвать у тебя остановку сердца. Так как насчет того, чтобы не испытывать судьбу и найти в себе силы сказать правду? А теперь, вот что мне известно. Ты – владелец агентства, предоставлявшего персонал для детских интернатов. Ты обеспечивал сиделками три таких дома. Но еще ты нанимал своих приятелей, с которыми разделял схожие интересы.
– Это старая история, – произнес Роберт, аристократически растягивая слова. Лицо у него посерело, кожа вокруг рта покрылась морщинками. Слезящиеся, полуприкрытые веками глаза смотрели вдоль длинного носа на Отца, который, словно черт из табакерки, вскочил с места, чтобы схватить газовый баллончик.
Роберт вздрогнул.
– Простите, – лишь произнес он.
Отец медленно вернулся на свое место и успокоился.
– Ты всегда был зачинщиком. Курировал все. Знал обо всем, что делала твоя группа. Двое твоих партнеров исчезли в Таиланде за пару лет до 2051 года – года, который очень важен для сегодняшней встречи. Третий, Билли Ферроу, был убит в тюрьме в 2050-м. Таким образом, никто из твоего внутреннего круга не был доступен для меня и не мог быть причастен к похищению, которое я расследую. Но, возможно, в этом районе у тебя были партнеры, которые что-то знали о том похищении в 51-м. Не скажу, что подозреваю тебя в этом преступлении, Роберт, но ты просто той же породы, что и те, кто мог его совершить.
Отец откашлялся.
– Соцработники заявили на тебя в полицию в 2046-м. В соответствии с 47-й статьей Закона о детях от 1989 года местные власти обязаны провести расследование в отношении любого ребенка, подвергающегося опасности или жестокому обращению. В Плимуте соцработник потребовал провести расследование во всех трех интернатах, с которыми ты был тесно связан. На самом деле он считал, что вы, по сути, управляли этими домами вместе со своими приятелями.
Вы не признали себя виновным в семидесяти двух случаях изготовления снимков неприличного содержания с детьми в возрасте от трех до шести лет. К этим обвинениям также были добавлены семнадцать случаев непристойных действий в отношении детей. Тогда, возможно, ты поймешь, почему твои заявления по поводу больной жены и неповторения преступлений не выдерживают никакой критики. Ты был приговорен к семи годам тюремного заключения. Приговор был сокращен до двух лет из-за хронической перенаселенности тюрьмы после беспорядков в Бристоле, и в следующем году тебя освободили. Ты вернулся домой, и могу лишь предположить, что продолжил жить по-старому.
В основном твоими жертвами были дети из интернатов, но ты регулярно прогуливался возле еще работающих береговых аттракционов – об этом говорит твой фотоархив. Ты старел, но во время похищений 2051 года был, вероятно, еще вполне дееспособен. Статистика показывает, что ты, по крайней мере, был в курсе событий.
После 2048-го полиция потеряла тебя из виду. Это значит, что в 2051-м они уже не присматривали за тобой. После твоего ареста прошло несколько лет, и здесь все изменилось, не так ли? Греки, испанцы, а также африканцы, добравшиеся до Европы, высаживались на побережье и штурмовали порты и туннели. Три миллиона человек направились на юго-запад, поскольку это была все еще наименее населенная часть Англии. Поэтому к 2051-му году уже ни у кого не было времени искать одну маленькую девочку. И ты, должно быть, потирал свои ручонки, Роберт.
Но в 2051-м – а этот год я никогда не забуду – местная полицейская группа по защите детей состояла из двух человек. В прошлом году один из них покончил с собой. Из-за депрессии. Другой больше не работает. Они делали, что могли, но результатов расследования по этому делу и по множеству других сексуальных преступлений, совершенных в этой стране, на данный момент кот наплакал. Теперь в этой группе лишь один штатный сотрудник. Ты знал это? А социальные работники тонут в потоке больных, недоедающих и травмированных детей, размещенных во временных жилищах и поселениях беженцев вдоль всего побережья. Уверен, ты понимаешь, к чему я это все и почему я здесь. Существуют другие способы искать пропавших детей, Роберт, и я – один из них.
Ноздри у Роберта затрепетали, то ли от подавленной злости, то ли от унижения.
– Народный ополченец, да?
– Ты не только являешься классическим рецидивистом, ты предпочитаешь жертв женского пола. Причем, в возрасте от трех до шести – и это еще одна причина, почему я сегодня здесь. Вилять бесполезно. Поэтому я хочу, чтобы ты внимательно посмотрел на эту фотографию и ответил на мои вопросы. Хорошо?
– Ты самоуправец. С тобой разберутся.
– Очисти разум, Роберт. Сконцентрируйся. – Затем Отец перевернул фотографию и поднес к лицу Роберта.
Внезапно сменив тон, Роберт попросил очки для чтения, чем напомнил Отцу эксперта, готовящегося осмотреть образец из своей области знаний.
Отец стянул лодыжки Роберта второй парой наручников, проверил пространство вокруг его кресла, положил газовый баллончик обратно в рюкзак, затем сходил в главную спальню и забрал со стола очки. Он не был уверен, что они нужны Роберту. Когда он вернулся в гостиную, старик разглядывал фото на кофейном столике, даже не прищурившись. Даже после того, что тут произошло, он по-прежнему считал Отца за идиота.
– Я узнаю ее, – сказал Роберт, глядя Отцу прямо в глаза. Тот расставил ноги чуть шире, боясь потерять равновесие. Кровь ударила в голову. От шока, надежды, страха и эйфории перед глазами поплыло, комната стала бесцветной. Но Роберт ждал и не спешил с необдуманными высказываниями. Он тянул этот мучительный момент, и Отец больше не хотел бить его. Хотел просить и умолять его об еще одной фразе, имени, дате или месте. И Роберт понимал это.
– Я помню сюжет в новостях. Ее забрали из палисадника?
Отец лишь кивнул, поскольку не знал, что сказать. Это был умный ход. Роберт уже создал дистанцию: он вполне убедительно намекал, что не помнит подробностей похищения. Хотя такой случай, произошедший в его городе, этот человек помнил бы до мельчайших деталей.
Или Роберт говорил правду? Отец не мог знать это наверняка. Как и психиатры, полицейские детективы, комиссии по УДО или какие-нибудь мозговеды. Он давно пришел к выводу, что все действия являются лишь симптомами личности. Они появляются и исчезают, как кольца дыма в алых дверных проемах. Сгущаются, а затем рассеиваются. Самодержец, живущий в глубинах, никогда никому не появлялся на глаза. Он лежал в первобытной недостижимой черноте и посылал оттуда сигналы. Никто не видел его лица. Наш правитель был уникален и неописуем.
Подавленный из-за осознания того, что этим утром он, вероятно, уже не получит великого откровения, Отец усилием воли выстроил новый ход мыслей.
– Я сейчас на грани того, чтобы залить тебя газом вместе с твоим гребаным креслом, Роберт. Поэтому тебе нужно придумать кое-что получше.
Старик сглотнул.
– Люди болтали…
Отец наклонился к нему, перед глазами заплясали точки.
– Где? В Интернете?
Роберт кивнул.
– Примерно в то время. Я больше ничего об этом не знаю, правда…
– Выкладывай.
– Люди болтали об этом, о том, кто мог… – Роберт сделал паузу, чтобы тщательно подобрать слова, – …в этом участвовать. Общего мнения не было. По крайней мере, никто не упомянул ничего, что меня убедило бы.
– Но некоторые утверждали, что что-то знают?
– Ничего серьезного, одни лишь шуточки. Насчет того, что, ну, вы понимаете… Люди притворялись, что что-то знают. – Роберт сглотнул.
Должно быть, он заметил, как при слове «шуточки» у Отца налились кровью глаза. Возможно, увидел кричащие рты в каждом обращенном на него зрачке. А Отец в свою очередь почувствовал, как дом приподнялся на пару дюймов, а затем резко опустился вниз, не брякнув ни одной фарфоровой безделушкой на каминной полке. От гнева его сперва бросило в жар раскаленных углей, а затем в холод глубокого космоса. Одна рука нащупала еще один предмет, который он держал в рюкзаке – «последний аргумент».
– Возможно, это был кто-то, кого ты знал. – Роберт произнес это успокаивающим тоном, будто разговаривал с опасным и туповатым человеком.
– Я не знаком с такими мерзавцами.
– Наркоманы, они возьмут что угодно на продажу.
– Хватит уже цепляться своими когтями за соломинки. Давай вернемся к «шуточкам», Роберт. Что именно тебе и твоим партнерам показалось таким смешным в этом похищении?
– Не мне. Нет. Я просто сказал, что некоторые притворялись, наиболее болтливые элементы, что они знают… где она и с кем… Что-то в этом роде. – Старик прочистил горло. – Но, по-моему, в основном считали, что за похищением мог стоять какой-нибудь залетный авантюрист.
– И?
– Он переправил ее куда-нибудь. За границу. Возможно. Или… сделал что-нибудь очень плохое и замел следы.
Очень плохое. Те ужасные три часа после похищения ребенка, когда могло произойти нечто отвратительное, немыслимое – стали для Роберта и его дружков чем-то, над чем можно посмеяться в Интернете. Шатаясь, словно пугало, снятое с шеста, Отец пошевелил ногами.
Опухшие глаза Роберта смотрели на него умоляюще. Даже несмотря на жжение они сумели разглядеть в непрошеном госте перемену.
– Боюсь, я не могу помочь вам. Если б я знал что-нибудь, то вряд ли стал держать это в себе. Похищение… Я никогда не похитил бы чью-то… Я никогда… Что вы делаете?
Роберт принялся крутить головой из стороны в сторону, чтобы увидеть, зачем Отец зашел за кресло. Он даже попытался привстать.
– Сядь, – скомандовал Отец каким-то не своим голосом.
Роберт остался сидеть.
– Мне больше нечего вам сказать. Имена. У меня есть имена людей, которые могут вам помочь. Тех, кто были здесь в то время. Тех, кто были заинтересованы…
Отец вышел из-за кресла и наклонился над кофейным столиком. Взял с него все оборудование Роберта и поставил на обеденный поднос. Воткнул чипы памяти в каждое устройство с соответствующим разъемом.
– Все. Все до единого, – сказал он. – Номера и адреса электронной почты. Твои пароли, имена пользователей, сайты, шифры, ссылки, места. Загружай их отовсюду, где ты хранишь свою грязь. Если имена не пробьются, да поможет тебе Господь, Роберт.
Роберт принялся печатать скованными руками, они двигались, как призрачные птицы без перьев, будто костлявые цапли скакали по экрану. Он то и дело нервно оглядывался на стоящего за его правым плечом Отца, который следил за его деятельностью и за тем, чтобы он не отправил сообщение. С кончика носа у Роберта скатилась капля пота.
Но Роберт делал, что ему было велено. Смотрел своими красными, влажными глазами на светящиеся экраны, словно ученая крыса, используя перекрестные ссылки, составляя списки, делая примечания и сноски. Через десять минут он перестал печатать.
– Это все, – сказал он, в его голосе звучало напускное покаяние.
Отец собрал устройства, вынул чипы памяти и положил их в рюкзак. Роберт никогда не отдал бы Отцу всего, даже под страхом смерти. Он дал ему кое-что, возможно, информацию о людях, не способных на мщение. Еще на чипах будет несколько сайтов с визуальным содержимым, которое Отец никогда не решится посмотреть. Это все потребуется Скарлетт Йоханссон. Ее «партнеры» затем перелопатят материал в интересах всех остальных агентов под прикрытием.
На кухне Отец набрал в бутылку воды и, потягивая из нее, вернулся в гостиную. В доме становилось очень жарко. Жара проникала сквозь оставленное им открытым окно в кладовке, в конце коридора. Он подумал о своей машине и решил, что пора уходить.
Лицо у Роберта имело такое же несчастное выражение, как и те, которые можно было увидеть в окнах муниципальных интернатов.
– Она была твоей дочерью, – произнес он, в его голосе звучало нечто похожее на глубокое смирение и искреннее горе.
Отец прочистил горло.
– Твой дом наполнен воспоминаниями, Роберт. Я вижу это. Но позволь познакомить тебя с одним моим. Жила-была девочка, которую очень сильно любили… – Его голос сорвался.
– Не надо, пожалуйста, – сказал Роберт, будто Отец говорил что-то очень грубое.
– Ее похитили. Два года назад. Ее семья хотела ее вернуть… очень хотела. – Глаза у Отца защипало, к горлу подступил комок, мешающий говорить. Он стал рыться в рюкзаке, отходя все дальше за кресло, за пределы видимости старика.
Роберт повысил голос.
– Я не могу помочь вам. Думаете, я скрыл бы информацию об этом от властей?
– Думаю, да.
– Я знаю, что то, что я делал, было неправильно. Но все это в прошлом. Я завязал задолго до 2051 года.
Отец накинул на голову Роберта мешок и крепко затянул шнурок.
– О боже, нет. – Голос старика звучал, будто из колодца. Он снова попытался встать.