* * *


Рахман, отчаянно матерясь, велел Глебу немедленно убираться. Спровадив дозорного, он лег животом на холодный металлический пол вышки и мысленно обругал того, кто безрассудно открыл огонь.

«Можно же было обойтись без кровопролития. – Упер приклад в плечо. – Хороший аппарат – „калашников“ с коллиматорным прицелом. Практичен, а еще невероятно смертоносен. То, что доктор прописал».

Лидер «Анархистов» прильнул к прицелу и совместил перекрестье с маской противника. С маской того урода, что заводил «газон».

– Так, спокойно… – Руки тряслись от напряжения. – Все получится! Нужно только грамотно рассчитать.

Задержал дыхание. И плавно выжал спусковой крючок.

Приклад несильно толкнулся, и «калаш» выплюнул свинцовую смерть.

Но именно в этот момент грузовик, пробуксовав на месте, сорвался и помчался к воротам базы. За ним шел БТР. На фоне велась стрельба, рвались гранаты.

Рахману ничего не оставалось, кроме как успокоиться, выкинуть из головы все лишние мысли и расквитаться хотя бы с водителем ГАЗа. Вторая попытка – и снова мимо. На верхней части лобового стекла образовалось пулевое отверстие, от которого во все стороны расползлась паутинка трещин. Водитель даже не дернулся, так и продолжал жать на педали. Не испугался, не дрогнул, а ведь Рахман почти попал в него!

– Недостаточно метко! Все равно недостаточно метко!

Последний шанс!

Сейчас все разрешится!

Обругав себя за несобранность, Рахман вновь положил палец на спуск. Он вдруг подметил, что это самое приятное чувство в мире – когда от легкого движения твоего пальца зависит судьба другого, ненавистного тебе человека.

ГАЗ был совсем близко.

И Рахман нажал на спусковой крючок. Очередь впилась в пассажирское сиденье. Обрывки поролона и кожзаменителя закружили в кабине.

– Черт!

Патронов в магазине – меньше половины, а грузовичок шел слишком быстро. Замешкаешься еще на несколько секунд – и не заметишь, как машина влетит на территорию группировки. В кунге, как отметил Рахман, десяток бойцов, если не больше. Нужно что-то делать! Рахман подавил волнение и выпустил последнюю очередь, опустошая магазин до последнего патрона.

Автомат щелкнул.

Лобовое высыпалось, спинка водительского кресла окрасилась в красный цвет, а хладнокровный водила уткнулся лбом в руль, упав прямо на кнопку клаксона.

Сигнал завизжал на всю округу.

– Получай, гнида! – зло выкрикнул Рахман, сплевывая. – Черт! Черт! Нет!

Неудача.

Убитый продолжал давить ногой на газ. Грузовик, хоть и потерял управление, не останавливался. Он несся прямо под основание хрупкой вышки, в то время как БТР свернул на бетонный забор. Ворота базы сложились, словно были из фанеры. Рахман метнулся к лестнице. Раздался оглушительный грохот, послышался скрежет сминаемого металла, и лидера группировки сорвало с вышки. Он закричал, полетев в объятия сырой земли. Автомат оттягивал плечо. Глухой хлопок и взвившаяся пыль – и Рахман уже не мог шевельнуться. Дыхание перехватило, мир потерял краски, а время как будто замедлилось.

Все болело. Не без труда повернув голову, Рахман ужаснулся. Рядом с ним в луже собственной крови лежал один из его бойцов. Шея неестественно вывернута, глаза – остекленевшие, с уголка синеющих губ сбегает красный ручеек.

– Бо… же… – прохрипел Рахман, в упор глядя на застывшую на устах погибшего улыбку. – Суки… суки…

– Отступайте! – слышал он.

– Вали гадов!

– Занять позицию!

Смерть руководителя выбила исовцев из колеи. Дезориентированные после потери командира, бойцы вели яростный, но чертовски непродуктивный бой, чуть ли не в открытую кидаясь на врага вместо того, чтобы методично зачищать точку за точкой, прорываясь от укрытия к укрытию. Ими правили эмоции, а не холодный расчет, и в этом была их самая главная ошибка.

Боевая машина на всех парах летела на заборы. Пули снайперов с уцелевших вышек рикошетили от брони, но не наносили транспортеру значимого урона. Пулеметчик повернул башню и зажал гашетку. Застучали продолжительные очереди, расчерчивали воздух, дробили все вокруг. Снайперов разорвало на куски крупным калибром, части тел перекинуло через ограждения.

– Нет… нет… – только и мог выговорить Рахман.

«Восьмидесятый» сметал ограждения. Движок громогласно заорал, когда внушительный броневик «Изоляционных сил» принялся крушить укрепления. Медленно и верно. Столбы вырвало, погнулись железные листы, которыми анархисты заделали дыры в бетонном заборе. Да, листовой металл – не ахти какая защита, но «Анархистам» везло, что в их секторе не водились опасные и крупные хищники, иначе вся их система обороны не стоила бы и ломаного гроша. За БТРом двигался небольшой отряд, отстреливающий тех, кого пропустил пулеметчик. В сторону Рахмана никто даже не смотрел. Что и неудивительно, он и так походил на мертвого, валяясь подле рухнувшей конструкции.

Гранатометчик выпустил кумулятивную.

И снес казармы.

Трое анархистов бежали к «коробочке»[2]. Двое – с дробовиками, один – с гранатой. По всей видимости, они решились на сумасбродный шаг: повалить тех, кто укрывался за броней, после чего запрыгнуть на корпус и рвануть люк, закончив все зачисткой экипажа и подрывом БТРа гранатой изнутри. У них бы и могло что-то выгореть, если бы стрелок клевал носом. Но он был настороже. Раскалившийся докрасна пулеметный ствол выплюнул три короткие очереди, по одной на каждого. Парни попадали, словно кегли в боулинге, пыль сразу же накрыла их, похоронила под собой. Похоронила тех, кто осмелился на рывок, тех, кто не видел иного выхода. Ведь им было необходимо остановить БТР, чтобы защитить базу и своих братьев.

Любой ценой.


Стоило оно того?

Механик-водитель выжимал из боевой малышки все, что только можно. Но дальше заграждения поддавались тяжелее.

– Не много ли времени, сил и топлива вам придется угробить на бесполезное дело? – буркнул Рахман, пытаясь подняться на ноги.

Пулеметчик открыл непрекращающуюся стрельбу по всевозможным сооружениям. Полетели щепки. Навес, под которым мирно стояла ржавая «газелька», обрушился. Раскрошились стекла магазинчика, что принадлежал группировке. Подломились опоры теплиц. Оконные ставни многих строений превратились в труху. Находившиеся внутри анархисты, не успевшие выбежать, остались в бетонных коробках навсегда. Выстрелы пропахивали песок у ног ретирующихся с поля боя сталкеров.

Людей раскромсало и раскидало по дороге.

Лента наконец опустела.

А водитель продолжал жечь горючку.

Стало жарко.

Запахло паленым.

– Твою мать!

Огонь стремительно распространялся от горящего «газона». Волосы трупа, что лежал рядом, вспыхнули.

Минуту спустя пламя добралось и до плоти погибшего.

– И ведь ничего не останется. – Рахман, помогая себя автоматом, словно костылем, вновь попытался встать. – Никаких останков. Все сгорит. До пепла… – Застонав, все же смог подняться. – Ничего не останется, чтоб его. Некого и нечего хоронить. Словно и не жили никогда. Сколько таких еще? – вслух спросил у себя самого.





* * *


Рэй бежал. Запыхался. Хлопотное дело – перемещаться от одного укрытия к другому, словно в старой компьютерной игре, геймплей которой строился на перебежках от стенки к стенке и редкой стрельбе. Только вот у Андрея не было возможности защититься.

«Хреново это, конечно, когда не можешь себя обезопасить, блин», – закрадывались мыслишки. Руки связаны, а найти то, чем можно было бы размолотить или перерезать цепочку наручников, когда ежесекундно рискуешь схлопотать пулю, практически невозможно.

Рядом что-то взорвалось, обдало жаром. Андрей приближался к той самой вышке, на которой перед боем стоял Рахман. Ему нужно было удостовериться, что друг выжил. Помочь ему, хотя Андрей сейчас не мог помочь и самому себе. Но если он бросит Тольку Рахманинова умирать, то простить себя уже не сможет.

«Или нужно убедиться, что он мертв. Ты ведь хотел этого?! С той самой поры, как познакомился с Оленькой».

– Заткнись! – заорал на самого себя. – Рот закрой, мудила!

Андрей перепрыгнул через нагромождения металла.

– …ничего не останется, чтоб его. Некого и нечего хоронить. Словно и не жил никогда. Сколько таких еще? – услышал он тихий голос.

– Надеюсь, что мы не одни из них, – отдышавшись, выдавил Андрей. – Хрен ли ты молчишь, козел? – И улыбнулся. – Не рад меня видеть?! Я вот рад! Давай обнимемся, братан, а? Только это… – Рэй вытянул скованные руки. – Помоги, а? А то точно пристрелят.

Рахман, от неожиданности потерявший дар речи, закивал.





* * *


Огонек, занявший позицию у старой, уже наполовину обрушившейся будки контрольно-пропускного пункта, отчаянно отстреливался от напирающих со всех сторон врагов. Патронов оставалось совсем немного, но и покинуть укрытие он не мог. Противники рассредоточились едва ли не в открытом поле, где их единственным спасением были деревья и бугры, так что Огонек был в более выигрышной позиции. Но как только он попытается покинуть будку, как только попытается перебежать к наваленным друг на друга мешкам с песком, сам окажется словно на ладони.

– Вот суки, – в сердцах сплюнул он.

Дальше палить очередями было нельзя. Пришлось переключиться на режим стрельбы одиночными и держать оборону точными выстрелами.

– Погодите-ка… – Огонек откинул автомат, снял с плеча сумку, где звенели сделанные им «коктейли Молотова». – Есть у меня один аргумент в свою пользу, твари вы недоношенные. – Вытащил зажигалку, чиркнул кремнем. – Как насчет того, чтобы сыграть со мной в игру?! – Схватил одну бутылку и поднес пламя к пропитанной бензином тряпке, что была воткнута в горлышко. – Мамка вам наверняка в детстве говорила, что играть с огоньком – западло. А вы и не послушали! – Подгадав момент, он высунулся и, размахнувшись, швырнул «молотова» в сторону вражеских солдат. – Горите, нацистские ублюдки!

Следом – еще один.

И еще.

– Чуваки, вы сгорели на работе! – Огонек отпустил черную шутку, когда с упоением рассматривал вспыхнувших исовцев. – Не, вы реально сгорели! Ха-ха!

Порывался поднять автомат и прекратить мучения бегающих по полю фигур, но сдержался. Гады должны настрадаться. Хотя бы в последние секунды своего существования.

– Не переживайте, мужики. У меня еще осталось несколько бутылочек для вашего бэтээра.