Запах гниющей плоти ворвался в ноздри, и Вэл прижала руку ко рту, с трудом останавливая рвотные позывы. Она поспешно натянула на нос шейный платок, скрывая лицо, и без того погруженное в тень от капюшона, и на миг остановилась, приводя дыхание в норму.

Отвратительно, но выбора не было. Отодвинув грязную, серую от времени тряпку, служившую дверью в это богами забытое место, Вэл ступила в бесконечно длинное, узкое помещение, больше напоминавшее старую полуразрушенную конюшню, чем лазарет для бедняков и безродных. Медный запах крови и трупная вонь висели в воздухе густо, смердяще, почти ощутимо видимо в тусклом блеклом свете масляных светильников.

Прогнившие соломенные лежаки устилали пол, образуя небольшой проход, по которому торопливо сновали сестры милосердия, одетые все как одна в темные закрытые платья. Их волосы, собранные на затылке в тугие пучки, казались бесцветными, сливаясь с обстановкой этой вонючей дыры. Носы и рты женщин были закрыты черными платками, делающими их лица безучастными, не несущими в себе ни единой эмоции.

Желудок унялся, больше не пытаясь извергнуть свое содержимое.

Вэл, двигаясь медленно, прошла вперед по проходу, с неприязнью рассматривая обитателей лазарета.

Стоны и всхлипы раздавались со всех сторон, словно музыка преисподней. Практически каждый лежак был занят корчащимся в агонии телом.

Вэл видела стариков, сплошь покрытых струпьями, с сочащимся гноем из обширных ран. Видела незадачливых разбойников, лишившихся рук или ног, а если не повезло, то и того и другого сразу. Городская стража хорошо делала свою работу — этого нельзя было не отметить.

Кровоточащие, наспех перевязанные культи были обсижены полчищами мерно жужжащих жирных мух. Наблюдая, как молодой, некогда симпатичный мужчина, кривя рот от боли, прижимает к груди окровавленные обрубки своих рук, лишившихся кистей, Вэл передернуло. Она вспомнила, как бежала по городу, скрываясь от едва не поймавших ее стражников. Не решись она тогда повернуть к болотам, ее, скорее всего, ждала бы такая же участь.

Она поспешно отвела взгляд и двинулась дальше, перешагивая через проржавевшие, невынесенные судна с испражнениями и кучи грязного, окровавленного тряпья, брошенного прямо в проходе.

Совсем юная сестра милосердия вопросительно посмотрела на нее, но промолчала, уступая путь. Вэл понимала ее удивление. Она, одетая в дорогую одежду, с лицом, скрытым от посторонних, казалась чуждой этому месту. Наверняка она теперь ломает голову, что такой, как Вэл, понадобилось здесь — в вонючей, прогнившей насквозь клоаке для тех, у кого не было лишнего гроша на нормального доктора.

Девушку привела сюда необходимость.

Джанека, выражаясь предельно ясно, приказала разобраться с одним из своих людей, предавшим ее. Мужик явно переоценил свои силы, пытаясь усидеть на двух стульях. Вэл давно догадывалась, что Хромой Пит работает еще и на другую гильдию, но старалась не занимать этим свою голову. Прошло время, и ее догадки подтвердились.

Джанека не прощала предательства, и мужику сильно досталось. Вэл вообще была удивлена, как он не умер сразу, избитый тяжелыми сапогами разбойников.

А потом Хромой Пит сбежал. И, судя по слухам, теперь находился где-то здесь, в этом вонючем котле, в котором варились в равных пропорциях надежда, боль и отчаяние.

От Вэл требовалось малое: найти мужика и завершить начатое.

Шаг за шагом она продвигалась вглубь лазарета, всматриваясь в лица, корчащиеся от боли. Мужчины, женщины, старики. Даже дети.

Сердце оказалось слепым и глухим к чужим страданиям. Вэл не трогали картины боли и агонии. Она не спрашивала себя, хорошо это или плохо, ей было все равно. У нее была цель, и чем раньше она закончит свое дело, тем быстрее выйдет из смердящего мрака.

Мертвенно-серое лицо, выхваченное из вереницы кривящихся ртов, заставило ее резко остановиться. Она замерла, повернув голову, и широко распахнутыми глазами рассматривала лежащую на грязной соломе исхудавшую пожилую женщину.

Вэл мгновенно потерялась во времени, не замечая ничего вокруг. Она видела только одно лицо из грязной массы человеческих тел вокруг. Худая тщедушная фигура под ворохом рваной, заношенной одежды. Платье.

Дырявые обноски когда-то были платьем. Вэл не сказала бы, какого оно было цвета, настолько истлевшей и грязной была ткань.

Просто проглотила возникший в горле ком и медленно подошла к женщине. Глаза той, водянистые, мутные, смотрели вокруг, вряд ли что-то замечая. Сухие потрескавшиеся губы неслышно шептали, обращаясь к невидимым слушателям.

Руки, тонкие и бледные, лежали вдоль тела без движения. Кисти с черными поломанными ногтями были похожи на птичьи лапы.

Вэл, чувствуя, как сердце убыстряет свой ход, разливая в груди тупую тихую боль, присела на одно колено рядом с лежаком и замерла, смотря на тусклые спутанные волосы женщины. Когда-то они были блестящие, густые, темные. Лоснящиеся от дорогих масел.

Мадам всегда щепетильно относилась к своей внешности. Говорила, что это товар, который надо успеть выгодно продать до тех пор, пока время не украдет его. Вэл помнила, как в бордель заходили торговцы с ящиками, полными причудливых баночек и флакончиков из цветного стекла. Они рассказывали о волшебных кремах, делающих кожу ровной и гладкой, как у младенца. Мадам, в окружении своих девок, налетавших на товар, будто яркие птицы на зерно, всегда покупала себе небольшие, но самые дорогие бутылочки с вкусно пахнущими средствами.

Вэл помнила ее красивой, с большой пышной грудью в вырезе красного платья.

А теперь она лежала перед ней сухая, истлевшая, не похожая на саму себя.

Вэл осторожно, несмело протянула руку, затянутую в перчатку с отрезанными пальцами, и дотронулась до сухой, шелушащейся на запястье кожи женщины. Та вряд ли почувствовала прикосновение, не меняясь в лице и все так же смотря невидящим взглядом перед собой.

— Мадам, — тихо позвала Вэл, чувствуя першение в горле. — Мадам, вы слышите меня?

Но Мадам не слышала.

Вэл видела гнойные язвочки в уголках ее рта и тонкую корку крови на подбородке.

— Мадам… — чуть слышно шепнула Вэл.

Дрожащая рука поднялась и коснулась редких седых волос.

Женщина никогда не была ей матерью. Вэл смутно помнила, как однажды назвала ее этим драгоценным словом «мама», но та разозлилась и запретила обращаться к ней так.

Вэл не была обижена на нее. Она не злилась на то, что Мадам, потеряв все, что имела, с легкостью отказалась от маленькой девочки, вышвырнув ее на улицу как ненужную собачонку. Девушка была благодарна Мадам за то, что та успела ей дать, за те годы, что она провела в ее борделе, за то, кем она стала благодаря ей.

Кем же?

Пальцы гладили грязные волосы, похожие на спутанное птичье гнездо, и Вэл, не в силах отвести взгляд от своего прошлого, просто стояла на одном колене перед умирающей женщиной, чувствуя, как рушится внутри нее осколками стеклянный купол, которым она так тщательно закрывала свои эмоции все это время.

Боль, протягивая когтистые лапы, вырвалась из своего плена, окутывая цепкими длинными пальцами. Она кусала, жалила, рвала на части, упиваясь своей властью.


— Миледи… — Хриплый надтреснутый голос заставил Вэл вздрогнуть, вскидывая голову.

Она приоткрыла губы, втягивая воздух, пытаясь привести бешено скачущее сердце в относительное спокойствие.

Мадам смотрела на нее, слепо щурясь, пытаясь сквозь мутную пелену, покрывающую старческие глаза, разглядеть ее лицо.

Рука потянулась к шейному платку, стягивая его вниз. Вэл замерла, а затем медленно опустила капюшон, открывая лицо тусклому свету масляных светильников.

Пряди на висках были заплетены в тонкие косы, вместе с длинными волосами стянуты в хвост кожаным шнурком — единственное украшение прически, которое Вэл допускала.

Женщина молча изучала ее, мутный взгляд скользил по ее фигуре, незримо ощупывая и поглаживая, и сердце Вэл окатилось огнем, когда искра узнавания мелькнула в тусклых глазах.

— Малышка… Вэл? — пораженно прошептала женщина, и та, не сдержавшись, крепко зажмурилась, чувствуя, как непрошеные ядовитые слезы стекают по щекам.

Она поспешно вытерла глаза ладонью, и широкая искренняя улыбка, та самая, которая всегда была ее оружием, привычно появилась на лице.

— Это я, Мадам, я, — ответила она, хватаясь за худую ладонь женщины. Мадам моргнула, прогоняя влагу, скопившуюся в уголке глаза.

Вэл протянула руку и аккуратно вытерла мокрую дорожку, которую одинокая слезинка оставила на худой щеке.

— Ты… так изменилась, — пальцы женщины сжались, чуть ощутимо стискивая ладонь девушки, — такая… красивая.

Вэл дернула ртом, с трудом сдерживая неуместные рыдания. Хотелось исчезнуть, лишь бы не видеть эту едва живую женщину, которую она помнила иной — живой, пышущей здоровьем.

Лошадка. Мадам подарила ей лошадку.

А еще только для нее покупала на рынке самую крупную сладкую вишню.

— Я… могу найти доктора! — горячо воскликнула Вэл, суетливо оглядываясь в поисках сестры милосердия. Она могла помочь старой женщине, должна была вытащить ее из этой клоаки. — У меня есть деньги. Мы найдем лучшего…

— Малышка… — Тонкий, чуть слышный голос заставил ее замолчать. Вэл мелко задрожала всем телом, увидев в лице Мадам то, в чем не хотела признаваться самой себе.

Ей не помочь. Время упущено. Женщина, лежащая на вшивом соломенном тюфяке, умирала.

И в подтверждение ее мыслей Мадам закашлялась. Вэл отшатнулась, в немом ужасе наблюдая за струйкой крови, скользнувшей из уголка ее рта вниз. Кровавые пузыри лопнули на пересохших губах.

Вэл молчала, не находя слов. Сердце стучало в груди, боль беспощадно рвала изнутри, наращивая силу.

— Я рада… что ты… — Женщина слабо улыбнулась онемевшей девушке. — Думала… ты умерла. А ты… вон какая.

«Она видит меня охотницей или стражницей, богатой и успешной, — осознала Вэл с горечью. — Может быть, даже счастливой. Ей говорят об этом чистые волосы, гладкая кожа и дорогая одежда».

Сплошная ложь. Маска, которую она купила слишком дорогой ценой.

— Не тратьте силы, тише. — Вэл ласково погладила впалую щеку, склоняя голову.

Она прикрыла веки, делая глубокий вдох и замирая. Несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Несколько мгновений, чтобы собрать себя, разбитую, в единое целое.

Вэл не хотела, чтобы Мадам увидела правду в ее глазах.

— Я искала тебя… — проговорила женщина, со свистом втягивая воздух, — искала. А ты пропала… умерла, я думала. Прости, что так получилось, малышка…

Вэл больше не скрывала слез. Не могла. Они текли по ее щекам, прячась в складках шейного платка.

— Не плачь, — голос Мадам затихал, теряя силу, — я всегда знала, что ты… вырвешься… изменишь все.

Вэл подняла глаза, встречая ее мягкий взгляд.

— Но я ничего не изменила, — сказала она тихо.

Признание вывернуло душу наизнанку, разорвало ее на мелкие лоскуты и выбросило прочь.

Мадам молчала, не отрывая взгляда от бледного лица.

Вэл держала ее ладонь дрожащей рукой и не могла произнести ни слова. Она не знала, что женщина видит в ее глазах, поняла ли она на самом деле, кто перед ней и как низко пала, ее приласканная много лет назад сиротка.

Даже не шлюха. Много, много грязнее.

Отчасти Вэл хотелось, чтобы Мадам знала. Она не хотела притворяться перед ней той, кем не являлась.

Не сейчас, не здесь, не тогда, когда Мадам умирала в этом гнилом месте.

Они встретились спустя так много лет… Не для того, чтобы Вэл играла чужую роль.